Психологическая война. Теория и практика обработки массового сознания

Однако трудно бывает сохранить равновесие между внутренней политикой и психологической войной на полях сражений. Чем ближе к врагу находится офицер-пропагандист, тем сильнее ему хочется заставить его подчиняться. Зачем ломать себе голову, как поаккуратнее сформулировать несколько фраз, когда твои слова могут спасти людей, технику и время? К сожалению, фраза, которая помогла одержать победу на поле боя, может вызвать раздражение в тылу, а враг, несомненно, подхватит ее и использует в своих целях. Аналогичным образом, пропаганда среди мирного населения может повредить фронту. Делайте все возможное – экономьте жиры! – этот лозунг кажется совершенно бессмысленным для солдат.

Мы хотим продемонстрировать это на примере пропагандистской проблемы, с которой столкнулись американцы, говоря о японском императоре. Американскому правительству очень помогло бы, если бы радио и газеты называли его макакой, свиньей, сумасшедшим, знахарем или как-нибудь еще; некоторые люди так и делали. Но, если бы это правительство разрешило оскорблять японского императора, чтобы вызвать к нему ненависть среди американцев, то японцы были бы крайне возмущены. В результате Америка потеряла бы гораздо больше, чем приобрела. Если бы русские пообещали – и в одном случае, как нам известно, они так и сделали – обеспечить немцам хорошее питание и теплую зимнюю одежду, – то нацисты рассказали бы об этом мирному населению России, которое сильно возмутилось бы, узнав, что Сталин заботится о том, чтобы немцы не мерзли и не голодали, в то время, когда простые люди умирают с голоду. Работая с врагом, очень полезно описывать, в каких прекрасных условиях содержатся его военнопленные, но аудитория в тылу этого не поймет. Для своей аудитории иногда бывает полезным изображать солдат противника как безумцев, не знающих жалости, как животных в человеческом обличье, как жестоких дегенератов и т. д., но если эти описания попадут в руки врага, то его пропагандисты непременно сообщат об этом народу своей страны, и их автор только пострадает от этого.

Более того, специалисты, занимающиеся психологической войной, не должны забывать, что ее конечной целью является успешное завершение обычной войны. Для этого нужно, чтобы боевые действия были прекращены, а нации возобновили мирные отношения, хотя и на новой основе. Пропаганда, которая слишком много обещает врагу, разъярит и союзников, и население в тылу. И наоборот, пропаганда, призывающая к кровавой мести, наносит вред сторонникам мира во вражеском лагере, если таковые имеются. Ни одна из великих держав, участвовавших во Второй мировой войне, не давала никому точных обещаний, как будут проходить границы государств после нее. Они отделывались лишь общими фразами, помня, что конкретное обещание обрадует одну сторону, но возмутит другую; более того, не получив никаких обещаний, эти стороны будут только сильнее сражаться. Если бы французы не знали, что получат после войны Эльзас, то они воевали бы гораздо активнее, но, если бы им пообещали Эльзас, они стали бы считать, что дело улажено, и начали бы просить отдать им что-нибудь еще. А тем временем другие страны, тоже зарившиеся на Эльзас, огорчились бы или потеряли интерес к делу. Поэтому вопрос о послевоенных границах был очень выгоден для пропаганды.

Президент Рузвельт, стремясь вывести США в мировые державы, пообещал Китаю Маньчжурию, корейцам – Корею, в свое время, а французам – сохранение Французской колониальной империи. Более никаких конкретных обещаний он не давал. Англичане в годы Первой мировой войны пообещали Палестину одновременно арабам и евреям (что только ухудшило и без того непростую ситуацию) и в результате породили кризис, который не удалось разрешить и много лет спустя.

