«Великолепный век» Сулеймана и Хюррем-султан

Они несколько часов прождали его в полном молчании. Стоящие за спинами сановников пажи и рабы держали на плечах сундуки и подносы с дарами. Сулейман заметил изысканные ткани и редкие фрукты. Сверкали корзины с сапфирами, большие сосуды с благовониями и специями источали аромат. В золотых цепях за послом Египта стоял молодой жираф. В клетке, которую держали на плечах шестеро мавров, сидел лев — видимо, последний из тех, которые когда-то водились в Европе.

Спешившись, Сулейман поднялся на возвышение, построенное специально для церемонии под большим балдахином в Воротах счастья. Он сел на приподнятом диване, целиком закрытом золотой материей, расшитой драгоценными камнями. Вокруг него лежали подушки, расшитые изумрудами, рубинами и жемчугом. У него над головой и сбоку с балдахина свисали золотые и стеклянные шары. Они ослепительно переливались в лучах солнца.

Справа от него стоял великий визирь Ферхат-паша, который скрывал от подданных смерть султана Селима до тех пор, пока Сулеймана тайно не привезли из Манисы, чтобы он мог занять престол. Слева от него стоял Ибрагим-паша, глава Тайного совета и давний друг. Далее располагались сановники и придворные более низкого ранга. Яркость и разноцветье их костюмов могло бы посрамить даже самые пышные гирлянды экзотических цветов.

Сидя среди своих придворных, Сулейман то и дело косился на кортеж валиде-султан. Несколько карет въехали во двор и проследовали дальше, к Каретным воротам, за которыми находился гарем. Сулейман снова вспомнил красавицу, которую ему подарили.

«Она красивее, чем все тюльпаны Топкапы!»

Он почувствовал, что Ибрагим положил руку ему на плечо:

— Господин, послам пора приносить тебе дары!

Сулейман повернулся к другу, а затем к многотысячной толпе.

На то, чтобы представить все дары, ушел не один час. Солнце зашло, и по краям двора зажгли большие светильники, когда церемония наконец завершилась. Сулейман терпеливо ждал приближения каждого посла, который по традиции трижды простирался перед ним ниц, целовал подол его кафтана, придвигал свои дары и, пятясь, снова уходил в толпу, сложив перед собой руки. Всякий раз, когда к султану приближались, его телохранители выставляли пики навстречу. И Ибрагим, и Ферхат-паша попеременно шептали ему в ухо или внимательно осматривали подарки и сообщали, какого они качества и сколько стоят. В ответ Сулейман дарил каждому из послов тюки золотой ткани или вышитые вручную кафтаны из той же материи.

«Такой прекрасный цветок!»

После того как с формальностями было покончено, из кухни высыпали слуги, которые быстро расставили во дворе козлы и стулья. На столах появились золотые блюда, заваленные дымящимся жареным мясом, свежим хлебом и овощами. Выкатили бочонки с лучшими винами и шербетами; их разлили гостям. Под оглушительный грохот военных барабанов гости приступили к трапезе.

Ферхат-паша, великий визирь, занял место во главе стола и стал распорядителем пира. Сулейман и Ибрагим удалились через Ворота счастья в уединенные Третий и Четвертый дворы — личные апартаменты султана.

— Ибрагим, сегодня лучший из дней, — обратился Сулейман к другу, радуясь, что с формальностями покончено.

Они бок о бок шагали мимо жилых построек к большому парку, занимающему большую часть мыса Сарайбурну. Тихо переговариваясь, они шли между кипарисами и клумбами тюльпанов. Время от времени они смеялись, и их смех эхом отдавался от листвы и фонтанов, наполняя Сулеймана теплом, которое может подарить только дружба. Когда они добрались до вала, защищавшего дворец с моря, со стороны залива Золотой Рог и Босфора, они зашагали по узкой тропинке, усыпанной гравием. В полумраке друзья крепко держались за руки. Наконец они подошли к небольшому павильону, который возвышался над стеной.

Сулейман почувствовал, как Ибрагим крепче сжал его руку и повлек его наверх по вытертым от времени ступеням.

От первоначальной постройки сохранились лишь мраморный пол да каменные колонны, поддерживающие большой деревянный свод, но с этим местом связано было много воспоминаний о празднествах и тихих размышлениях. Резная решетка между колоннами предлагала уединение, не закрывая вида. На полу лежали персидские ковры и большие подушки. Сулейман и Ибрагим устроились на подушках и стали смотреть на воду. Внизу тихо плескались волны.

Хотя они были вдали от праздничных гуляний, Сулейман прекрасно слышал крики стамбульцев с противоположного берега. Фонари и факелы освещали множество судов, стоящих на якоре за полузатопленной цепью. Силуэты веселящихся людей виднелись на палубах и на ближайшем к ним галатском берегу. Сама Галатская башня сияла огнями.

За молодыми людьми последовали слуги; они принесли подносы с едой и напитками. Оба жадно накинулись на еду, не переставая обсуждать сегодняшние события.

— Ты заметил, как толстого венецианца его маленьким красивым пажам пришлось поднимать на ноги после того, как он простерся ниц? — весело спросил Ибрагим.

— И как он покраснел, когда сообразил, что ему придется падать ниц еще два раза. — Сулейман усмехнулся.

— А персидский посол?

— Да, друг мой, в один прекрасный день мы с тобой укажем этим рыжебородым восточным варварам их настоящее место.

— Да, Сулейман, такое время настанет.

Они немного посидели молча, в раздумьях, и затем подняли головы. Над водой зацвели разноцветные фейерверки. Красные, зеленые и золотые огоньки заполнили ночное небо, заиграли на воде залива. Вдали затрубили в рога.

