Крах Атласа

На другой стороне монеты – Ромито-2[1 - Древнейший пример карликовости в палеонтологии и археологии – останки древнего человека, обнаруженные в погребении верхнего палеолита (35 000–8000 гг. до н. э.), внутри итальянской пещеры Ромито.]. Десять тысяч лет назад, когда наш вид жил охотой, мужчину, страдающего тяжелейшей формой карликовости, выхаживали с рождения до зрелого возраста, хотя он не приносил никакой, цитата, «заметной пользы племени». Невзирая на общие лишения, ему не отказали в естественных правах: позволили жить просто потому, что он свой, и потому, что он человек. Предоставленные сами себе, люди неизбежно будут заботиться друг о друге, даже в ущерб коллективу. Всякое человеческое существо способно видеть мир таким, какой он есть, и все же стремится его спасти.

Дело не в том, какая сторона монеты верна. Они верны обе.

Надо лишь подбросить монетку и посмотреть, что выпадет.

I

Экзистенциализм

Эйлиф

Из портала Гранд-Централ вышел блондин в приметных очках-авиаторах. Его покрывало множество слоев иллюзий: одни были совсем свежие, другие – старые, наложенные пару десятков лет назад. Это была не кустарная маскировка, а перманентные чары для улучшения внешности. Очки его имели призматический эффект. Благодаря ему золотистый блеск по краям переходил в серебристый. Стекла напоминали жемчужину в радужном ореоле, сокровище, созданное бесчувственным океаном. Возможно, очки и привлекли внимание Эйлиф, а может, дело было в том, как блондин посмотрел ей в глаза, в нехорошем ощущении, которое вызвал этот непроницаемый взгляд.

Эйлиф сразу поняла, что это не Нико де Варона, и встревожилась. Впрочем, она решила рискнуть, попытать удачу.

– Смотри, – резко сказала она стоявшему рядом морскому котику. Нет, ну какой он морской котик? Даже не тявкает. Он и не шелки[2 - Люди-тюлени в кельтской мифологии.], от которых хотя бы есть прок. В ответ ненастоящий котик сделал такое лицо, будто услышал неприятный скрежет. Отчего так, Эйлиф не знала. – Смотри, вон тот. На нем кровь. – Блондина окружала отчетливая аура заклятий, за которыми прятался его тайный дом. От них словно веяло болотными миазмами или дешевой туалетной водой. Хотя блондин наверняка пользовался дорогим парфюмом.

– Это точно Феррер де Варона? Он прикрылся иллюзией? – спросил котик маленькую машинку у себя в ухе. «Ну с какой стати котик? – все недоумевала Эйлиф. – У него и ласт нет». Она уже начинала беспокоиться, что связалась с любителями. – В инструкциях сказано, что цель ниже ростом. Феррер – латинос, брюнет…

На глазах у Эйлиф толпа мягко расступалась перед блондином. Обычно в Нью-Йорке такого не дождешься. Эйлиф подергала за рукав котика.

– Это он. Вперед.

Тот отстранился, высвобождая руку.

– Похоже, трекер дал сбой.

Снова он говорит со своей машинкой. А зря, лучше бы Эйлиф спросил. Она подсказала бы, что выдать именно эту фразу его заставило заклятие. И да, трекер дал сбой, ведь котик – не котик, а простой человек и расплачивается за свою смертность. У него много мускулов и, наверное, отменные боевые рефлексы – в сумме неплохой солдат, вот только не подходит для таких операций. Просто машина убийства, Эйлиф знала много таких, и ни одному еще не удавалось ее впечатлить.

Она не стала ждать, что скажет котику начальник-медит, и рванула в кильватер пустоты за блондином. Брешь в толпе, оставленная его пафосным выходом, еще не затянулась, и следом за Эйлиф в нее нырнули два котика, которые рыскали поблизости. Вот и славненько, сейчас она догонит блондина, и все быстро поймут, что дело нечисто: Николас Феррер де Варона снова обвел их всех вокруг пальца, прислав вместо себя этого… белобрысого, тоже не обычного смертного и несущего на себе печать дома, следы чар на крови.

За спиной шипела машинка котика, но Эйлиф старалась не упускать из виду золотистую шевелюру. Она пробежала под низкой аркадой и вырвалась на улицу.

– Она убегает!

– Мы к этому готовы, нас предупреждали. Сядь ей на хвост…

Она не слушала. Торопилась навстречу свободе… или же смерти.

