Сочинения. Том I. Трактат «Личность и проступки». Пьесы. Статьи о театре

Стихотворения Кароля Войтылы, отмечает польский историк литературы и критик Веслав Павел Шиманьский, при всей своей внутренней цельности, открыты внешнему миру и именно поэтому постигаются как личностный факт. В своей внутренней сосредоточенности (но отнюдь не замкнутости) они представляют собой поэзию Церкви. Отсюда сложность этой поэзии и недостаточность лишь эстетического ее измерения: лирика Войтылы развивается одновременно в двух планах: внешнем и внутреннем, побуждая к работе мысли. Да и ее эстетическая значимость проявляется не в поэтических образах, метафорах или сравнениях, а в эстетике мысли как ее результате. – См. Szymariski W.P. Z mroku korzeni (О poezji Karola Wojtyly). – Kalwaria Zebrzydow-ska, 1989. S. 82.

Jan Pawel II Dar i Tajemnica. Krakow, 1996. S. 22.

Jan Pawel II. Dar i Tajemnica… S. 39-40.

Иоанн Павел II. Переступить порог надежды… С. 275.

Jan Pawel II. Mezczyzna i niewiasta stworzyl ich. Odkupienie ciala a sakramentalnosc malzenstwa. – Libreria Editrice Vaticana – Citta del Vaticano, 1986.

Kard. Karol Wojtyta. Antropologia encykliki «Humahum Vitae». Krakow, 1978.

Иоанн Павел II. Переступить порог надежды… С. 244.

Frossard A. «Nie lekajcie sie…»... S. 28-29.

Войтыла К. Любовь и ответственность… С. 319.

Kydrynski J. Pomazaniec z Krakowa. – Mlodziencze lata Karola Wojtyly. Krakоw, 1990. S. 104.

Jan Pawel II. Dar i Tajemnica… S. 342-35.

В детские и юношеские годы Кароля Войтылы Вадовицы, лежавшие в пятидесяти километрах от Кракова на реке Скаве, были в любом отношении городком необычным. Основанные в 1327 г. как деревенское поселение, они позднее превратились в важный для районной торговли и сельского хозяйства железнодорожный узел, но и поныне они продолжают еще оставаться тихим закутком у подножья Бескид. В 1920 г. Вадовицы насчитывали около 7 тыс. жителей, в течение последующих 70 лет население всего лишь удвоилось […].

Для столь небольшого городка уровень культуры его жителей был поистине удивительный. Представители вольных профессий, такие как учителя и священники – интеллектуальная элита Вадовиц, – томились по хорошей литературе и театру. В городке действовали три публичные библиотеки, а зрительные залы двух любительских театров, в которых ставили классические и современные пьесы, были заполнены до отказа. Вадовичане толпами собирались также на летние представления в обширном парке на окраине города. Они еще часто ездили в Краков, на спектакли профессиональных театров – и с жадностью читали рецензии на новейшие пьесы и книги в краковских и варшавских газетах. Так пишет в биографическом исследовании о Папе американский корреспондент Нью-Йорк Таймс, поляк Тад Шульц: См.: Szulc Т. Papiez Jan Pawel II. Biografia. W-wa, 1996. S. 60-62. Это не единственная биография Папы. О жизни Папы – и до, и после избрания – много публикует один из ближайших его друзей о. Мечислав Малиньский, перу которого принадлежит около 30 работ, изданных, как правило, красочно и иллюстрированных большим числом фотографий. См.: о. Malinski М. Zyciorys Karola Wojtyly. W-wa, 1987. Кроме того, в Польше выходило еще одно подробное биографическое исследование – неоднократного лауреата литературных премий Юзефа Шчипки: Szczypka J. Rodowod. W-wa; 1989; см. также: Kluz W. Czas siewu. Karol Jozef Wojtyla, Jan Pawel II. Katowice, 1995. Почти в каждой стране выходила хотя бы одна книга, посвященная жизни и деятельности Кароля Войтылы – Иоанна Павла II. (У нас см.: Твердислова Е.С. Наедине с одиночеством: Папа Римский Иоанн Павел II: Литературный портрет. М., 1995.)

