Эвтаназия в долг

– Так вычитать не с чего, у тебя нет денег на счете. Мама ведь ничего тебе…

– ….

– Если ты сейчас откажешься списать ее долг и заплатить налог на доход, то ее долг берет на себя государство. Но оно оспорит его, как навязанную услугу. И заставит выплатить тебя штраф за это. Вот, – Вадим ткнул пальцем в другую графу сообщения. Сумма была почти такая же, как налог на доход.

Ольга открыла запрос соцслужбы еще раз и заставила себя прочитать все так, будто от этого зависела ее дальнейшая жизнь. Прочитала. Получилось, что от этого действительно зависела ее дальнейшая жизнь. И ее, и семьи.

– Вадя, я ничего не понимаю, – ее губы задрожали, разъехались, она никак не могла сжать их, – что им надо от меня? Мама минус миллион за этот год, я плюс миллион, минус на плюс получается ноль, так ведь? Ну так ведь? Никто никому ничего не должен больше. Что за…

– Если ты считаешь, что она тебе «заплатила», перечисли государству налог на доход. Если считаешь, что она не заплатила, то государство берет ее долг на себя, но он считается навязанным тобой и ты должна заплатить за это штраф.

– Вадим, я не могу уже больше, я не могу!.. – Ольга закрыла руками лицо, – Это бред какой-то, они спятили там!

– Это социальная политика. Эвтаназия назначается не просто так. Ресурсы не должны растрачиваться впус…

– Это бред, Вадим! Ты понимаешь, что несешь бред?!

– Не кричи, дети спят, – зашипел он.

– Вадим! Я…

– Завтра поговорим, пожалуйста. Пойдем спать.

– Какое спать?! Ты в своем уме? Мы завтра на улице окажемся! – Ольга была в одном шаге от истерики.

– Если ты продашь свою половину квартиры, то можно или налог заплатить, или штраф.

– Кому продать? У тебя нет столько, а ипотеку мне не дадут, я должник! – Ольга смотрела на мужа сквозь слезы с отчаянием.

– Продадим целиком. Я свою долю тоже продам.

– И куда мы потом?! На остаток только комнату в кондоминимуме, в жопе мира, может и купим, но как мы там будем вчетвером? И как добираться на работу, в школу, в садик? – ее невозможно было остановить, как извержение вулкана.

– Оля. Все – завтра, – ответил Вадим.

Он встал со стула, схватил ее за руку и, заставив подняться с кухонного диванчика, крепко прижал к себе.

Она забилась в его руках и почти сразу безвольно обвисла, как тряпичная кукла, уперевшись носом в его плечо. Потом пахнет, подумала она, и даже не обняла, а вцепилась в него скрюченными пальцами, как утопающий – в первый попавшийся предмет.

– Пойдем, – сказал он и повел ее в спальню.

5

Кремация прошла очень скромно. Присутствовали только Ольга с Вадимом, дети, социальный надзиратель и две старушки, знакомые матери, которых Ольга видела в первый и последний раз.

Запах роз, гвоздик и почему-то хлора. Сине-красные витражи под высоченным потолком. Готика в пластике… Холодный гулкий зал и музыка, бьющаяся о стены, отражающаяся от них эхом. Стандартные слова искина-мортусмажора, сопровождающего прощание с телом. Холодные руки, которые не знаешь, куда деть. Холодное изображение фальшивого огня на заслонке, закрывшейся за гробом.

Ольга знала, что тело матери не сгорит, его никто и не собирается сжигать: останки разберут на белки-жиры-минералы-воду и пустят в дело, ничто не пропадет даром. А мамина пост-личность (Ольга скривилась, кусая щеку изнутри), обретя голос, найдет последний приют на виртуальном кладбище сайта «Мемориал», и в день рождения матери и в день ее смерти, или если станет совсем тошно, можно будет вызвать ее изображение и «поговорить».

Никогда я этого не сделаю, сказала себе Ольга и зашла на сайт «Мемориал».

– Мама…

– Белка моя! – мгновенно отозвалась мать. Ее лицо было таким же, каким было лет пятнадцать назад. Она улыбалась, – Как вы?

– Мама, прости меня!

– Ну что ты, что ты. Все будет хорошо, не плачь.

– Я не плачу, я просто… Пока, мам, – Ольга закрыла страницу и беззвучно перевела дыхание.

Вадим протянул руку и пожал ее ледяные пальцы. Ольга осторожно освободилась и засунула руку в карман.

