Ты лишь одна в ночи, в сиянье серебра

Команда стала собираться в кучу, с места, откуда стартовала, и руководитель группы тут же окликнул всех сдавать каски и следовать приводить себя в порядок и идти на обед.

– Ну как вам поездка? – Выкрикнул он в толпу туристов.

Тут он подошёл к женщине и обеспокоено спросил:

– Во время гонок вы останавливались, что-то было не так? – Он пытливо уставился на туристку.

– Пыталась совладать с собой и полюбить эту землю. Она принесла мне много горя до того, как я не успела даже познать её, что-то заставило вернуться сюда опять, теперь враг мой становиться ближе мне.

– Мне очень жаль, чтобы не произошло с вами. – Глухо произнёс он, следуя вместе с Парис.

– Теперь опять пришлось окунуться в этот чужой мир, чтобы найти покой в собственной душе, – Голос Парис опять дрогнул.

– А может это ваш мир, даже если он ранил вас, может здесь ваше предназначение? – Заключил он.

– Как это возможно? Тогда почему я родилась там, а не здесь?

– А может это решил кто-то там, на небесах за долго до вашего рождения, где ваше место на земле?

– Это было бы слишком неправдоподобно. – Отмахнулась женщина.

– Если это должно сбыться, то Аллах подарить крылья, чтобы взлететь тому, кто не имел их с рождения, – Тут же бросил ей гид.

– Крылья, воля Аллаха. Господи, Темир. И почему я сейчас вспомнила о нём? И где он? Он может быть даже здесь и когда-то обещал даже найти. Глупости всё, у него таких как я – даже боюсь представить.

Время ехать наступило слишком быстро, Парис впервые почувствовала, как её боль немного стала притупляться, и она ещё раз пожав руку на прощание гиду Селиму села в уже заполненный автобус с туристами.

Они ехали по бескрайней и пустынной дороге, сопровождаемые последними лучами быстро садящегося солнца. Путь к отелю был не близкий, он занимал 4 часа, а значит, они вернуться на место уже с рассветом.

Парис поудобнее уселась в кресло, и накинув на плечи мягкую шаль не заметила как задремала, несмотря на оживление, которое не прекращалось после лихих гонок, а теперь каждый наперебой другому делился своими впечатлениями.

Всё смолкло только спустя час, и в тот момент, когда уже никто не имел желания о чём—то вообще дискутировать, а водитель стал зевать и тут раздались выстрелы..

Переполох начался в автобусе не сразу, так как изрядно подуставшие туристы стали только продирать глаза, и с наступившим ужасом и паникой оглядывались по сторонам. Никто не сдвинулся с места, а уже было это строго воспрещено. Двое вооружённых с автоматами стояли перед испуганным народом, закрывая свои лица так, что только светились их карие глаза.

– Кто из вас хорошо говорит по-английски? – Строго проронил на поутихшую толпу один из них.

В автобусе хранилось гробовое молчание.

– Я задал вопрос, есть ли тот человек, который хорошо говорит по-английски? – Повторил он с той же интонацией, ничуть не придя в ярость от неполученного ответа.

– Я могу говорить, – Выкрикнула Парис, пытаясь побороть дрожь в голосе.

– Почему вы не ответили сразу?

– Потому, что я испугалась, как и многие тут и это нормально.

– А почему всё-таки ответили?

– Потому, что подумала, что могу пригодиться, и вы нас всё-таки отпустите. У всех из них есть семьи и дети. Им нужно вернуться домой, а у меня никого. Ни родителей, ни детей, так что, в общем-то, мне терять нечего. – Пожала бесстрастно плечами женщина.

– И вы настроились умереть?

– У меня нет причины ради чего жить.

Наступила пауза. Незнакомец пытливо посмотрел на подошедшую женщину.

– Вы правы, у ваших глазах нет жизни, нет радости. Ничего. Одна пустота.

– Вы хотите сказать, что более счастливы, чем я? – Удивилась Парис.

– У меня есть ради чего жить.

Женщина потупила взор и сохранила молчание, безмолвный ответ сказал больше, чем произнесённые слова.

– Вы ведь видите во мне что-то безжалостное, не имеющее сострадания, тупого фанатика, не особо думающего во что стрелять.

– Я этого не сказала. – Твёрдо отчеканила Парис.

– Об этом сказали ваши глаза.

Женщина в упор посмотрела на него.

– Вот уж кого изъело ржавчиной одиночество, так это мою душу, поэтому я не могу рассуждать о ком-то хорошо или плохо. Это не моя война и я не имею ни малейшего желания что-либо комментировать. – Спокойно ответила ему Парис.

– Меня зовут Маариф.

– Если вы слишком мне доверяете – стало быть, угроза – не миф, а реальность. – Бесстрастно констатировала женщина.

– Я читаю в ваших глазах слишком много негодования, кроме страха. У нас есть пословица: «Вы видите мою одежду, но не мою душу. Вы знаете мое имя, но не мою историю. Самое печальное то, что вам этого достаточно».

– Стало быть, вам так важно, чтобы я увидела в вас противоположную личность, которая при всём этом захватила наш автобус с мирными туристами?

– Вас отпустят через два часа. Никто ни кого не буде грабить и убивать. – Он показал ей спускаться вниз из автобуса наружу, где их ждали десять вооружённых воинов, а один оставался в автобусе.

– Тогда я позволю спросить вас. Всё-таки зачем?

– Как вы сами сказали – это не ваша война. Самое печальное, что вы не пытаетесь узнать ничего обо мне.

– Я боюсь спросить.

– Это не правда. Вам нет дела до какого-то безумца, которого вы постараетесь не вспоминать свой долгий остаток жизни. Вас не заботит тот, кто скрывает своё лицо, да и зачем помнить?

– Не понимаю, зачем вам так это важно моё искреннее любопытство к вам? – Изумилась Парис.

– Вот в этом вы вся. Думаете лишь о себе и своих заботах. Каждый раз делаете ударение, что вы несчастна, а что вы сделали для других, что вокруг вас никого? Ничего. Скорее всего, ходите и только ноете, что вам плохо, что вы одна. Убеждён, вы ни разу не покормили даже бездомного пса! – Леденящим тоном проронил Маариф.

– Вы решили меня уничтожить таким способом? Добить? Может, я сама решу, как мне жить, с кем и когда, и кого покормить? – Парировала Парис.