— С Запада сообщают, что папа Лев Х заказал литанию по всему Риму, которую должны исполнять босые священники. Они-то радуются смерти твоего великого отца, — торжественно и задумчиво проговорил Ибрагим.

Сулейман нахмурился:

— Пусть Рим пока радуется. Они не понимают истинной силы Тени Бога на Земле. Мой отец доверял мне, несмотря на все слухи, которые о нас ходят, и пройдет совсем немного времени, прежде чем Рим, да и Вена окажутся под сенью Алой мантии Османской империи. Мы освободим Европу от их застойной тирании!

Ибрагим посмотрел на Сулеймана и тихо сказал:

— Да, господин, твоя воля свершится нашими руками.

Они стояли молча, завороженные разноцветными огнями в ночном небе.

«Во имя Аллаха, я освобожу северные земли от римского владычества! Но в глубине души я понимаю, что мое истинное предназначение покоится внутри лепестков моего нового прекрасного цветка».

Глава 23

Ночь Хюррем провела одна в красиво обставленной отдельной комнате. Плитки, покрытые эмалью, поблескивали в лунном свете. Приятно было ступать босыми ногами по роскошным подушкам и коврам. Из ее покоев, где имелся небольшой мраморный балкон, открывался вид на закрытый дворик, полный зелени, клумб и фонтанов. Она встала на колени, опершись подбородком и руками о перила, и любовалась разноцветными фейерверками, расцветавшими в ночном небе.

«Неужели Сулейман в самом деле такой же чудесный, как его прикосновение, как блеск в его глазах? Или его глаза лишь напоминают мне о единственной настоящей любви…»

Дариуш ссутулился во влажной тьме подземной цистерны. Он тупо смотрел в ночную темень, хотя глаза его заволокло пьяными слезами.

Александра танцевала перед ним, протягивала руки, манила к себе…

Глава 24

Четверо молодых людей бежали по извилистым улицам, прижимая к груди украденное. Исхак бежал быстрее всех; он без труда несся вперед. Дариуш, посередине, крепко прижимал к груди мешок с чечевицей; тяжесть пригибала его к земле, когда он оборачивался, чтобы посмотреть на янычар, которые гнались за ними. Они обогнули мечеть Атик Али-паши, стремясь в темные переулки. Там, возле Большого базара, Дариуш надеялся без труда отделаться от погони.

Завернув в проход, заполненный людьми, которые осматривали последние товары, привезенные караванами с востока, Касим поскользнулся и полетел ничком на гору бочек, выронив яблоки и сладкие мандарины, которые разлетелись во все стороны. Дариуш замедлил бег, заметив, как несколько янычар бросились на Касима. В воздухе замелькали кулаки; кто-то занес кинжал и вонзил его в плоть несчастного воришки. Исхак вбежал в темную аркаду. Халим выхватил у Дариуша мешок и быстро толкнул в узкий переулок.

— Бежим, друг, мы ничего не можем поделать, бежим скорее! — задыхаясь, кричал Халим.

Не выпуская руки Дариуша, он несся вперед по переулкам, дворам и галереям. Через какое-то время они, запыхавшись, перешли на шаг, но продолжали кружить по бесчисленным улицам. Наконец выбрались на пристань. Оба тяжело дышали; от быстрого бега кололо в боку.

Они неуклюже сели на каменный причал, свесив ноги вниз. Оба долго молчали и только смотрели, как на волнах покачиваются рыбацкие баркасы. Невдалеке от них к берегу пристало судно; с него разгружали товар.

— Мы ничего не могли поделать, — повторил Халим, грустно качая головой.

Увидев, что глаза друга наполняются слезами, Дариуш обнял Халима и положил руку ему на плечи. Они продолжали сидеть молча и наблюдать, как восходит солнце и как вокруг них разгружают баркас за баркасом.

— Пошли, Халим, — сказал наконец Дариуш. — Мы должны поесть, а в нашем роскошном подземном дворце, кажется, еще оставался хлеб.

Он встал, увлекая Халима за собой. Когда тот нехотя поднялся, Дариуш притянул его к себе, прижавшись щекой к его черным курчавым волосам. Халим тоже обнял его, и они медленно побрели по улицам к себе домой.

Исхак еще не возвращался в цистерну. Дариуш тащил Халима по туннелю и по дощатому настилу, крепко держа его за руку. В пещере слышался только скрип досок и плеск воды.

Вскарабкавшись на свой выступ, они присели к тлеющему костерку и долго молчали. Вдруг по телу Халима прошла дрожь, и он разрыдался. Печальные звуки эхом отражались от многочисленных колонн и черной воды.

Дариуш растерялся. Он не знал, как утешить друга. Потом он нежно обнял его и уложил на одеяло у костра. Он шептал ему слова утешения, слизывая с лица Халима соленые слезы.

Потом рыдания прекратились и теплое тело Халима прижалось к нему. Глаза у Дариуша как будто подернулись пеленой. Он испытал странное томление. Впервые он до конца прочувствовал страшное одиночество, владевшее им с тех пор, как потерял Александру. Он снова провел губами по мокрой щеке друга. В печальных глазах Халима сверкнул огонек; Дариуш почувствовал, как изнутри поднимается тепло. Халим не отвел взгляда и медленно, робко коснулся щеки Дариуша своими мягкими губами. Оба плавились от нежности. Дариуш прижался губами к губам Халима, раздвигая их языком и исследуя ровные зубы и мягкий язык. Полузакрыв глаза, он ласкал тело Халима. Кровь забурлила у него в жилах, плоть его восстала. Мучительный жар сжигал его изнутри. Дариуша передернуло.