«Во время моей учебы в гимназии священник Адам Стефан Сапега, митрополит Краковский, посетил наш церковный приход в Вадовицах. Мой учитель закона Божиего о. Эдвард Захер поручил мне приветствовать митрополита. В первый раз в жизни у меня была возможность выйти перед человеком, к которому все относились с большим почтением. Мне также известно, что после моего приветствия митрополит спросил моего учителя, куда я собираюсь идти учиться после экзаменов на аттестат зрелости. О. Захер ответил: «Он идет на полонистику». На что митрополит заметил: «Жаль, что не на богословие». – Jan Pawel II. Dar i Tajemnica… S. 8-9.

Kalendarium zycia Karola Wojtyly… S. 157.

Там же. С. 140-141.

Войтыла К. Любовь и ответственность… С. 78.

Личность и поступок

Антропологическое исследование

Церковь, которая в силу своего служения и своих полномочий никоим образом не смешивается с политическим сообществом и не связывает себя ни с какой политической системой, является в то же время знамением и защитой трансцендентности человеческой личности.

    Пастырская конституция «Радость и надежда» о Церкви в современном мире, п. 76

Введение

1. Опыт человека

Понимание опыта человека

Настоящее исследование возникло из потребности объективировать один из важнейших процессов познания, который в основе своей можно определить как личный опыт [пол. doswiadczenie] человека (1). Это самый богатый из всех видов опыта, которыми располагает человек, но в то же время, пожалуй, и самый сложный. Испытание любых явлений, которые находятся вне пределов человека, всегда тесно переплетено с каким-либо испытанием самого человека. Никогда и ничего человек не испытывает за пределами себя, не испытывая так или иначе в этом же опыте и себя самого.

Однако там, где говорится об опыте человека, имеется в виду прежде всего тот факт, что человек сталкивается, то есть вступает в познавательный контакт, с самим собой. Контакт этот – опытный по своему характеру, в известной степени постоянный, но в то же время он всякий раз возникает как одноразовый, ибо этот контакт небеспрерывный, даже там, где речь идет о собственном «я» – в сфере сознания он прерывается хотя бы в часы сна.

И тем не менее человек постоянно находится с самим собой в контакте, вследствие чего и опытное познание себя самого так или иначе не прерывается. Иногда человек испытывает что-то очень важное, но наряду с этим бывает и череда моментов менее ярких, в совокупности же все они составляют своеобразный совокупный опыт того человека, который есть я сам. Этот опыт складывается из множества испытаний и создает как бы их сумму (или, скорее, результирующую [wypadkowa]).

Феноменализм (2) стремится отрицать подобное единство множества опытов, а в опыте индивидуальном видит лишь целый комплекс чувств или переживаний, которые, в свою очередь, разумом упорядочиваются. Без сомнения, опыт является чем-то единичным – и всякий раз единственным и неповторимым, но тем не менее существует еще нечто такое, что можно назвать опытом человека, при условии, что его основу составит вся сумма эмпирических знаний в их непрерывности. Объект опыта – это не только чувственное явление, возникшее в данный момент, но и сам человек, который выходит за пределы всех опытов и в то же время находится в каждом из них (других объектов мы здесь не касаемся).

Нельзя также утверждать и то, что опыт ограничивается лишь тем, что ведет отбор впечатлений, чтобы после уступить место работе ума, формирующего «человека» уже как свой собственный объект на основе актуального набора чувственных данных (или даже целого ряда такого рода наборов). Опыт человека (того человека, который есть я сам) продолжается столько, сколько длится этот непосредственный познавательный контакт, в котором «я», с одной стороны, – это субъект, а с другой – объект.

В теснейшей связи с подобным контактом идет процесс понимания [rozumienie], у которого также есть свои моменты и своя продолжительность. В конечном счете понимание себя самого в известной степени складывается из множества пониманий, так же, как и опыт – из множества видов опыта.

