Дом бьющихся сердец

– У этой барышни упрямство течет по венам.

Лор одаривает его милой улыбкой, а я ворчу:

– Надо было оставить Сиб, а тебя отправить обратно.

Феб изображает разбитое сердце: прижимает обе ладони к груди и стонет, как кошка по весне.

– Пойду разузнаю, не сможет ли ваш очаровательный садовник достать нам еще немного вкусных ягод.

Он отчаливает к Эйрин, которая улыбается, затем вновь перевоплощается и взлетает к потолку.

Лоркан сцепляет руки за спиной, от чего широкая грудь выступает вперед.

– Ну, как твое путешествие?

– Сомневаюсь, что ты пришел поинтересоваться моим мнением о своем доме, поэтому давай сразу к делу.

– Ты права. – Один глаз у него немного прищуривается. – На самом деле я пришел навестить маму.

Пожалуй, это известие потрясло меня даже больше того, что Лор может превращаться в человека.

– У тебя есть мама?

– А ты думала, меня нашли в капусте?

– Нет, я… – Уголки его губ вздрагивают в намеке на улыбку, и я бурчу: – Я знаю, откуда берутся дети, Лор! Их не в овощах находят.

– Как же твоей будущей паре повезло.

Румянец заливает щеки.

– Там, откуда я родом, мы называем их мужьями. И да, полагаю, он будет весьма доволен, когда я раздвину перед ним ноги вместо того, чтобы вручить лопату и пакетик с семенами.

Лоркан давится воздухом или, возможно, одной из пчел, кружащих по волшебной теплице. Затем он запрокидывается голову, а с губ срывается смех, расходясь глубокими тягучими волнами, и я понимаю, что ничем он не поперхнулся.

Мне самой досадно от того, как сильно мне нравится этот звук.

Я напоминаю себе, что приятный смех не признак приятного человека, прежде чем успеваю забыть, что стоящий передо мной мужчина лишил меня одного из моих основных прав – свободы.

Лор берет себя в руки, но в глазах продолжают плясать огоньки.

– Что же мне с тобой делать, птичка?

Вопрос явно риторический, тем не менее отвечаю:

– Для начала можешь меня отпустить, Морргот.

Предложение тушит искорки в его глазах и делает золото матовым. Мы прожигаем друг друга взглядами, и хотя напряжение между нами нарастает, неловкости нет. В конце концов, разве можно чувствовать неловкость перед мужчиной, который видел тебя обнаженной? Которому ты жаловалась на боль в сосках и рассказывала о детской влюбленности в принца фейри?

Я считала Короля воронов своим другом. Тем, кто заслуживает доверие и уважение. Тем, на кого я могу положиться. Но потом он взял и все испортил своей ненасытностью и эгоизмом.

Должно быть, он услышал мои мысли, поскольку его губы сжимаются, а матовые радужки глаз тускнеют, как окислившийся металл. Он расцепляет руки и проходит мимо меня к Эйрин и Фебу, которые пытаются завязать беседу.

Мягкие шаги Лоркана затихают, когда он останавливается рядом с Эйрин. Пожилая женщина задирает голову, заглядывая ему в лицо. Затем медленно обхватывает ладонями его подбородок, притягивает к себе и прижимается щекой к щеке. Во время своего похода по скалистому королевству я повидала много воронов, и видела, как матери так ласкают детей.

Получается…

Получается, женщина, которую Феб назвал садовником, вовсе не простой садовник.

Глава 10

Должно быть, у меня отвисла челюсть, поскольку подошедший Феб ее захлопывает.

– Ты знал? – шиплю я, наблюдая за матерью с сыном.

– Думаешь, я назвал бы ее садовником? – Он кусает нижнюю губу. – Слава Котлу, она не понимает по-лючински.

Эйрин проводит пальцем по впадинке под скулой Лора, поправляя край черной полосы.

У него есть мать.

У Лоркана есть мать, о которой он никогда не упоминал – ни разу – во время нашего путешествия по Люче.

У него есть мать.

У Лоркана Рибио есть мать!

Мать?!

– Стоит ли мне переживать?

– О чем? – Я наконец отрываю взгляд от Эйрин и Лора.

Феб склонил голову набок, прищурился.

– О том, что эти ягоды расплавят мне мозг и лишат рассудка, как, очевидно, сделали с тобой?

– У этого мужчины есть мать, Фебс.

– У многих мужчин есть матери. Вообще-то у всех. Ты же знаешь, откуда берутся…

– Вот только ты не начинай, – бурчу я.

– Почему тебя это так расстраивает?

– Потому что я провела с ним несколько дней. Мы были совсем одни. И он ни разу не упомянул, что его мать жива.

– И почему именно должен был?