Снег

– Я приехал из-за выборов мэра и девушек-самоубийц.

– Сколько ты здесь пробудешь? – спросила Ипек. – Рядом с отелем «Азия» есть кондитерская «Йени хайят»[13 - «Новая жизнь».]. Я сейчас занята с отцом. Давай встретимся там в половине второго, посидим и поговорим.

Ка чувствовал, что во всей этой сцене есть что-то странное, потому что она происходит не в Стамбуле, например в Бейоглу[14 - Район Стамбула.], а в Карсе. Он не мог понять, в какой степени его волнение вызвано красотой Ипек. Он вышел на улицу и, пройдя некоторое время под снегом, подумал: «Хорошо, что я взял это пальто».

Пока он шел в редакцию, его сердце с поразительной точностью подсказало ему две вещи, которые никогда не признал бы его разум. Первое: Ка приехал из Франкфурта в Стамбул не только для того, чтобы успеть на похороны матери, но и затем, чтобы спустя двенадцать лет одинокой жизни за границей найти девушку-турчанку, на которой ему предстоит жениться. Второе: Ка приехал из Стамбула в Карс, потому что втайне верил в то, что именно Ипек и есть та самая девушка.

Если бы этой второй мыслью с Ка поделился какой-нибудь проницательный друг, Ка никогда не простил бы его и всю оставшуюся жизнь винил бы себя и стыдился того, что это предположение верно. Ка был из моралистов, убедивших себя в том, что самое большое счастье приходит к тому, кто ничего не делает для счастья преднамеренно. К тому же его прекрасная западная образованность никак не увязывалась с намерением искать кого-то, кого он очень мало знает, чтобы жениться. Как бы то ни было, он пришел в редакцию «Серхат шехир», не испытывая беспокойства. Их первая встреча с Ипек оказалась даже теплее, чем он, сам того не замечая, все время представлял себе, пока ехал из Стамбула.

Редакция находилась на проспекте Фаик-бея, через улицу от отеля, и ее общая площадь вместе с типографией была чуть больше, чем у маленького номера Ка. Комната была разделена на две части перегородкой, на которой были развешены портреты Ататюрка, календари, образцы визитных карточек и свадебных приглашений, фотографии приезжавших в Карс видных государственных деятелей и известных турок, сделанные Сердар-беем, а также заключенная в рамку фотография первого номера газеты, вышедшего сорок лет назад. Позади с приятным шумом работала электрическая педальная типографская машина, сто десять лет назад сделанная в Лейпциге фирмой «Бауманн». Проработав в Гамбурге четверть века, она была продана в Стамбул в 1910 году, в период свободы печати, наступивший после младотурецкой революции. После сорока пяти лет работы в Стамбуле она была уже готова отправиться в металлолом, но вместо этого покойный отец Сердар-бея привез ее в 1955 году на поезде в Карс. Двадцатидвухлетний сын Сердар-бея, послюнив палец правой руки, скармливал машине чистую бумагу, а левой рукой ловко собирал листы отпечатанной газеты (сборник для бумаги был сломан одиннадцать лет назад во время ссоры с братом), но все же смог улучить мгновение, чтобы поприветствовать Ка. Второй сын, который, как и его брат, был похож не на отца, а на свою низкорослую, полную, круглолицую и узкоглазую мать, образ которой всплыл в памяти Ка, сидел за черным от краски станком перед бесчисленными маленькими ящичками с сотней отделений, среди болванок, клише, свинцовых букв разных размеров и с терпением каллиграфа, отвергшего мирские соблазны, старательно, вручную, набирал рекламу для газеты, которая должна была выйти через три дня.

– Вы видите, в каких условиях борется за существование пресса Восточной Анатолии, – сказал Сердар-бей.

В это время отключили электричество. Когда типографская машина остановилась и комнатка погрузилась в волшебную темноту, Ка увидел, как прекрасна белизна падающего за окном снега.

– Сколько экземпляров получилось? – спросил Сердар-бей. Он зажег свечку и усадил Ка на стул неподалеку от двери.

– Сто шестьдесят, папа.

– Когда дадут свет, сделай триста сорок, сегодня у нас гости-актеры.

Газета «Серхат шехир» в Карсе продавалась только в одном месте, напротив Национального театра, в магазинчике, куда за день заходили ее купить не более двадцати человек, однако, как с гордостью говорил Сердар-бей, благодаря подписчикам общий тираж составлял триста экземпляров. Две сотни из этих подписчиков были предприятия и государственные организации Карса, их время от времени Сердар-бей вынужден был хвалить за успехи. Оставшиеся восемьдесят были теми «порядочными и важными» людьми, к словам которых прислушиваются в государстве и которые, уехав из Карса, поселились в Стамбуле, но не порывали связь с родным городом.

