Магистр ее сердца

– Ну, а ты, Эндрю?

Конюх смутился. Когда смущался, всегда начинал немного заикаться.

– Так эт-то… н-ниат… я тоже.

И махнул рукой.

– Ясно, – сказал Мариус, – силой я вас не потащу. Хотите, оставайтесь, следите за домом. Жалованье по-прежнему буду выплачивать. А ты, Эжени, еще и вот за ними будешь присматривать, – кивнул на Марго, – правда, мне теперь забота, новую прислугу нанимать. Боюсь, не слишком много желающих будет идти работать в тот дом, где мы будем жить.

…На том и порешили. Алька собрала чемодан, куда сложила имеющуюся одежду и любимую фарфоровую вазочку с синими цветами на боках, Эжени помогла собрать вещи Мариуса и кое-что из белья. Потом они попрощались, очень быстро и буднично, как будто уезжали совсем ненадолго, и Алька подумала, что в самом деле ничего страшного в том, что она немного поживет в Эрифрее. В конце концов, можно просить Мариуса и проведывать роутонское поместье сколько душе угодно. Марго, целуя Альку, тихонько прошептала – береги себя, деточка. Эжени порывисто обняла, расцеловала в обе щеки.

– Не смей расстраиваться, – сказала тихо, – в столицу едешь, это ведь здорово. И все-таки не забудь на свадьбу пригласить. Буду ждать открытку.

Алька закивала торопливо, потому что глаза начало печь, и она в самом деле боялась разреветься. Мариус закончил давать указания Эндрю, обернулся ,смерил ее долгим взглядом.

– Ну что, птичка, отправляемся?

И легко поднял оба чемодана, свой и Алькин. По этой же причине, чтобы вместе шагнуть в портал, ей пришлось крепко обхватить Мариуса за пояс, она прижалась к нему всем телом и, не удержавшись, положила голову на плечо.

– Да хранит вас Пастырь, – пробормотала Марго, и это было последним, что услышала Алька.

Пространство разверзлось, расползлось безобразной дырой с сияющими краями, и они с Мариусом просто рухнули в бездну – чтобы через мгновение подошвы стукнулись о деревянный пол. Теперь они были на месте, в доме Магистра Надзора.

– Ну, вот и прибыли, – мрачно сказал Мариус.

Алька огляделась. Положа руку на сердце, при свете дня дом ей понравился куда больше, чем сейчас. Теперь же в холле было темно, и в окна заглядывала ночь. Она услышала, как Мариус пощелкал пальцами, тут же под потолком расцвели три мохнатых огонька. Алька снова прижалась к Мариусу, прячась от глупых страхов у него на груди.

– Ну что ты, маленькая, – в его голосе сквозила усталость, – не бойся. Обычный дом. Никакой магии. Теперь, выходит, наш с тобой дом. Завтра же надо идти в агентство, нанимать людей. А сегодня здесь переночуем, только вот… не хочу спать в кровати, там, где этот… спал.

Алька кивнула. Ей тоже совершенно не хотелось даже ложиться в постель, представляя себе, что там до нее лежал не-человек, который законсервировал себя в магических потоках. Мариус мягко гладил ее по спине, как будто о чем-то размышляя, а потом предложил:

– Пойдем в гостевую комнату, Алайна. Тем более, что мы уже выяснили, что той кровати нам вполне достаточно.

Он мягко отстранил ее, поднял чемоданы и пошел вперед. Алька мелкими шажками семенила следом, оглядываясь по сторонам. Да, днем здесь было куда приятнее. А сейчас… Так и мерещилось, что густые тени по углам шевелятся, что клочья непроглядного мрака сворачиваются, словно щупальца, тянутся следом… Ощущение, будто что-то липкое хватает за щиколотки, было таким живым, что Алька пискнула и догнала Мариуса. Но ведь… это кажется? Такого ведь не бывает? А сам Магистр… мертв, рассыпался прахом?!!

Между тем огоньки весело летели впереди, вырывая из мрака желтоватое пятно света. Потом Мариус решительно толкнул дверь гостевой спальни, внес чемоданы. Там все было по-прежнему: смятая постель, разбитое зеркало. Было прохладно, но не холодно. Дом еще не успел промерзнуть.

Мариус как будто слышал ее мысли.

– Не мешало бы затопить, да? Ну, ничего. Сегодня уж не замерзнем, а завтра будем обустраиваться.

Он обошел комнату по кругу, и Алька не видела, но чувствовала, что магистр Эльдор сейчас строит очередной магический конструкт, как он их называл. Но молчит, ничего не объясняет.

