Тот, кто следовал за мистером Рипли

Вскоре они остановились у довольно скромного, средних размеров дома, погруженного в полную темноту.

За низкой белой стеной, ограждавшей его от тротуара, смутно виднелся сад, сбоку – запертые на ночь ворота.

– Это мой личный ключ, – сказал Билли, доставая его из кармана куртки. – Главное – не шуметь. Большое вам спасибо, господин Рипли.

Когда он уже открывал дверцу машины, Том произнес:

– И не забудь рассказать мне все, что раскопаешь насчет приюта для бедненьких животных.

– Непременно, сэр, – ответил с улыбкой паренек.

Том наблюдал, как он подошел к темным воротам, светя себе фонариком, повернул ключ в замке, затем обернулся и помахал на прощанье. Когда Том развернул машину назад, то явственно различил над парадной дверью дома синюю металлическую табличку с номером 78.

«Странно, – подумал он. – Зачем парню понадобилась такая скучная работа, пускай даже ненадолго? Разве что… разве что он от кого-то или от чего-то прячется?» Однако Билли не был похож на хулигана «Скорее всего, – решил про себя Том, – мальчишка просто поскандалил с родителями, или же его бросила девушка, и он решил уехать подальше, чтобы позабыть обо всем».

Том был уверен, что у этого Билли есть на что жить и ему вовсе не обязательно гнуть спину за пятьдесят франков в день.

2

Тремя днями позже Том и Элоиза сидели за завтраком в гостиной и просматривали корреспонденцию – письма и газеты, которые доставили с утренней почтой в девять тридцать. Для Тома это была уже вторая чашка кофе, первую мадам Аннет подала ему еще около восьми вместе с чаем для Элоизы. Всю ночь небо хмурилось, видимо, надвигалась буря. Предгрозовое состояние атмосферы заставило Тома проснуться еще до восьми, то есть до появления мадам Аннет. Теперь же, около десяти, за окном зловеще потемнело и уже слышались отдаленные раскаты грома.

– Открытка от Клеггов! – воскликнула Элоиза. – Из Норвегии – подумать только! Они совершают северный круиз – помнишь? Взгляни, Том, ну разве это не прелесть?

Том поднял глаза от «Интернейшнл геральд трибьюн» и взял из рук Элоизы открытку. На ней был изображен белый пароход, плывущий по фьорду. Холмистые берега покрывала ярко-зеленая травка. На переднем плане, в излучине фьорда, виднелось несколько уютных коттеджей.

– Похоже, там глубоко, – заметил Том, которому непонятно отчего вдруг пришла в голову мысль о том, как мучительно тонуть. Он боялся глубины, терпеть не мог плавать и часто думал о том, что его конец каким-то образом будет связан с водной стихией.

– Прочти-ка, что они пишут.

Текст был на английском, и в конце стояли подписи обоих супругов – Ховарда и Розмэри. Англичане Клегги были их соседями и жили всего в пяти километрах от Бель-Омбр.

– «Здесь просто божественно – такая тишина! – стал читать вслух Том. – Для соответствующего настроя все время ставим пластинки с музыкой Сибелиуса[3 - Сибелиус Ян (Юхан) (1865–1957) – крупнейший финский композитор, автор симфонических и камерных произведений.]. Сейчас полночь, но солнце светит, как днем, так „жаль, что вы не здесь, рядом с нами!“».

Том перестал читать, и тут же раздался оглушительный треск электрических разрядов. Гром гремел и урчал, как потревоженный сторожевой пес.

– Ну и достанется нам сегодня, – заметил Том. – Надеюсь, что георгины устоят. – На всякий случай он их все-таки заранее привязал к палочкам.

– Что ты так нервничаешь? – спросила Элоиза, забирая у него открытку. – Можно подумать, у нас до этого не бывало гроз. Я, наоборот, даже рада, что она грянет сейчас, а не вечером. Сам знаешь, сегодня я должна быть у папы в Шантильи.

Разумеется, Том это знал. Еженедельно по пятницам родители Элоизы ожидали их к ужину, и Элоиза старалась не нарушать этой договоренности. Том сопровождал ее далеко не каждый раз. Он предпочитал не ездить. Они были людьми чопорными и скучными – не говоря уже о том, что относились к нему довольно прохладно. Том находил забавным то, как Элоиза всегда говорила, что отправляется к папе, а не к родителям. Разумеется, ведь денежками распоряжается именно папенька! Из двоих супругов мамаша была более щедрой и мягкой по натуре. Том, однако, очень сомневался, что в критической ситуации – если Том почему-либо переступит границы дозволенного (что едва не произошло во время истории с Бернардом и американцем Мёрчисоном из-за картин Дерватта) – у мамочки хватит духу не позволить папаше Плиссону лишить их финансовой дотации. Именно эта дотация позволяла им должным образом содержать Бель-Омбр…

Том закурил и со страхом и радостным волнением стал ждать очередной яростной вспышки молнии. Ему снова вспомнился папаша Жак Плиссон – пухлый напыщенный человечек, который благодаря тугому кошельку мог управлять судьбами, словно новоявленный колесничий упряжкой коней. Жаль, конечно, что деньги обладают такой силой, но тут уж ничего не поделаешь.

– Еще чашечку кофе, месье Тома?

Возле его кресла стояла мадам Аннет. Серебряный кофейник едва заметно подрагивал в ее руках.

– Спасибо, пока достаточно, мадам Аннет, но кофейник оставьте, может быть, я выпью через некоторое время.

– Пойду проверю окна, – сказала экономка, опуская кофейник на подставку посредине стола. – Как темно! Наверное, гроза будет сильная.