Музыка умолкла. Мортусмажор сказал что-то на латыни, и в холодной сумрачной тишине торжественно открылись кованные створки дверей, ведущих к выходу. У входа уже стояла следующая семья, нетерпеливо поглядывая на Ольгу с Вадимом.

На улице было теплее, чем в похоронном доме. Антициклон примчался ночью с юга, и стало промозгло, ветрено и тепло. Вадим сказал, что сам отведет детей в сад и в школу, и она осталась одна.

Вот, собственно, и все…

Ей дали положенный выходной на работе, и теперь, после похорон, Ольга не знала куда деть оставшиеся полдня. Внутри было пусто и словно предобморочно. Казалось, что еще немного – и упадешь, обмякнув, в ватное ничто. Но вокруг толклись люди, обходя ее справа и слева, идя навстречу, обгоняя. Хмурые, озабоченные лица деловито спешащих куда-то. Отстраненные лица возвращающихся на работу по навигатору и параллельно сканирующих новости. Молодые лица, улыбающиеся невидимым Ольге собеседникам.

Как много лиц, думала она. И все – мимо, мимо… А маминого лица я уже никогда не увижу. Не надо сейчас думать об этом. Не сейчас. Сейчас надо что-то сделать, не думая. Пойти куда-нибудь и сделать что-нибудь. Что? Ну, например, купить фарш и приготовить котлеты. Можно, конечно, доставку заказать, но лучше самой сходить. И еще можно постричься, только не в автомат-салоне, а там, где люди. Чтобы чувствовать прикосновения чьих-то рук, запах духов, отвечать на вопросы, слышать живое дыхание.

Ольга зашла в первый подсказанный сетевиком салон, просидела там минут сорок. Мастер попался молчаливый, сосредоточенный, не задающий никаких вопросов… Ладно.

Потом она доехала до склад-центра и два часа бродила по нему между бесконечных продуктовых рядов, бездумно складывая в тележку все, на что упал взгляд. Перед лентой автокассы она словно очнулась ненадолго, придирчиво стала рассматривать пакетики и коробки и, вернув почти половину товара на желтую «отказную» ленту-транспортер, все равно потратила в два раза больше, чем рассчитывала на сегодняшний день… Ладно.

Отказавшись от аренды магнитной тележки-доставщика, переложила продукты в два обычных экопакета и пошла домой пешком.

Пакеты непривычно оттягивали руки, но сейчас это было хорошо – отвлекало. Над головой нависли темные, низкие, распухшие, как перестоявшее тесто, облака. Казалось, еще немного, и они тяжело осядут прямо на капюшон ее куртки. В воздухе висела меленькая морось. Под ногами тротуар превратился в каток. Ливневки в центре старого города не справлялись с водой, сочившейся из тающих сугробов, и сапоги скользили и приходилось идти по-пингвиньи – мелкими шажками, расставив для удержания равновесия ноги, чуть согнутые в коленях. Ольга вспотела и то и дело перехватывала тяжесть, врезающуеся в пальцы. Может, взять такси? Нет, не хочу, упрямо думала она, пусть так. Чем больше вымотаюсь, тем лучше.

Возле метро растеклась гигантская лужа. Осторожные граждане обходили ее, прижимаясь к ограде, временами хватаясь руками за прутья. Отчаянные шли вброд, растопырив руки, скользя по воде ступнями. Какая-то женщина, в белом пальто, с большим пакетом в руке, вдруг вскрикнула и, взбрыкнув ногами, плашмя шлепнулась спиной в грязь. Пакет взлетел тяжело, упал недалеко и разметал содержимое по периметру лужи.

Ольга остановилась, поглядывая на женщину, молча пытающуюся собрать в мокрый пакет раскисшие от воды упаковки. Надо все-таки такси вызвать. Хотя метро – вот оно, в шаге, зря шла целых два квартала, что ли.

– Детонька, помогите мне дойти до метро, а то упаду, – услышала она за спиной.

Оглянувшись, Ольга увидела невысокую опрятную старушку. Круглое лицо в сеточках морщин, выцветшие глаза, старомодная шубка, кокетливый беретик. Совсем не похожа на маму, подумала она и торопливо ответила:

– Да, конечно. Только… – и шевельнула пакетами, мол, я бы рада, но как?

– А я вас под руку возьму, – ласково сказала старушка и цепко ухватилась за Ольгин локоть.

{Запрос услуги}

{Согласие}

{Отложенная услуга}