Определение врага

Другая, тоже очень важная связь пропаганды с политикой проявляется в определении природы врага. В ходе боевых действий очень легко (большую часть времени) сказать, кто твой враг. Это человек в чужой форме, говорящий на другом языке, имеющий другой цвет кожи и своеобразные особенности психики. В психологической войне определить, кто твой враг, не так просто. Опытный пропагандист попытается убедить вражеских солдат, что его враг – не они, а кто-нибудь другой – король, фюрер, элитные войска, капиталисты. Он создает такие ситуации, в которых можно сказать: «Мы воюем не с вами». (Но после сильных бомбежек или минометных обстрелов такое лучше не говорить.) Мы воюем с тем-то и тем-то, которые вас обманули. Самой эффективной оказалась в этом плане советская пропаганда в годы Второй мировой войны. Еще до конца войны она создала целую галерею реакционных немецких генералов, выступающих на стороне русских, и внушила немцам, что дилетант Гитлер погубил прекрасную немецкую армию в ходе непрофессионально подготовленных военных кампаний. А незабвенный лозунг Иосифа Сталина «Гитлеры приходят и уходят, а народ Германии, а государство германское – остается» дал русской пропаганде возможность заявлять, что враг советской армии вовсе не Германия, а нацизм. Это было превосходное психологическое оружие, поскольку русские уже выдвинули пропагандистский тезис о том, что простые люди (рабочие и крестьяне) автоматически – благодаря принадлежности к классу трудящихся – находятся на стороне государства рабочих России. Таким образом, за бортом осталось не так уж много немцев.

Для успеха психологической войны полезно называть врагом:

1) правителя той или иной страны;

2) правящую группу этой страны;

3) таинственных вредителей;

4) любое конкретное меньшинство.

Не следует определять врага слишком широко. Однако если указать конкретного врага, то противник, в случае исчезновения (например, смерти или если состав правящей группы немного изменится) правителя, может начать переговоры о мире. Именно боязнь того, что немецкие генералы запросят мира, а также желание сохранить ненадежный антинемецкий союз оккупированных стран заставили Соединенные Штаты и Британию признать своим главным врагом не нацизм, а Германский рейх. Что касается Японии, то американцы называли своим врагом милитаристов и «фашистов» этой страны, а за ними и капиталистов, не трогая императора и народ, чтобы было с кем заключать мир.

Если психологическая война ведется с определенной политической целью, то политика может стать помощницей, а не ограничением. Пропагандист в этом случае может представлять политическую систему своей страны в самом радужном свете. Он может отвешивать комплименты лидерам противника или тем группам, которые вполне могут победить (хотя он не должен награждать их «поцелуем смерти», которым нацисты отметили некоторых выдающихся американских изоляционистов, слишком сильно расхваливая их). Он может пообещать противнику созданную им самим утопию.

Если же политика носит оборонительный и неуверенный характер, борется за правое дело, но слишком вяло, то пропагандистам не следует допускать грубых ошибок. В ходе Второй мировой войны американцы не могли заявлять, что они борются с однопартийными государствами, потому что их самый сильный союзник (Россия) была как раз однопартийной страной. Американцы не могли критиковать политику уничтожения свободного предпринимательства, проводимую правительствами Японии и Германии, потому что среди союзников была социалистическая страна. Не могли пропагандисты США обрушиваться и на расизм, поскольку национальный состав населения этой страны был причиной существования в ней расистских течений. В каждом пропагандистском учреждении имеется длинный перечень тем, которые лучше не затрагивать (обычно их никто не фиксирует, оставляя возможность сотрудникам самим решать, что можно, а что нельзя). И стоит только нарушить этот перечень, как ответный удар не заставляет себя ждать.

Обещания

И наконец, в ходе психологической войны не следует давать обещаний, которые нельзя выполнить. Во время Второй мировой войны правительство США мало что кому обещало, но отдельные люди давали совершенно невыполнимые обещания. Они говорили такие вещи, которые подразумевали, что голландцы получат назад свою страну и империю, что индонезийцы станут сами управлять своей страной, а все страны, включая Японию, получат доступ к полезным ископаемым Индонезии. Вполне вероятно, что эти американцы добавляли, что они «надеются», «ожидают» или «думают», что правительство США выполнит их обещания. Однако все эти слова были совершенно неуместны, особенно первые два утверждения. Нью-йоркский банкир Джеймс Варбург написал книгу под названием «Незаключенный договор», в которой указывал, что в течение войны США обещали все и всем (он служил в УВИ и, вероятно, знает, о чем говорит) и для того, чтобы выполнить хотя бы часть этих обещаний, надо проводить мудрую, великодушную и продуманную внешнюю политику. Обещания проигравшей стороны быстро забываются; она может списать их и начать свою внешнюю политику с чистого листа. Но обещания победителя помнят все, и ему надо выполнять их, иначе его сторонники от него отвернутся.