Алька села на краешек кровати, размышляя, раздеваться ли, или спать одетой. Мариус тем временем подвинул себе стул, стянул сюртук и повесил его на спинку. Потом посмотрел задумчиво на Альку.

– Раздевайся. Сейчас здесь будет тепло, я немного подогрею комнату.

И принялся преспокойно расстегивать рубашку. Алька вздохнула, быстро скинула шубку, и тоже взялась за шнуровку на корсаже.

– Я все думаю о брате, – пробормотала она, – мне очень хочется его увидеть.

– Завтра, – беззаботно ответил Мариусы, – все завтра, милая.

Вскоре и правда потеплело, настолько, что Алька разделась до нижней рубашки, забралась под одеяло и теперь лениво наблюдала за Мариусом. Оставшись в одних штанах, он все ходил и ходил по комнате, выглянул в окно, хотя было неясно, что там такого, кроме темноты, можно увидеть. А вот телом самого Мариуса Алька просто любовалась. Наверное, с такого можно было бы ваять какое-нибудь древнее божество. Сухощавый, подтянутый, при каждом движении видно, как под кожей перекатываются тугие валики мышц.

– Мариус, – прошептала она, – хватит уже. Иди сюда.

И отогнула угол покрывала.

В эту ночь они просто спали, прижавшись друг к другу, словно потерявшиеся дети. А на утро, с первыми лучами солнца, Мариус подскочил и принялся одеваться. Пока Алька сонно моргала, перед ней снова стоял Магистр во всем облачении.

– Вставай, лежебока, – он легонько щелкнул ее по кончику носа, – у нас совсем мало времени, а успеть нужно многое. Только, давай сделаем так. Независимо от того, что сказал король, для всех прочих ты – моя жена. Договорились? Нет-нет, молчи. Эта твоя честность до добра не доведет. Для эрифрейского общества, ты пойми, куда лучше быть женой страшного магистра, чем любовницей.

«И правда», – согласилась Алька про себя.

И закрутилось.

Они посетили эрифрейское агентство по найму прислуги, одно, другое. Как и подозревал Мариус, эта самая прислуга вовсе не кидалась наниматься, лишь узнав, куда их нанимают. Видать, еще та была слава у прежнего владельца дома. Лишь к обеду им удалось нанять управляющего, которым оказался долговязый тощий детина, похожий почему-то на хорька и лицом и повадками, и кухарку, женщину в летах, которая за двойную плату согласилась еще и стирать и прибираться в комнатах. Не так хорошо, как это делали бы разные женщины, но хоть как-то.

Потом, едва перекусив в ресторане, Мариус потащил Альку в салон мебели, потому что ему хотелось выбросить или отдать кому-нибудь из бедных соседей то, чем пользовался прежний хозяин дома, и уже до вечера, до закрытия салона они бродили меж кроватей с балдахинами, комодов, шкафов и сервантов, так что ближе к финалу Альке уже было все равно, будет ли стол в кабинете Мариуса тиковый или ореховый.

До кровати все в той же гостевой комнате Алька добралась без задних ног, разделась и с наслаждением растянулась на мягкой перине. Наблюдая сквозь ресницы, как раздевается Мариус, Алька ловила себя на том, что хочет просто спать. А еще было что-то, что она забыла во всей этой круговерти, но она так и не вспомнила, что именно.

Следующим утром Мариус поднялся снова рано, облачился в свежую рубашку и объявил, что теперь ему нужно в Надзор, причем срочно, а она, Алька, остается за хозяйку. И убежал, нежно поцеловав в макушку на прощание.

Алька вздохнула и закуталась в покрывало. Ничего не поделаешь, Магистр – занятой человек. Впрочем, и ей нужно заняться домом. А потом все-таки вспомнила, что ее тревожило. Она так и не увидела Авельрона.

Глава 3. Переговоры

Сбежал. Он попросту сбежал от собственной невесты. Он понимал, что она снова вспомнит про Авельрона, и снова попросится его навестить. А он, магистр Святого Надзора, не уверен в том, что это будет безопасно, не уверен в том, что именно сейчас Авельрону можно видеть Алайну, потому что – Мариус не мог этого объяснить, но был готов биться об заклад – что-то было не так с этим мужчиной. Что именно, он и сам не понимал, совершенно. Авельрон выглядел и вел себя как самый обычный человек, получивший ранения. Предыдущий магистр ему попросту размолол спину в крошево из мяса и костей, и, если б не магия Мариуса, Авельрон больше не смог бы ходить, никогда. Да и сейчас он еще не поднимался с кровати, лежал перебинтованный на животе, и старательная сиделка, приведенная из лекарского корпуса, кормила его жиденьким супом через соломинку. А у Мариуса, когда находился рядом, душа была не на месте, а на висках проступал ледяной пот. Странное, иррациональное ощущение опасности, которой Авельрон просто лучился. А еще иллюзия чужого присутствия, и даже меж лопаток кожу покалывало так, словно кто-то нагло пялился в спину.

