Грехи наших отцов

– А, ну тогда добро пожаловать, – облегченно выдохнула Ребекка. – Приезжайте, парьтесь в бане. Это действительно будет здорово. Я угощу вас пивом и еще чем-нибудь не слишком полезным. Но тем, кто предпочитает пророщенную пшеницу, придется захватить ее с собой… Все, Мария, – поспешила добавить Ребекка. – Теперь прощаемся. Я перезвоню.

– Пока-пока, – проворковала Мария Тоб.

Теперь Ребекка точно не могла обвинить себя в том, что добивается чьего-то внимания. Она завершила разговор первой и осталась собой довольна. «Во всяком случае, я не ныла, – сказала она себе. – И это я завершила разговор первой. Но как меня угораздило пригласить компанию из высшего общества в Курраваару?»

В этот момент внизу на парковке залаяла собака. Ребекка выглянула в окно. Щенок Снуррис, совсем маленький, в клетке в багажнике ее машины. Крышка багажника открыта. Погода идеальная, не слишком холодно, но и не жарко. Полицейские останавливаются, толпятся возле клетки, улыбаются. Куда веселее, чем сидеть под столом хозяйки.

Но вот Снуррис поднялся на задние лапы и залаял. На парковку сворачивал внедорожник Кристера Эрикссона. Не так часто Кристера видели в отделении. Единственный кинолог на весь Норрботтен, он все время пропадал на каком-нибудь задании. Щенок заметался в клетке. Кристер брал его с собой на тренировки, когда они с Ребеккой жили вместе.

Снуррис любил Кристера и был безотчетно ему предан. Ребекка видела, как Кристер вышел из машины и приласкал малыша сквозь прутья. А потом поднял глаза к ее окну. Ребекка помахала ему. Он чуть заметно кивнул и опустил глаза. Из машины вышла его девушка. Как ни тянуло Ребекку отойти от окна, она осталась.

Марит Тёрме предпочитала спортивный стиль, но на свой манер. Анорак – модель семидесятых годов прошлого века, выцветший оттенок красного. Брюки из оленьей кожи ручной выделки. Светлые волосы высоко забраны в «хвост». Улыбчивая. И симпатичная. У полицейских вошло в привычку обсуждать ее костюмы, с тех пор как Марит стала встречаться с Кристером. Ребекка и сама не прочь принарядиться, но это…

Когда-то Марит Тёрме взяла золото в чемпионате по биатлону среди юниоров. К тому же заядлая альпинистка. Уже первый совместный отпуск они с Кристером провели в горах.

«Все правильно, – подумала Ребекка. – Конечно, они скоро поженятся. Кристер заслуживает кого-то вроде нее».

Но тут Марит подняла голову, широко улыбнулась и помахала рукой:

– Эй, Ребекка!

Ребекка растянула губы так, что они заболели, и помахала в ответ. Проследила, как они с Кристером вошли в подъезд. «Прекрати, – сказала себе. – Не будь дурой».

Тут зазвонил телефон. Это был судмедэксперт Ларс Похьянен.

– Добрый день, Мартинссон, – прохрипел он. – Я слышал, тебе сейчас не сладко?

– Кто тебе это сказал?

Похьянен несколько раз вздохнул и выдохнул с ужасным свистом, прежде чем ответить:

– Ходят такие слухи. Будто фон Пост завалил тебя бумагами и ты обливаешься слезами… Но мне есть чем тебя утешить. Я имею в виду новый труп. Если тебе это все еще интересно, конечно.

– Это который из морозилки? Рантакюрё что-то такое говорил… Да, Похьянен, ты знаешь, чем утешить девушку.

Зловещий хрип в трубке означал смех Похьянена.

– Тогда давай ко мне.

– Да, но разве не фон Пост…

– Именно он, – сердито перебил ее Похьянен. – Я направлю ему протокол, когда закончу. А тебя жду прямо сейчас. Давай, Мартинссон, пока я не передумал.

Ребекка согласилась с Похьяненом, что на сегодня бумаг с нее довольно, и упаковала ноутбук. И все время думала о Кристере. Он все-таки поднял глаза к ее окну, что бы это значило?

Продолжались изматывающие метания между хоть чем-то и ничем.

Марит Тёрме здоровалась с коллегами Кристера в отделении полиции.

Кристер заехал занести рапорт, потом они с Марит собирались в лес. Но он успел обсудить тренировки с Карзаном и спросил Магдалену, как поживает ее лошадь. Фред Ульссон заслуживал большего внимания. Ребекка знала, что он забил весь гараж серверами и даже где-то раздобыл биткоины. Можно спросить, конечно. Но понять, что он ответит, – ни малейшего шанса. Сейчас Фред с «новенькими» собирается патрулировать улицы. И как только Ребекка умудряется все время мозолить глаза Марит? Словно завернувшаяся ресница. Кристеру так и не представилось случая поздороваться с ней как следует. Выражение его лица напомнило Ребекке щенка, которого полицейские ласкали сквозь прутья клетки. Жалостливое, печальное, оно вдруг начинало сиять, как начищенная монета, стоило только Кристеру встретиться глазами с Марит.

В комнате отдыха они наткнулись на Анну-Марию. Марит спросила, как дети, и Мелла представила ей обстоятельный отчет о последних распродажах в «Блокете».