Офицер, занимающийся психологической войной, не может ничего обещать людям на оккупированной территории, партизанам, воюющим на стороне его страны, подпольщикам, а также солдатам противника, если его слова не подкрепляются дословной цитатой из речей главы правительства или министров. Кроме того, обещания одних офицеров могут не совпадать с обещаниями других. (В Китае одни американские офицеры говорили китайским коммунистам, что они – прекрасные люди, и США, несомненно, предоставят им материальную помощь, а также моральную поддержку в их борьбе с Чан Кайши. Одновременно другие офицеры заявляли членам китайского правительства, что США не собираются в ближайшее время признавать это правительство и вообще вмешиваться в китайские дела. Китайцы выслушивали эти противоречивые обещания и не могли решить, кто такие американцы – дураки или лжецы. Похожие вещи происходили и в ходе общения американцев с французами, сербами и поляками.) Офицер, находящийся на фронте, не должен обещать населению свободных выборов и других свобод, защиты трудовых прав и даже снабжения продуктами питания, если тыловые службы не могут подвезти их в самое ближайшее время. А если редактор на радио или люди, пишущие листовки, пообещают нечто такое, что не подкреплено позицией правительства или не оправдано политической ситуацией, то это можно назвать безответственным подходом к своему делу. Если пропагандист допустит какой-нибудь ляп, то его страну назовут страной лжецов.

Ограничения, налагаемые требованиями безопасности

Другой разновидностью ограничений являются ограничения, возникающие в связи с необходимостью сохранять государственные секреты.

Сам характер психологической войны угрожает сорвать планы тех, кто просто помешан на секретности. Органы безопасности созданы для того, чтобы не допустить врага к полезной информации, а пропаганда, наоборот, предназначена для того, чтобы снабжать врага разными сведениями. Безопасность заботится о том, чтобы противник не узнал точных цифр, пропаганда же должна использовать качественную, свежую и истинную информацию, иначе ей никто не будет верить. Требования секретности предполагают, что армейские и военно-морские новости будут придерживаться до тех пор, пока не будет выяснено, что известно противнику; пропаганда же требует, чтобы новости были сообщены врагу еще до того, как это сделают его собственные средства информации, что поможет вызвать недоверие к ним. Требования безопасности не позволяют допускать к средствам информации сомнительных личностей, тесно связанных с противником; а вот офицеры-пропагандисты ищут людей, которые хорошо знают врага, могут разговаривать с ним сочувственным тоном и вызвать тем самым интерес к своим словам, а также людей, которые хорошо знают культуру вражеской нации.

Очень часто, и это вполне понятно, офицеры, ведущие психологическую войну, переходят дорогу офицерам безопасности. Во время Второй мировой войны остроту этого конфликта удалось снизить путем создания специальной организации, которая занималась цензурой. Управление цензуры Соединенных Штатов под руководством Байрона Прайса проводило спокойную, умеренную и разумную цензуру всех материалов. Сотрудники этого управления верили, что американская публика совсем не глупа, и позволяли ей знакомиться с плохими новостями, за исключением тех случаев, когда в дело вмешивались службы безопасности или Белый дом. О работе этого учреждения рассказано в прекрасной книге Теодора Купа «Оружие молчания». Из этой книги явствует, что цензура существовала для того, чтобы в обществе не возникало панических и других вредных настроений.

Для сотрудников, занятых в психологической войне, особо важно соблюдать требования секретности. Штатские специалисты – политические эксперты, писатели или специалисты-аналитики – часто имеют хорошее образование и очень артистичны. Им льстит тот факт, что они имеют доступ к секретной информации, а нарушая правила секретности, они испытывают огромное удовольствие, ибо могут показать «людям, которым доверяют», как много они знают. Перед этим искушением почти невозможно устоять. (Этим грешат даже военные.) Но в атмосфере повышенной секретности легко скатиться до откровенной пошлости – многие люди не могут устоять перед желанием похвастаться тем, сколько тайн под грифом «совершенно секретно» им известно. А там, где бок о бок работают военные и штатские, эта человеческая слабость стимулируется соперничеством. Даже в немецких пропагандистских организациях времен Второй мировой войны царила атмосфера сплетен и интриг.