То же Мариус очень явно ощутил и тогда, в гостевой спальне. Это было глупо, вот так, предаваться любви в совершенно чужом доме. Надо было как-нибудь успокоить Алайну, но… он просто не мог устоять перед чарами своей птички. С самого начала не мог, как только смог ее поймать в охапку. До этого только смотрел издалека, пытался поговорить. Удивлялся тому, как девушка старательно помогает по дому – без той ненависти, которую могла бы испытывать к жилищу хозяина, а скорее с жалостью, словно дом уже принадлежал ей, а она его забросила. Однажды он смотрел, как она забралась по выщербленной кладке на второй этаж и отряхивала паутину с окна. И именно тогда, кажется, Мариус Эльдор, яро ненавидящей всех двуликих, а заодно и крагхов с их роем, впервые – и совершенно искренне – восхитился этой девушкой. Она была выше его, выше ненависти, выше предрассудков. Не он поднял ее с колен, несчастную двуликую рабыню, а она снизошла к нему с небес, прекрасная синекрылая птица, и потянула за собой, к свету.

…Но в спальне определенно кто-то был. И Мариус отчетливо увидел, как в зеркале проплыл темный мужской силуэт. Но, поскольку в комнате было довольно светло – и только они с Алайной, Мариус ударил в зеркало.

Возможно, все это следовало списать на переутомление. Или на последствия ночных «бесед» с учителем, когда боль выгрызала внутренности, не давая ни малейшего шанса. И, будь Мариус Эльдор кем-нибудь другим, возможно, именно так и поступил бы: сослался на перенесенные мучения, на потрясение, и отпустил бы Авельрона. Но Мариус оставался собой. Отпускать Авельрона на свободу не следовало ровно до тех пор, пока ему, Мариусу, не перестанет мерещиться не-пойми-что. И здесь дело не в усталости и не в расшатанных нервах. Здесь было что-то другое, а что – непонятно. От этого «непонятно» в душе поднималась глухая, мутная злость, но Мариус уже привык с этим бороться. Не впервой. Бывало и хуже.

Этим утром солнечный свет щедро заливал кабинет Магистра, что в резиденции Надзора. И этим же утром Мариус Эльдор, по сути, в первый раз пришел туда, где сотни лет до него провел его предшественник. Он несколько мгновений помялся перед дверью, ловя себя на мысли, что думает о Магистре как о живом, но затем решительно сунул ключ в замочную скважину и повернул. Замок сработал бесшумно, и дверь подалась вперед, как будто кто-то мягко потянул ее с той стороны. Мариус потер переносицу, отбрасывая наваждение, толкнул дверь ладонью и, не давая себе ни малейшего шанса на побег, шагнул через порог.

Ничего не изменилось в кабинете Магистра. Разве что тяжелые шторы были раздвинуты, и ясное утреннее солнце заливало комнату тысячами розоватых пятнышек, играя на коврах, на сотнях разноцветных колб, на раззолоченных буквах, что на старинных переплетах книг.

Мариус огляделся, прошел вглубь кабинета и плотно прикрыл дверь.

Все эти ковры в багровых тонах – выбросить. Пусть лучше голая каменная кладка, чем ощущение кровавых пятен по стенам. И шторы заменить. На зеленые.

Вздохнув, он походя поворошил кипу свитков на столе, в воздух поднялось легкое облако пыли. Потом просто сгреб их в сторону, и внезапно обнаружил лежащую на столе тонкую книгу в переплете из коричневой кожи. Мариус открыл ее – на первой же странице старательно было выведено: «Я, Максимус, записываю происшедшее со мной». Тоска. Мариус закрыл книгу – листы по срезу были вымазаны давно засохшей кровью. И он вспомнил Фредерика, веселого парня, который погиб оттого, что нашел этот дневник. Мариус был глубоко признателен Фредерику за эту жертву: именно она заставила приора Надзора впервые задуматься. Да и вообще, начать немного думать…

Мариус вздохнул. Воспоминания роились, заставляя сердце сбиваться с привычного ритма. В этом же кабинете он впервые встретил Авельрона, жалкого раба в ошейнике и на цепи. И тогда же Авельрон сознательно соврал хозяину, «не признав» в Мариусе одного из тех еретиков, что посягнули на Око Порядка.