Ну почему Кристер не может так просто отпустить Ребекку? Конечно, у него есть все основания на нее злиться, но миновало два года, какие могут быть между ними счеты? У него теперь Марит. У Ребекки имелась возможность выбора и ни малейшего повода для ревности. Поэтому это чувство, будто она хочет освободить его из собачьей клетки, было для нее чем-то новым и труднопостижимым.

* * *

Ребекка шагала по пустым больничным коридорам. Местные политики из тинга[10 - Тинг – законодательное собрание.] свернули хирургию при травмпункте, но против судмедэксперта Похьянена оказались бессильны. «Оставьте прозекторскую в покое, дайте мне доработать». Ничто не угрожает судмедэкспертизе, пока Ларс Похьянен все так же безраздельно правит в своем подземном королевстве.

Ребекке открыла Анна Гранлунд – ассистентка Похьянена. Улыбнулась тепло и понимающе – как родственнице, с которой в скором времени предстоит разделить горечь неизбежной утраты. Похьянен доживал последние месяцы и работал только потому, что ему так хотелось. Благодаря Анне, которая делала это возможным.

Это она раздевала его мертвецов. Делала надрезы – прямые и аккуратные, как это ему нравилось. Взвешивала органы, вырезала и выкладывала ровными рядами на стальном столе – печень, сердце, почки, легкие. Вскрывала кишки, желудки, изучала их содержимое. Распиливала черепа, вынимая мозг, меняла батарейки в диктофоне Похьянена. Наливала ему яблочного сока, а под конец писала протоколы и зашивала мертвецов перед отправкой в последнее путешествие.

– Привет, – тихо поздоровалась Анна. – Он спит, но просил разбудить, как только ты придешь.

Похьянен лежал на диване в комнате отдыха; дышал неровно, поверхностно, как будто даже озлобленно. Он проснулся, стоило Анне Гранлунд коснуться его руки. При виде Ребекки лицо его смягчилось.

– А, Мартинссон… – довольно протянул Похьянен, поднимаясь на слабые ноги. Кашлянул. – Что с тобой? Выглядишь как семь тощих лет, предсказанных фараону Иосифом[11 - История Иосифа Прекрасного из Ветхого Завета. Иосиф предсказывал фараону семь тучных (урожайных) и семь тощих (голодных) лет, которые увидел во сне в виде семи тучных и семи тощих коров.].

Ребекка переглянулась с Анной Гранлунд. Похьянен мог подтрунивать над ними сколько угодно, только бы не умирал. Он действовал исходя из принципа «нападение – лучшая защита». Потому что если кто и выглядел, как семь тощих лет, то это сам Похьянен. Кожа его имела желтый оттенок, как дешевая бумага. Под глазами темнели круги. Впалые щеки и прислоненная к дивану трость довершали образ. Похьянен посмотрел на трость, как на старую сплетницу, и поковылял в прозекторскую без нее.

– Меня не будет в суде раньше следующей недели, – оправдывалась Ребекка. – Вот тогда и приму душ, надену жакет… Может, даже зубы почищу.

В прозекторской на стальном столе лежал труп. «Похоже, из тех, что археологи находят на болотах», – подумала она.

На скамье у стены лежала груда тряпья, очевидно, принадлежавшего покойнику. Похьянен опустился на стальной табурет на колесиках, натянул латексные перчатки. Ребекка сунула руки в карманы – урок, усвоенный за долгие годы работы с Похьяненом: «Держи руки в карманах. Сожми кулаки, вот так… И продолжай сжимать дальше».

– Не первой свежести, как видишь, – Похьянен кивнул на труп. – Видно, долго пролежал в морозилке. Лиофилизирован[12 - Лиофилизация – способ мягкой сушки, при которой высушиваемый препарат замораживается, а потом помещается в вакуумную камеру, где происходит возгонка (сублимация) растворителя.], можно сказать.

– Застрелен. – Ребекка посмотрела на отверстие в груди покойника.

Там была татуировка – девушка с боксерскими перчатками на шнурке, которые закрывали ей грудь. Пуля угодила девушке в шею.

– Переходим к причине смерти, – продолжал Похьянен. – Бога ради, не ругай меня. Я кое-что понимаю в татуировках, как мне кажется, поэтому чуть процарапал эпидермис, чтобы уяснить, что она собой представляет. Татуировка проникла в дермис, то есть появилась, скажем так, не вчера. А теперь вопрос на тысячу крон: что первое приходит тебе в голову, когда ты на нее смотришь?

– Ничего.

– Совсем ничего? Девушка с боксерскими перчатками, вытатуированная на груди? Матросские татуировки на руках? Белый медведь с оскаленными зубами? Точки бродяг на пальце?.. Ну да, для этого ты слишком молода. У парня такие же татуировки, как у Бёрье Стрёма.

– Боксера?

– Именно. Интересно, правда? Стрём жив и здравствует. Я звонил ему. Вообще-то, мы с ним родственники. Его мать кузина моему отцу, вот так.

– Звонил? Разве ты не знаешь, что это дело полиции…

– Его папаша, Раймо Коскела, пропал в шестьдесят втором году, когда Стрёму было одиннадцать лет. И тот подтвердил, что у отца были в точности такие же татуировки, как и у него. Ни в одном интервью, насколько мне известно, он не признавался ни в чем подобном. И вообще, не помню, чтобы в нашей семье об этом когда-нибудь говорили. Притом что их с отцом дела нас, конечно, мало занимали.

Похьянен дернул шеей, как будто только что вынул голову из ведра с ледяной водой. И Ребекка задалась вопросом: от каких мыслей или воспоминаний он отмахнулся?