Способы сохранения секретности

Эти способы в условиях пропагандистской работы основаны на предосторожностях, которые диктует обычный здравый смысл, и заключаются в следующем:

1. Засекречивать следует только самый минимум информации. Гриф секретности присваивать только тем документам, которые действительно могут принести пользу врагу. Засекречиванием и рассекречиванием информации должны заниматься специально назначенные офицеры, которых учили это делать. (В годы Второй мировой войны многие штатские люди ставили гриф секретности по делу и без дела, в результате чего люди перестали обращать на него внимание. Автор этой книги однажды обнаружил секретный план союзников в столе у пожилой женщины – стенографистки в Вашингтоне. Она прятала его и другие бумаги в ящике стола, у которого не было ручки. Вытащить этот ящик можно было с помощью пилочки для ногтей – вот так охранялись важные военные секреты!)

2. Засекречивать следует полностью весь отдел, присваивая ему определенную степень секретности. Нельзя разрешать одним сотрудникам работать с секретными документами, а другим – нет, поскольку у людей, пользующихся этой привилегией, появится желание похвастаться своими знаниями, а те, кто лишен ее, будут сгорать от любопытства, которое в данной ситуации вовсе неуместно. Либо всему отделу, либо никому.

3. Нельзя засекречивать работу редактора. Цензура – это совсем другое дело. Чрезмерная секретность, давая отдельным офицерам дополнительную власть, которой они могут распоряжаться по своему усмотрению, может привести к тому, что офицер безопасности, руководствуясь своими литературными, артистическими или политическими вкусами и под предлогом сохранения тайны начнет запрещать те или иные материалы. Неизбежным следствием этого станет нарушение режима секретности и работы всего пропагандистского отдела. Местная цензура должна работать только в соответствии с политикой национальной и военной цензуры. А редактирование и оценка эффективности материалов, переданных по радио, или листовок, – это функция совсем других служб.

4. Секретность, касающуюся печатных материалов, соблюдать достаточно легко. Для проверки листовок существует служба G-2 или другие аналогичные службы. А вот соблюдение секретности на радио – это совсем другое дело. Опыт Второй мировой войны показывает, что «горячие» новости не могут ждать, пока их проверяют на содержание военных тайн, их тут же следует выпускать в эфир. Здесь надо применять два типа контроля, которые дополняют друг друга.

Связь работников радио с секретной службой должна быть круглосуточной, чтобы можно было быстро обработать новости, поступившие из районов боевых действий. Дежурный офицер безопасности должен понимать, что пропаганда имеет огромное значение для победы. Он должен также считать своим долгом защиту интересов радиостудии перед вышестоящим начальником, а не воображать себя начальником, который призван руководить работой ее сотрудников. И для этого есть весомые психологические причины. Если офицер безопасности будет относиться к работе этих людей с пониманием, то они будут охотно сотрудничать с ним. В противном случае он превратится в простого охранника официального статуса своей службы и своего собственного положения. От людей, пишущих тексты передач, требуется более высокий моральный уровень, чем от офицеров безопасности.

Надзор за соблюдением режима секретности можно осуществлять и с помощью технических средств. Офицерам безопасности вовсе не обязательно общаться с работниками радио. Они могут просто прослушивать радиопередачи. Но в этом случае персоналу секретной службы требуется иметь критический склад ума. В отличие от офицеров связи им не надо сотрудничать с пропагандистами. А поскольку им предстоит оценивать качество материалов после их выхода в эфир, они могут высказывать резкие критические замечания. (Большую часть 1942 года и весь 1943 год никто в Вашингтоне не знал, что на самом деле творится на радиостудии в Сан-Франциско. Штатские сотрудники, которые вели передачи на Японию, получали приказы сказать то-то и то-то, а политики в столице не знали, что передается в эфир. Однажды штатские пропагандисты сообщили командованию армии в Вашингтоне, что почти вся информация засекречена и радиопередачи бедны новостями. Только тогда руководство армии и флота, получив сведения от слушателей этого радио на островах Тихого океана, узнало, чем занимается УВИ.)