– Стой! – крикнула она с порога вокзала.

Ее грудной голос разлетелся в воздухе подобно парам. Как же славно было снова им воспользоваться. Для некоторых это казалось магией, для самой Эйлиф – ее сутью, истинным Я, которое она прятала, чтобы выжить, и в котором черпала веру в завтрашний день. А сделки – они ненадежны, с ними есть только сегодня.

Голос Эйлиф накрыл толпу авантюристов, велосипедистов, пригасил бурлящий гнев. Не остановился только человек в серебристых ушных затычках. Эйлиф мельком восхитилась качеством современного корабельного воска, однако быстро напомнила себе о главном. Блондин тем временем встал и опустил плечи, затянутые в белый лен рубашки. Можно было подумать, что ему нипочем духота и влажность утра в преддверии лета, но тут Эйлиф уловила гудение чар. Они роились вокруг блондина, и когда он обернулся, то на лбу его поблескивали бисерины пота. Они стекали прямо на глаза за непрозрачными стеклами.

– Привет, – карамельным голосом произнес он. – Мои соболезнования.

– По какому поводу? – спросила Эйлиф. Она приказала ему остановиться и осталась в живых. Пока что.

– Боюсь, ты пожалеешь о нашей встрече. Примерно как все. – Его подправленные магией губы изогнулись в усмешке, в которой не было ни капли сочувствия. В то же время два морских котика, стряхнув с себя оцепенение, встали по бокам от Эйлиф. Был бы еще от этого прок.

– Он. – Эйлиф кивнула в сторону блондина. Котики синхронно потянулись за оружием, бившим без промаха.

По инструкции велели задержать цель. По условиям сделки требовалось усмирить ее, словно бежавшее из загона животное. Однако жизнь – это не планы стратегов и теоретиков. В жизни многие слова приобретают иные смыслы, и слова Эйлиф – не исключение. Она обещала одно: ключ от дома за чарами на крови. Может, блондин – добыча не оптимальная, но для нее он единственное спасение. Живой, мертвый, связанный или нарезанный звездочками, упиханный по кускам под замок – неважно. Она обещала подношение и только. О сохранности речи не шло. На своем веку Эйлиф заключила много сделок и приучилась внимательно читать пункты договора, прописанные мелким шрифтом.

Для потрошения магия не нужна, хотя в некоторых случаях лишней она не бывает. Поэтому Эйлиф пустила в ход кое-какие чары, для того чтобы удержать блондина на месте. Эйлиф не знала его и потому не испытывала ненависти, однако с легкостью поставила свою жизнь превыше его.

К несчастью, все пошло наперекосяк практически сразу. Эйлиф умела различать малозаметные вещи, микроскопические сдвиги, видела, например, разницу между потребностью и желанием. Она уловила нерешительность стрелка слева: котик замешкался на долю секунды, когда его посетила неприятная мысль. Некий импульс. Чувство утраты, тоска, а то и вовсе боль сожаления.

Кто-то, удивленно сообразила Эйлиф, отбивается.

Еще одна капля пота стекла по лбу блондина и скрылась за цветными стеклами авиаторов. Котик справа от Эйлиф дрогнул пламенем свечки на сквозняке. В гневе или испытав вожделение? Эйлиф сразу увидела это чувство, подметила всплеск страсти, на которую во многом опиралась сама в своих навыках. Эффект призмы – его при определенных обстоятельствах можно было бы принять за перемену настроя. Движение у нее за спиной замедлилось. Больше котиков не пришло и не придет, а двое, стоявшие по бокам, поддались чему-то, что витало в воздухе, и опасно медлили. Теперь они сливались, отвечая на некий легкий и возвышенный зов. Подобно тем же перистым облакам, когда они соединяются, образуя кучевой слой, или минорные аккорды, когда те переходят в глиссандо.

– Беда в том, что ты в отчаянии, – блондин говорил напрямую с Эйлиф, однако она поняла это, лишь не дождавшись выстрелов. Кругом стояла странная, неестественная тишина, покров которой захватил уже и толпу, застывшую как перед стоячей овацией, готовую взорваться единодушными аплодисментами. – Пойми, ничего личного, – добавил блондин, заметив, как Эйлиф запоздало пытается найти выход.

Охваченный параличом, замолк целый квартал. От котиков, пришедших ловить Нико де Варону, толку и правда не было никакого. Эйлиф, видимо, пришел конец.