Дали свет, и Ка увидел, что на лбу Сердар-бея от гнева вздулся сосуд.

– После того как вы от нас ушли, вы встречались с неправильными людьми и получили неверные сведения о нашем приграничном городе, – сказал Сердар-бей.

– Откуда вы знаете, куда я ходил? – спросил Ка.

– За вами, разумеется, следила полиция, – ответил журналист. – А мы по профессиональной необходимости слушаем разговоры полицейских по рации. Девяносто процентов новостей, которые выходят в нашей газете, нам предоставляет губернская администрация и Управление безопасности. Все управление знает, о чем вы всех спрашивали: почему Карс бедный и отсталый, почему девушки покончили с собой.

Ка слышал довольно много объяснений тому, почему Карс так обеднел. Сокращение торговли с Советским Союзом в годы холодной войны, закрытие пропускных пунктов на границе, банды коммунистов, правившие в 1970-х годах в городе, угрожавшие богатым и похищавшие их, отъезд всех, кто скопил хотя бы небольшой капитал, в Стамбул и Анкару, нескончаемые конфликты Турции и Армении… Еще говорили, что о Карсе забыли и государство, и Аллах.

– Я решил рассказать вам, как все обстоит на самом деле, – сказал Сердар-бей.

Ка сразу понял – с отчетливостью и надеждой, которых не чувствовал уже много лет, – что подлинной темой разговора будет стыд. В течение многих лет, прожитых в Германии, и для него самого эта тема была главной, однако он скрывал от самого себя, что чего-то стыдится. Теперь же, благодаря тому, что у него появилась надежда на счастье, он мог признаться себе в этом.

– Раньше мы здесь все были братьями, – сказал Сердар-бей так, словно открывал какую-то тайну. – Но в последние годы каждый стал говорить: «Я – азербайджанец», «Я – курд», «Я – туркмен». Конечно же, здесь есть люди всех национальностей. Туркмены-кочевники, мы их еще называем «кара-папаки», – братья азербайджанцев. Курды – мы их называем «племенем», раньше никто не знал о том, что есть курды. Из тех местных, что жили здесь со времен Османской империи, никто не гордился тем, что он местный. Туркмены, кыпчаки с лазами и татарами из Ардахана, немцы, сосланные царем из России, – все жили, и никто не гордился тем, что он тот, кто есть. Это высокомерие нам внушило ереванское и бакинское коммунистическое радио, чтобы разделить и разрушить Турцию. Сейчас все стали бедными и горделивыми.

Решив, что Ка уже находится под впечатлением от услышанного, Сердар-бей перевел разговор на другую тему:

– Сторонники введения религиозных порядков ходят от двери к двери, целой компанией приходят к вам в дом, раздают женщинам кухонную утварь, посуду, соковыжималки для апельсинов, мыло коробками, крупу, стиральный порошок, сразу завязывают дружбу с жителями бедных кварталов, прикалывают булавками на плечи детям золотые кружочки. «Отдайте ваш голос за Партию благоденствия, которую называют Партией Аллаха, – говорят они, – наша бедность и нищета из-за того, что мы свернули с пути Аллаха». С мужчинами разговаривают мужчины, с женщинами – женщины. Они завоевывают доверие озлобленных, униженных безработных, они радуют их жен, которые не знают, что сварить в кастрюле на ужин, а затем, пообещав новые подарки, заставляют поклясться голосовать за них. Они завоевывают уважение не только самых бедных, которых унижают с утра до вечера, но и студентов, в чьи желудки только раз в день попадает порция горячего супа, рабочих и даже мелких торговцев, потому что они самые трудолюбивые, честные и скромные.

Владелец газеты «Серхат шехир» сказал, что прежнего мэра ненавидели не за то, что ему взбрело в голову убрать с улиц старые извозчичьи фаэтоны, потому что они «несовременны» (поскольку его убили, дело было сделано только наполовину), а из-за беспутства и взяток. Но ни одна из правых или левых светских партий, разобщенных старой кровной враждой и этническими противоречиями и ослабленных ожесточенным соперничеством, так и не смогла выдвинуть достойного кандидата на пост мэра.

– Люди верят только в порядочность кандидата от Партии Аллаха, – сказал Сердар-бей. – А это Мухтар-бей, бывший муж Ипек-ханым, дочери хозяина вашего отеля. Он не очень умен, но он курд. А курдов здесь – сорок процентов населения. Выборы выиграет Партия Аллаха.