Таким образом, одни офицеры безопасности проверяют качество пропагандистских материалов во время их подготовки, а другие офицеры осуществляют надзор после их выхода в эфир. Обнаружив те или иные нарушения режима секретности, они передают по своим каналам рекомендации о том, кого надо наказать и что следует исправить. Ответственный за соблюдение режима руководитель лично осуществляет контроль за работой офицеров безопасности, связанных с радиопропагандой. Военный контроль за работой гражданских лиц должен находиться в руках офицера, который обладает способностью все подмечать, но мало говорить. Попытки офицеров безопасности выполнять роль пропагандистов привели к таким же крупным провалам, как и попытки пропагандистов следить за соблюдением секретности.

Ограничения, налагаемые требованиями средств массовой информации

Бесполезно вести пропагандистское радиовещание на те районы, где нет радио. Не следует распространять книги среди неграмотных. Эти правила являются очевидными, но их нарушают очень часто. Люди, занимающиеся психологической войной, должны сначала с помощью достоверных разведданных убедиться в том, что их пропаганда достигнет тех групп, на которые она направлена, и только после этого начинать свои передачи новостей и проводить кампании по снижению боевого духа этих групп.

Смешно вести радиовещание на те районы, где огромные массы людей никогда не видели радио. Тем не менее в начальный период войны УВИ на коротких волнах передавало в Японию антияпонские передачи – мыльные оперы и концерты легкой музыки – и это несмотря на сообщения разведки о том, что коротковолновые радиоприемники имеются только у правительственных кругов и очень богатых людей. Таким образом, американские передачи слушали только японские военные и люди, близкие к правительству. Пропаганда оказывает влияние на людей, до которых она способна дойти, а не на тех, которые даже не знают о ее существовании, а для этого надо использовать средние волны. Тот факт, что вражеская контрпропаганда упомянула твой материал, не означает ничего, кроме дежурного обмена комплиментами. Приятно, конечно, узнать, что вражеские пропагандисты услышали твою передачу, но если тебя слушают лишь они, то это чересчур дорогое удовольствие, не приносящее пользы твоей стране.

(Тем не менее это действительно приятно. Весной 1941 года автор этой книги предложил радио Сан-Франциско подготовить передачу о том, что «американские любители искусства» надеются, что японцы вывезут из крупных городов книги и картины, которыми они дорожат. Это было намеком на то, что «воздушные налеты уничтожат ваше имущество, если вы не предпримете необходимые меры». Штатские сотрудники радио выпустили в эфир такую передачу, однако от японцев не последовало никакой реакции. Но четыре дня спустя радио Люксембурга (находившееся тогда под контролем нацистов) передало из Германии на всю Европу, что офицер «проклятого американского министерства авиации» сообщил японцам, что американцы собираются уничтожить памятники культуры их страны. Нацистский комментатор отметил, что такие действия типичны для далеких от цивилизации американцев. Эти слова привел диктор нью-йоркского радио. Автор, конечно, был польщен, узнав, что его идея обошла вокруг Земли, но усомнился, принесла ли она какую-нибудь пользу, кроме того, что потешила его самолюбие. Зато от нее был определенный вред – нацисты получили еще один повод поиздеваться над американцами.)

Средства массовой информации включают в себя:

1) радио на стандартных волнах;

2) коротковолновое радио;

3) громкоговорители;

4) листовки;

5) брошюры;

6) книги;

7) газеты.

Ограничения сводятся к тому, чтобы использовать нужное средство в нужное время. Радиопередачи надо вести только в том случае, если у противника имеются радиоприемники. Печатные издания надо разбрасывать только там, где хотя бы часть людей умеет читать. (УВИ в Китае, по просьбе штаб-квартиры передового эшелона Центрального бюро расследований (CBI), изготовило листовки с одними только картинками. Они были предназначены для представителей коренного населения горных районов Китая и Тибета и должны были дать им понять, что надо спасать сбитых американских летчиков. Вести радиопередачи в этих районах – это все равно что плевать в море. Никто из местных жителей не умел читать, и никто никогда не видел радио.) Число потенциальных слушателей или читателей надо вычислять по минимуму, учитывая политику врага, его интересы, обычаи людей, противоречия внутри вражеской армии или среди различных групп населения и другие факторы.