Нет. Не сегодня, не сейчас.

– В этом тоже, – игриво ответила она, оставив в голове одну-единственную мысль: «Ты мой».

Однако тут в ее напряженный ум скользнул, как та же капелька пота на лбу блондина, другой опасный элемент. Не колебание, а нечто хуже. Легкая боль и досада поспешности. Волнение погони. Экстаз победы. Взмах хвостом. Длинные, тонкие насечки на бедрах – на память о сделках, которые Эйлиф заключала в стремлении изменить жизнь. А потом, уже в самом конце, будто всплеск разбитой о камни волны, – отчетливый образ ее сына, Гидеона.

Она неосмотрительно позволила себе вложиться в попытки сковать волю блондина; открылись трещины души, выступили похожие на пятна ржавчины несовершенства, через которые наружу обязательно проскочит какая-нибудь случайная мысль. Однако во рту блондина почувствовался старый добрый привкус томления, кислинка желания. Обычно Эйлиф ее хватало, чтобы приоткрыть окно возможности, и в этот раз она успела выхватить винтовку из рук котика.

Она будет охотником, а не жертвой, пусть даже только в этот раз.

Эйлиф навела ствол на блондина и положила палец на спуск. В голове прибоем загудели древние проклятия.

– Идем со мной, – приказала она сладким, как песня сирены, голосом, в котором слышалось обещание чего-то старого и в то же время нового. Эйлиф успела достаточно прощупать блондина и знала: он подвержен обычным смертным желаниям, боится разочарований и разбившихся грез. Ему оставалось сделать то же, что и всем остальным, и поддаться.

Блондин приспустил очки, показав лазурно-голубые глаза. Точно аквамариновые волны манящего моря. Эйлиф заметила, что один из котиков рыдает, охваченный внезапным восторгом. Другой рухнул на колени. Водитель такси что-то пел, видимо, какой-то гимн. Некоторые прохожие припали губами к земле. Блондин сопротивлялся Эйлиф, одновременно, как ни странно, выводя из строя всех, кто ее окружал. Словно бы удерживая вместе половинки вселенной или сшивая волны с песком.

Только потратив уйму сил, Эйлиф осознала, что магия блондина нисколько не слабеет. Многие расходуют на чары ресурсы, слабо представляя себе границы собственных возможностей, транжирят запасы, которых, как они думают, никогда не лишатся. Однако блондин, видимо, привык опустошать себя. Он точно знал, сколько энергии можно выдать и когда следует остановиться.

– Что ты с ними делаешь? – спросила Эйлиф, даже в такой роковой момент не устояв перед любопытством. Она не могла не восхититься ремеслом коллеги.

– О, выучил тут недавно один классный фокус, – ответил блондин, явно польщенный. – Обезвреживание через обезболивание. Круто же, правда? Вычитал в одной книге месяц назад. Короче, без обид, но тебе пора. Мне надо свести счеты с одной мстительной библиотекой, совершить правосудие. Уверен, ты можешь меня понять.

Слегка покачиваясь, он сделал шаг навстречу. Вблизи Эйлиф заметила, что глаза у него налиты кровью, а один зрачок раздулся черным бездонным колодцем. Выходит, не так уж и легко блондину дается выживание. Эйлиф коснулась его липкой от пота щеки. Как русалка она узнала зов грядущего кораблекрушения. Поняла, что впереди ее ждет столкновение и темный водоворот пучины.

– Ты кого-то без конца защищаешь, – услышала она размышления блондина. – Отчего мне кажется, будто я его знаю?

Краешком гаснущего сознания Эйлиф сообразила, что уронила винтовку, потеряла последний шанс, и что вот-вот молитва смолкнет. Блондин вручил ее в руки судьбе, хоть и непреднамеренно, и еще он откуда-то знает Гидеона.

В этот момент котики зашевелились, и блондин отвлекся, однако на долю секунды Эйлиф удалось вновь привлечь его внимание. Она знала: он скроется еще задолго до того, как окончательно развеются его чары, но в нем ощущалось нечто такое, что ей надо было увидеть, понять.

– Посмотри на меня, – сказала Эйлиф. Взгляд его голубых глаз не сулил ничего хорошего и в то же время был полон сожаления. В нем чувствовались тьма и злоба, целеустремленность, гнев – словно хаотичные брызги крови на древних чарах.