Клариса. По ту сторону холста

– Я прошу прощения. Я просто процитировала столбец газеты. Прошу меня извинить, – нужно подстраиваться.

Иначе мы никогда не дойдем. Поняв мой манёвр, мэтр Липринор сдержанно кивнул. Мол, давно бы так.

– Эти газетчики! Вот, кто страшное зло. Хуже нет этих безграмотных и невоспитанных невежд. Все зло идет от них, – неожиданно окрысился мэтр Басюдором.

Ну, надо же. Я думала убийцы, воры, насильники, взяточники, ну и вообще преступники – это худшее зло. А оказывается, это журналисты.

– Представьте, никто из этой шайки газетчиков так и не пришел взять у меня интервью, по поводу случившегося, – возмущенно продолжил мэтр Басюдором.

– Да что вы говорите? У вас величайшего эксперта в области живописи. Позор! Да как они могли! – Ой, не переборщить бы с восхвалениями.

Но мэтр Басюдором все принял за чистую монету.

– Вот в вас есть потенциал стать однажды истинным профессионалом, – благосклонно покивал он,– вот мы и дошли до автопортрета прославленного художника Якопо Робусти Комина.

Или, по-другому, Тинторетто. Добавила я про себя. Смуглое лицо, кудрявые черные волосы, и большие выразительные глаза, которые в первую очередь привлекали к себе внимание. Внимательный и сосредоточенный взгляд человека, которому многое пришлось преодолеть и добиться. Он был сыном простого красильщика тканей и всего достиг благодаря своему таланту и уму.

Когда мы, наконец, добрались до реставрационных мастерских, где находилась картина, ради которой мы пришли, я была уже на приделе своих возможностей. Исчерпала до донышка терпение, логику и здравый смысл. Они просто закончились.

И это странно. Я перенеслась в другой мир из родного и привычного и ни разу почти не закатила истерику и не била посуду. А вот теперь какой-то напыщенный индюк вывел меня из себя? Да что такое-то со мной? Нужно собраться. Я тут не для того, чтобы опрокидывать реактивы на лысые макушки зануд и самовлюбленных зазнаек.

В реставрационных мастерских кипела работа, и никто из мастеров даже головы в нашу сторону не повернул. А еще запах. Несмотря на огромные вытяжки в потолке, запах был специфический. Все-таки пахли все эти реактивы. Или мне кажется? Вон мэтры даже не поморщились. А по мне так запахи убийственные. Да что сегодня со мной?

А мы шли мимо столов, уставленных бутылочками из стекла всех цветов. От прозрачных флаконов, до почти черных, не пропускающих света. А света было много. С потолка, помимо вентиляционных труб, свисали кучи крутящихся ламп, позволяющих направить свет в нужную точку. А еще были лупы на ножках, вот прямо на ножках. Того и гляди убегут. Иду дальше вглубь мастерских, мимо столов, и не нюхаю, и не фантазирую про бегающие лупы.

Мы дошли до конца одной из мастерских и уперлись в дверь, которую мэтр Басюдором открыл своим ключом. Это был малюсенький кабинетик, больше напоминающий небольшую кладовку. В нем не было окна, наверное, поэтому. В кабинете-кладовке помещался маленький письменный стол и маленький шкаф. Еще стоял стул, но мэтр Липринор не рискнул в него сесть. А все остальное место занимала картина. Она была большой и главенствовала здесь, как Гулливер в стране лилипутов.

– Как видите, наши реставраторы прекрасно справились с повреждением холста. Всё соединили. Все ворсинки на холсте, и полностью восстановили потери. Но, увы. В процессе реставрации многочисленные эксперты её осматривавшие усомнились в её принадлежности кисти великого Якопо Робусти Комина.

Или Тинторетто-Красильщика, не смогла не сыронизировать я, но правда уже про себя. Ну вот не находила я ничего постыдного в данном прозвище. Для меня наоборот оно звучало более звучно, доступно и узнаваемо, чем это нагромождение трех слов.

– А что послужило толчком к нападению? Почему он выбрал именно эту картину? – спросил мэтр Липринор, так же как и я рассматривавший полотно.

– Да разве этим сумасшедшим актеришкам нужен, какой-нибудь повод? Вот тоже худшее зло в этом мире – это актеры. Все беды от их никчемных пьесок, – с пафосом изрек этот лысый коротышка, а мэтр Липринор вдруг положил мне руку на плечо.

А я с ужасом поняла, что уже собралась его ударить коленкой между ног. То журналисты худшее зло, теперь актеры. Можно я его стукну? Пусть он станет фиолетовым в крапинку. Или та дама из мультика «Тайна третей планеты» как-то по-другому этот цвет получала? Жаль, что уже не пересмотришь. Неожиданно для себя поняла, что сейчас заплачу. Из-за невозможности посмотреть мультик… Я, наверное, реактивов нанюхалась, пока шла по реставрационной мастерской. Точно. Нужно заканчивать осмотр и домой.