Все усиливающийся снег вновь пробудил в Ка чувство одиночества, сопровождаемое страхом, что той части общества, в которой он воспитывался и рос в Стамбуле, и вообще европейскому образу жизни в Турции пришел конец. В Стамбуле он увидел, что улицы, где он провел детство, разрушены, старые красивые дома начала века, в которых жили некоторые его друзья, снесены, деревья его детства засохли и срублены, а кинотеатры за последние десять лет закрылись и один за другим были переделаны в тесные и мрачные магазины одежды. Это означало конец не только мира его детства, но и конец его мечте о том, что однажды он снова будет жить в Стамбуле. Он подумал о том, что если в Турции утвердится шариатская власть, то его сестра даже не сможет выйти на улицу, не покрыв головы. Глядя на огромные снежинки, медленно, словно в сказке, падающие в неоновом свете, льющемся из окон редакции «Серхат шехир», Ка представил, что он вернулся во Франкфурт с Ипек. Они вместе делают покупки в «Кауфхофе», где он приобрел это пепельно-серое пальто, в которое сейчас так плотно кутается, только на втором этаже, там, где продают женскую обувь.

– Это часть международного исламистского движения, которое хочет уподобить Турцию Ирану.

– И девушки-самоубийцы тоже? – спросил Ка.

– Мы получаем сведения о том, что девушек, к сожалению, убеждали совершать самоубийства, но мы об этом не пишем, понимая свою ответственность, поскольку это может еще сильнее повлиять на девушек и самоубийств станет еще больше. Говорят, что в нашем городе находится известный исламский террорист Ладживерт[15 - Дословно: светло-синий, лазоревый.], желающий вразумить девушек в платках, девушек-самоубийц.

– Разве исламисты не противники самоубийств?

Сердар-бей ничего не ответил. Типографская машина остановилась, в комнате стало тихо, и Ка посмотрел на нереальный снег, падающий за окном. Действенным средством против усиливающегося беспокойства и страха из-за предстоящей встречи с Ипек было бы озаботиться бедами Карса. Но сейчас Ка, думая уже только об Ипек, хотел подготовиться к встрече, потому что было уже двадцать минут второго.

Сердар-бей, словно вручая старательно заготовленный подарок, разложил перед Ка первую полосу свежеотпечатанной газеты, которую принес его рослый старший сын. Глаза Ка, за многие годы привыкшие искать и находить в литературных журналах его имя, сразу остановились на заметке в углу страницы:

НАШ ИЗВЕСТНЫЙ ПОЭТ КА В КАРСЕ

Известный во всей Турции поэт КА вчера приехал в наш приграничный город. Наш молодой поэт, обладатель премии Бехчета Неджатигиля, завоевавший одобрение всей страны своими книгами «Зола и мандарины» и «Вечерние газеты», будет следить за ходом выборов от имени газеты «Джумхуриет». Поэт КА уже много лет изучает западную поэзию в немецком городе Франкфурте.

– Мое имя неправильно набрали, – сказал Ка. – «А» должна быть маленькой. – Сказав это, он сразу раскаялся. – Хорошо получилось, – сказал он, чувствуя себя в долгу.

– Мастер, мы искали вас потому, что не были уверены, правильно ли написали ваше имя, – ответил Сердар-бей. – Сынок, смотри, сынок, вы неправильно набрали имя нашего поэта, – совершенно безмятежным голосом сделал он выговор своим сыновьям. Ка почувствовал, что эту ошибку в наборе Сердар-бей замечает не в первый раз. – Немедленно исправьте…

– Зачем? – спросил Ка. На этот раз он увидел свое имя правильно набранным в последней строчке самой большой новостной заметки:

ТРИУМФ ТРУППЫ СУНАЯ ЗАИМА В НАЦИОНАЛЬНОМ ТЕАТРЕ

Вчера вечером в Национальном театре выступила труппа Суная Заима, пользующаяся во всей Турции известностью благодаря своим спектаклям в народном, кемалистском и просветительском духе. Представление, которое продолжалось до полуночи и на котором присутствовали заместитель губернатора, и. о. мэра и другие известные люди Карса, было встречено с большим интересом и воодушевлением. Спектакль то и дело прерывался бурными овациями и аплодисментами. Жители Карса, уже давно изголодавшиеся по такому искусству, до отказа заполнили Национальный театр, а также имели возможность посмотреть пьесу и у себя дома, потому что телевизионный канал «Серхат»[16 - «Граница».], устроив первую за свою двухлетнюю историю прямую трансляцию, преподнес это великолепное зрелище всем жителям Карса. Таким образом, телевизионный канал «Серхат» впервые провел прямую нестудийную трансляцию. Поскольку у канала еще нет аппаратуры для таких трансляций, из студии на проспекте Халит-паши до камеры, установленной в Национальном театре, протянули кабель длиной в две улицы. Чтобы снег не повредил кабель, сознательные жители Карса разрешили провести его через свои дома. (Например, семья нашего зубного врача Фадыл-бея приняла шнур через окно балкона и протянула до внутреннего сада.) Жители Карса хотят, чтобы эту удачную прямую трансляцию повторили при следующем удобном случае. Представители телевизионного канала «Серхат» сообщили, что благодаря этой первой прямой трансляции, проведенной вне студии, все предприятия Карса смогли разместить свою рекламу в эфире. Во время представления, которое смотрел весь наш приграничный город, были разыграны пьесы, написанные в кемалистском духе, самые прекрасные отрывки из театральных произведений, являющихся плодом западной просвещенности, и сценки, критикующие рекламу, которая разъедает нашу культуру; со сцены прозвучал рассказ о приключениях знаменитого вратаря национальной сборной Вурала и стихи о родине и об Ататюрке, а известный поэт Ка, посетивший наш город, лично прочитал свое последнее стихотворение «Снег». Помимо всего прочего, зрители увидели просветительский шедевр первых лет республики «Родина или чаршаф», в новой трактовке получивший название «Родина или платок».