Представляется, что каждый опыт является одновременно и каким-либо пониманием.

Все это, собственно, относится к одному только человеку, который есть я сам. Однако объектом познания являются и другие люди, которые находятся вне меня. Опыт человека состоит как из опыта личного, так и опыта всех других, которые по отношению к субъекту оказываются в положении опытного объекта, т.е. в непосредственном познавательном контакте.

Совершенно очевидно, что никакой отдельный опыт человека не распространяется на всех других людей (пусть даже только современников), а, по необходимости, ограничивается каким-то их числом – большим или меньшим. Аспект количественности в этом опыте играет определенную роль: чем больше людей разделяет чей-либо опыт, тем этот опыт глубже и до известной степени богаче.

Однако стоит, прервав наши рассуждения об опыте, которые важны не сами по себе, а с учетом проблемы целостного познания человека, сразу же отметить, что существует немало людей, способных применять результаты своих опытов о человеке за пределами даже непосредственного контакта. Такие результаты представляют собой уже какое-то знание, хотя относятся не к опыту, а к знанию о человеке – будет ли это знание пропедевтическое или научное, с различными установками и направлениями.

В основании этого знания всегда лежит опыт, а потому знание о человеке, которое в результате представляет собой и взаимообмен с другими людьми, позволяет каждому обретать свой собственный опыт. Знание из него не только следует, но и как-то на него воздействует. Не упразднит ли знание опыт? В свете сказанного – о связи опыта и понимания – повода для подобного опасения нет. Скорее всего, можно утверждать, что знание вырастает из опыта и, в свою очередь, является неким средством для его углубления и дополнения.

Собственное «я» и «человек» в поле опыта

К этому нам еще предстоит вернуться, потому что всё настоятельнее потребность прояснить, что означает опыт вообще и опыт человека – в частности? Пока еще этому основополагающему понятию мы объяснения не дали, а лишь постарались хотя бы в общих чертах обрисовать тот сложный процесс познания, который назвали «опытом человека». Итак, для наших настоящих и, в особенности, для последующих рассуждений, которым посвящена эта работа, решающим оказывается тот факт, что другие люди, которые выступают в качестве объекта познания, являются этим объектом не так, как им являюсь я сам для себя (или каждый человек для себя самого).

Здесь можно бы даже засомневаться, не ошибаемся ли мы, считая, что в обоих случаях имеется в виду опыт человека? Не идет ли тут речь о двух разных опытах, которые друг к другу не сводимы? В одном из них мы бы испытывали только «человека», а в другом – только и исключительно собственное «я». Однако трудно отрицать, что и в том другом опыте мы сталкиваемся с человеком и испытываем его, переживая собственное «я». Опыты эти различны, но нельзя сказать, что они друг к другу не сводимы. Есть принципиальное единство опытного объекта при очевидном различении тех отношений, которые возникают в обоих случаях между субъектом и объектом опыта. Безусловно, с полным правом можно говорить о несоизмеримости [niewspоlmiernosc] опыта, но нельзя не признать его главной особенности – самотождественности [takozsamosc].

Несоизмеримость возникает потому, что человек гораздо лучше и совершенно по-иному представляет себе самого себя (то есть как собственное «я»), чем любого другого человека, который не является мною. Даже если принять во внимание максимальную близость к тому другому человеку, то и тогда это различие остается. Бывает так, что при тесном общении с другим человеком нам намного легче объективировать то, что в нем есть, чем то, кем он является, но эта объективация – не то же самое, что опыт. Каждый для себя самого является объектом познания и познания в своем роде единственного, неповторимого, но ни одним отношением извне к любому другому человеку нельзя заменить того опытного отношения, которое является уделом собственно субъекта.

Это опытное отношение, быть может, принесет извне целый ряд тех познавательных открытий, которых не даст опыт со стороны собственно субъекта. Открытия эти будут отличаться в зависимости от степени близости и способа включенности в опыт другого человека, то есть в опыт чужого «я». Всё это, однако, не может заслонить принципиальной несоизмеримости того одного-единственного опыта, каким является опыт человека, который есть я сам, если его сопоставить с любым другим опытом человека.