– Но объяснил он свой поступок неприятием самой идеи, что таким образом надругались и использовали богиню Геру. Мол, Зевс подонок и мерзавец, Геракл – это вообще не заслуживающий внимания персонаж. А вот Гера что-то вроде обманутой мученицы, – продолжил мэтр Басюдором, не подозревая, какая беда в виде моей коленки только что прошла над его головой и не задела.

– Но где-то он прав. Мне и самому всегда казался диким тот факт, что Зевс принес своего сына от другой женщины к своей спящей жене и приложил его к груди, полной молока. И когда Гера оттолкнула ребенка, молоко пролилось, и образовался Млечный Путь. Это странно, по меньшей мере.

– Не понимаю, что тут странного. Разве жена не должна подчиняться, желаниям своего мужа? А он захотел сделать бессмертным своего сына от смертной женщины. А это был самый простой способ – выпить молоко богини. А то, что она против его желания, это как раз удивительно. Она же женщина, хоть и богиня, но он-то её муж. Значит, имеет право, – заявило это невозможное существо.

– А что говорит по этому поводу ваша супруга? – поинтересовалась я.

– Я никогда не был женат. Когда обладаешь столькими достоинствами и таким богатым интеллектом, сложно найти подходящую женщину, – пафосно сказал он, по всей видимости фразу, заученную наизусть и повторенную множество раз.

– Действительно, – кивнула я, соглашаясь. Где отыскать такую дуру, что согласиться на этот подарок?

– Мастер на картине изобразил много атрибутов страсти, стрелы, зажжённый факел. Но не забыл и сеть в руках одного из ангелочков. Сеть – символ обмана, – продолжил мэтр Липринор.

– Но разве обман – это не признак отсутствия любви между супругами? Не думаю, что они вообще когда-нибудь любили друг друга. Зевс все время её обманывал и изменял, – возмутилась я.

– Клари, ты рассуждаешь как маленькая девочка, или подросток на стадии максимализма. Разумеется, в любви допустим обман. Мне сложно допустить совмещение любви и измены, но полагаю, и это возможно, – покачал головой мэтр Липринор.

– Но…

– Клари, давай ты применишь к картине магию, а все философские вопросы оставим на потом, – прервал меня мэтр Липринор.

Я кивнула, понимая, что веду себя глупо и протянула руку к картине.

В мастерской за мольбертами стояло трое. Тинторетто и двое подростков. Девочка и мальчик. У всех троих были кисти в руках. А у мальчика даже в зубах.

– Мариетта, Доминико, не отвлекайтесь! На что вы там уставились?

А смотрели дети прямо на меня. Доминико открыл рот от изумления и кисточка, выпав, покатилась по полу. Вдруг девочка подошла, и, глядя мне в глаза сказала:

– А как ты назовешь своего ребенка?

– Ребенка? Какого ребенка? – я даже и не подумала, что меня могут не услышать.

– Того, что ты носишь. Ты ждешь ребенка. Ты не знала? Он светится у тебя в животе, – и Мариетта засмеялась.

– Я беременна? Сейчас? – снова спросила я.

Стоя посреди мастерской художника Тинторетто как-то странно об этом услышать.

– Если будет девочка, назови как меня – Мариетта. А вот если сын, решай сама.

– Хорошо, – промямлила я. Что хорошо-то? Что решу?

И голова закружилась. Очертания мастерской стали расплывчаты, и я, кажется, упала.

Нет, не упала. Мэтр усадил меня на единственный стул и протягивал стакан с водой. Я огляделась и осознала, что я только что узнала и с кем говорила.

– Мэтр, я что-то говорила во время видения?– это было важно.

– Да, Клари. Ты сказала: «Ребенка? Какого ребенка?» и всё. Больше ничего, – ответил мэтр Липринор.

Я облегчённо выдохнула. Мэтру Басюдором вот совершенно не обязательно знать о моем разговоре с детьми и предполагаемой беременности. Может она не сейчас случилась? А в будущем. Может я когда-нибудь забеременею девочкой Мариеттой. Не сейчас.

– Так что за ребенок Клари? – спросил мэтр Липринор.

– Геракл. Тот, что на картине. Мастер что-то говорил про детей. Ему было нужно больше детей для картины. У него там и Геракл, и еще четыре ангелочка. Вот он и говорил про них. Я не расслышала и переспросила. Но он меня не услышал, – поведала я.

– Ну, это ожидаемо. Вы юная неска. Все ваши мысли должны быть устремлены к замужеству, детям и ангелочкам. Но вы подтверждаете, что автор картины Якопо Робусти Комина? – Мэтр Басюдором благостно покивал головой.

–Да. Безусловно, это его работа. Я подробно опишу, что видела, и вы, и мэтр Липринор, как свидетели поставите подписи под моим отчетом. Я думаю, завтра он будет уже у вас, –уверила я.