Бывают случаи, когда пропаганда выходит за рамки ограничений. Американцы и британцы разбрасывали над Берлином листовки. На каждой из них в углу стояли маленькие цифры, которые указывали, к какой серии относится эта листовка. Благодаря этому можно было собрать целые комплекты листовок. Немецкие власти запретили жителям поднимать их. Более того, они велели парням и девушкам из гитлерюгенда и гитлермеделя собирать и уничтожать их. Немецкая молодежь с радостью бросилась выполнять это указание – но слишком поздно! – школьники собирали листовки и по номерам составляли из них полные комплекты. Листовок с одними номерами было больше, чем с другими, и немецкие школьники рыскали по всему Берлину, стремясь создать у себя дома целые альбомы союзнических листовок. Отцы и матери, боявшиеся поднять листовку на улице из опасения, что их увидит гестапо, находили полные комплекты этих листовок в комнате своего маленького Фрица или маленькой Эрминтруды! Британские или американские пропагандисты не надеялись на такой ошеломляющий результат даже в самых смелых своих мечтах!

Сотрудники, работающие с максимальной отдачей

Еще одним требованием успешной психологической войны является наличие умелых работников. Ни один командующий не скажет, что его войска обеспечены воздушной поддержкой, увидев одни самолеты, – для боевых машин нужны обученные экипажи. Человек, взявший в руки микрофон, еще не является пропагандистом. Сотрудники, работающие на радио или с громкоговорителями, должны уметь хорошо говорить, и одного знания языка недостаточно. Пишущие сотрудники должны делать это на уровне профессиональных писателей. Однако от сотрудников не следует требовать, чтобы они превзошли самих себя, – часто стремление выглядеть профессионалом высокого класса портит все дело. (Японские дикторы одно время пытались говорить как настоящие американцы и широко использовали старомодные выражения 1920-х годов, давно уже вышедшие из употребления. Они добились совсем иного эффекта. Над их передачами просто смеялись. Уж лучше бы они говорили на обычном разговорном американском!)

Операции психологической войны должны подстраиваться не только под материальные возможности, но и под психологию тех людей, на которых они направлены. (В Китае автор этой книги работал вместе со специалистом по средневековому и современному японскому искусству. Тот писал листовки, которые должны были разбрасываться над городами вдоль реки Янцзы, где стояли японские войска. Этот человек писал чистым, изысканным японским слогом, но специалисты по китайскому и японскому языкам заметили нам: «Поймет ли простой японский солдат этот язык?» Какое-то время у нас не было человека, который знал простонародный японский, и нам приходилось отправлять наши листовки из Чунцина в Яньань, где их прочитывали японские коммунисты и присылали нам длинные послания с многочисленными исправлениями.)

Если политическая и военная ситуация позволяет, лучше всего дать свои материалы на проверку людям из стана врага – интернированным штатским или военным. Опытный пропагандист быстро поймет, кто из них работает честно, а кто нет.

Хорошо продуманные методы психологической войны часто помогают превратить недостатки в достоинства. Отсутствие хорошего оркестра заставляло пропагандистов составлять программы музыкальных передач таким образом: они записывали музыкальные передачи противника, а потом транслировали их обратно, добавив свои комментарии. Невозможность нанять людей, для которых язык врага был бы родным (например, выросшего в Японии японца или китайца с хорошим произношением), привела к заменам, которые в конечном счете оказались лучше оригинала. Бесполезно добиваться взаимопонимания с врагом, если вы не говорите на его языке так, как будто это ваш родной язык. Лучше сразу признаться, что вы – иностранец. Гораздо лучше создать образ противника, которому можно доверять, чем заставить людей поверить словам изменника. Зачастую попытка говорить на родном языке врага бывает менее удачной, чем искреннее признание своих недостатков.