– У меня нет стихотворения под названием «Снег», а вечером я не пойду в театр. Ваша статья выйдет с ошибкой.

– Не будьте так уверены в этом. Уже не раз бывало так, что люди, смеявшиеся над нами за то, что мы сообщаем о событиях, которые еще не произошли, и думавшие, что то, что мы делаем, это не журналистика, а предсказания, не могли скрыть своего изумления, когда события развивались в точности так, как мы написали. Очень много событий произошло только потому, что мы заранее о них написали. Это современная журналистика. А вы, я уверен, чтобы не отнимать у нас наше право быть в Карсе современными и чтобы не огорчать нас, сначала напишете стихотворение «Снег», а затем пойдете и прочтете его.

Среди объявлений о предвыборных митингах, новостей о том, что в лицеях стали применять вакцину, привезенную из Эрзурума, и о том, что жителям Карса предоставлена очередная льгота в виде двухмесячной отсрочки задолженности за воду, Ка прочитал еще одну заметку, на которую сначала не обратил внимания.

СНЕГ ПЕРЕРЕЗАЛ ДОРОГИ

Не прекращающийся уже два дня снег перерезал сообщение нашего города со всем миром. Вчера утром была перекрыта дорога на Ардахан, а в полдень занесло и дорогу на Сарыкамыш. Автобус компании «Йылмаз», следовавший в Эрзурум, вернулся обратно в Карс, поскольку по причине сильного обледенения и снежных заносов часть пути оказалась закрытой для транспортного сообщения. Метеослужба сообщает, что холода, пришедшие из Сибири, и крупный снег не прекратятся еще три дня. Карс три дня будет жить собственными ресурсами, как это было в прошлые зимы. Это удобный момент для нас, чтобы навести порядок в наших делах.

Ка уже встал и собирался выходить, когда Сердар-бей вскочил и придержал дверь, чтобы Ка выслушал его последние слова.

– Кто знает, что расскажут вам Тургут-бей и его дочери, – сказал он. – Они сердечные люди, с которыми мы дружески общаемся по вечерам, но не забывайте: бывший муж Ипек-ханым – кандидат на пост мэра от Партии Аллаха. А ее сестра Кадифе[17 - Дословно: бархат.], которую они с отцом привезли сюда учиться, говорят, самая фанатичная из всех девушек, которые носят платок. А ведь их отец – старый коммунист! До сих пор никто в Карсе не может понять, почему четыре года назад, в самые тяжелые для Карса дни, они приехали сюда.

Хотя Ка за один миг услышал много такого, что вполне могло лишить его покоя, он не подал виду.

4

Ты и в самом деле приехал изза выборов и самоубийств?

Ка и Ипек в кондитерской «Йени хайят»

Почему на губах Ка была улыбка, пусть и почти неуловимая, когда он шел под снегом с проспекта Фаик-бея в кондитерскую «Йени хайят», несмотря на плохие новости, которые он узнал? Ему слышалась «Роберта» Пеппино ди Капри, он казался себе романтичным и печальным героем Тургенева, который идет на встречу с женщиной, образ которой рисовал себе много лет. Ка любил Тургенева, с тоской и любовью мечтавшего в Европе о своей стране, которую, презирая, покинул, устав от ее нескончаемых проблем и первобытной дикости, он любил его изящные романы, но скажем правду: он не рисовал себе образ Ипек в течение многих лет, как герои Тургенева. Он только представлял себе женщину, похожую на Ипек, возможно иногда вспоминая и ее саму. Но как только он узнал, что Ипек рассталась с мужем, он начал думать о ней, а сейчас, когда ему хотелось установить с Ипек глубокие и серьезные отношения, он старался восполнить музыкой, игравшей в его голове, и романтизмом Тургенева то упущение, что в свое время он не так часто думал о ней, как следовало бы.