Опыт и понимание

Испытание себя самого не перестает, однако, быть опытом человека и не выходит за границы опыта, присущего всем людям, да и просто человеку. Происходит это, безусловно, вследствие участия в актах опыта человека его разума. Трудно сказать, как и какую стабилизацию могут обеспечить в сфере объекта опыта сами чувства, ибо ни один человек не может, руководствуясь личным человеческим опытом, знать, как выглядит и до каких границ простирается чисто чувственный опыт, который свойствен животным. Ведь какая-то стабилизация происходит и тут, но это, скорее, стабилизация посредством особей (то есть посредством индивидов), в которых сосредоточиваются подобные наборы чувственных признаков (в этом смысле, например, собака или лошадь отличают «своего» хозяина от «чужого»).

Стабилизация же опытных объектов, присущая человеческому опыту, принципиально иная: она осуществляется через умственные разграничения и классификации. Силою этой именно стабилизации опыт своего «я» со стороны собственного субъекта удерживается в границах опыта «человека», что, в свою очередь, позволяет этим разным видам опыта накладываться друг на друга.

Такая интерференция опыта, будучи следствием «качественной» [gatunkowa] стабилизации объекта, определяет, в свою очередь, базу формирования знания о человеке на основе того, что представляет собой как опыт человека, который является мною, так и опыт всякого другого человека, который мною не является. Следует заметить, что сама стабилизация опытного объекта посредством разума еще не служит никаким аргументом в пользу познавательного априоризма, а является лишь аргументом в пользу неизбежного участия во всем человеческом познании умственных и интеллектуальных начал формирования опытных актов – тех самых непосредственно познавательных соприкосновений с объективной действительностью.

Именно им мы и обязаны принципиальной самотождественностью опытного объекта человека в обоих этих случаях: тогда, когда субъект этого опыта отождествляется с объектом, и когда от него отличается.

Одновременность внутреннего и внешнего аспектов опыта человека

Самотождественность не должна заслонять несоизмеримости. Причина несоизмеримости заключается в том, что только в отношении к одному-единственному человеку, который есть я, приложим также и внутренний опыт [doswiadczenie wewnetrzne], который не простирается ни на какого другого человека, кроме меня. Все другие люди охватываются только внешним опытом [doswiadczenie zewnetrzne].

Разумеется, вне самого опыта существует возможность и другого общения с остальными людьми, которое каким-то образом приспосабливает к себе всё то, что является объектом их опыта исключительно изнутри, однако этот внутренний опыт не выносим за пределы собственного «я».

И все же данное обстоятельство в совокупном нашем познании человека не приводит ни к какому расщеплению, вследствие которого «внутренний человек» (для которого опыт ограничен его собственным «я») был бы отличен от «внешнего человека» (а таким был бы любой другой человек вне меня самого). Все прочие люди остаются для меня не только неким «внешним миром» [zewnetrznosc], противопоставленным моему собственному «внутреннему миру» [wewnetrznosc], но в совокупности познания оба аспекта дополняют и уравновешивают друг друга. Более того, сам опыт в обоих своих видах, то есть как внутренний, так и внешний, работает на пользу этого равновесия и взаимодополняемости, а никак не наоборот.

Итак, прежде всего я сам для себя являюсь не только «внутренним миром», но и «внешним миром» тоже, оставаясь объектом того и другого опытов – изнутри и извне. Тогда как любой другой человек вне меня, хоть и является для меня только объектом внешнего опыта, не исчерпывает тем не менее всей совокупности моего познания «внешнего мира», ибо и он обладает свойственным ему внутренним миром. И хотя непосредственно я его не испытываю, однако о нем знаю – благодаря всем людям вообще, а на примере отдельных из них знаю порой даже более чем достаточно. Временами это знание на основе определенного контакта переходит в своего рода опыт чужого внутреннего мира, который не аналогичен опыту собственного «я» изнутри, хотя ему тоже присущи эмпирические черты.