Она взглянула на него из-под тяжелых полуопущенных век своими синими глазами, на мгновение их взгляды встретились, но она тут же торопливо направилась к лестнице. Том подозревал, что она уже проверяла окна – может быть, даже не один, а два раза. Сделать это лишний раз ей было приятно, и Том оценил ее внимательность. Ему не сиделось на месте, он встал, подошел к окну, где было чуть больше света, и развернул «Дейли трибьюн» на странице с объявлениями о всякого рода новостях. Так-так… Фрэнк Синатра очередной раз заявляет о намерении окончательно распрощаться со сценой – теперь, после выхода на экраны фильма с его участием.

А вот еще: «Фрэнк Пирсон, горячо любимый сын покойного магната пищевой промышленности (производство деликатесов), исчез из родного дома (в штате Мэн). Его семья крайне обеспокоена.

В течение трех недель от него нет никаких вестей. После смерти отца (в июле) Фрэнк находился в глубокой депрессии».

Том припомнил сообщения об этом событии. Даже лондонская «Санди таймс» уделила Пирсону несколько десятков строк: подобно сенатору от Алабамы Джорджу Уоллесу[4 - Уоллес Джордж – американский политик середины XX века, известный своими расистскими взглядами, приверженец расовой сегрегации.], Джон Пирсон не мог передвигаться без инвалидного кресла, поскольку некто – и, вероятно, по сходным причинам – пытался его убить. Он был сказочно богат – не так, как Говард Хьюз, но тем не менее его состояние исчислялось сотнями миллионов долларов. Его фирма производила диетические продукты, экологически чистую пищу, еду для гурманов. Тому запомнился этот некролог, особенно в связи с тем, что соответствующие власти так и не пришли к единому заключению об обстоятельствах смерти: то ли он сам решил свести счеты с жизнью, направив кресло со скалы прямо под откос, то ли это был несчастный случай. С этой скалы Джону Пирсону нравилось наблюдать закат, и он категорически отказывался поставить там ограду – она испортила бы вид на море.

Кррэ-кк. Трах-та-рарах!

Том отпрянул от оконного стекла и расширенными глазами посмотрел в сторону оранжереи – уж не разбились ли там стекла?!

От внезапного порыва что-то забренчало-загрохотало по крыше. «Наверное, просто ветка», – с опаской подумал Том. Равнодушная к буйству стихий, Элоиза просматривала в это время новый журнал.

– Мне пора одеваться, – проговорил Том. – Надеюсь, ты сегодня ни с кем не договаривалась встречаться за ланчем?

– Нет, милый. До пяти я никуда не выйду. Да не волнуйся ты по пустякам. Дом вполне надежен и не собирается разваливаться.

Том согласно кивнул, но, когда вспышки молнии озаряли все вокруг, ему становилось не по себе. Он поднялся наверх, принял душ и стал бриться. «Прибрал бы поскорее Господь папашу Плиссона», – подумалось ему. Не то чтобы им с Элоизой требовалось больше денег – совсем нет! Просто он донельзя раздражал Тома (то есть выступал в классическом амплуа стервы-тещи), да еще к тому же был сторонником этого Ширака…

Уже одетый, Том чуть приоткрыл боковое окно. Ему в лицо ударил влажный ветер. Он с наслаждением вдохнул полной грудью, но тут же захлопнул окно. Какой упоительный воздух! Пахло дождем и сухой землей. Том прошел в комнату Элоизы. Там окна были плотно закрыты, и по ним со свистящим звуком струилась вода. Мадам Аннет поправляла покрывало на их широкой супружеской постели.

– Теперь все в полном порядке, месье Тома, – проговорила она, заботливо поправила подушки и выпрямилась. Ей было далеко за шестьдесят, но выглядела она значительно моложе. Глядя на энергичные движения ее невысокого ловкого тела, Том от всей души надеялся, что впереди у нее еще много лет активной жизни.

– Хочу быстренько проверить, как там в саду, – сказал Том.

Он сбежал вниз, открыл входную дверь и поспешил к цветнику за домом. Воткнутые им возле георгинов палочки стояли крепко, веревочки не развязались. Правда, головки «Алых лучей» отчаянно мотало ветром, но ни им, ни любимцам Тома, игольчатым оранжевым георгинам, ничего не грозило.

Свинцовое небо на юго-западе озарила вспышка молнии, и Том замер под дождем, ожидая очередного громового раската. Наконец он грянул – зловещий, скрежещущий и глухой.

Что, если мальчишка, встретившийся ему недавно, и есть тот самый Фрэнк Пирсон? И возраст подходит, он выглядел скорее на шестнадцать, чем на девятнадцать. Правда, мальчишка говорил, что он из Нью-Йорка, а не из Мэна. А впрочем, не публиковала ли «Геральд» фотографию всего семейства в связи со смертью старика? Фотография самого Джона Пирсона, разумеется, была, но Том абсолютно не помнил, как он выглядел. Или Том видел ее в «Санди таймс»? Зато мальчишку, который увязался за ним три дня назад, Том запомнил лучше, чем обычно запоминал незнакомых людей. У него было неулыбчивое, даже, пожалуй, мрачноватое выражение лица, решительный, плотно сжатый рот, прямые темные брови. Ах да! – еще родинка на правой щеке – не настолько крупная, чтобы быть заметной на фотографии, и все же – примета. Парнишка держался не просто вежливо, но был все время настороже.

– Тома! Иди же скорей в дом! – крикнула из окна Элоиза. – Или ты хочешь, чтобы в тебя ударила молния?

– Я совсем не промок, – отозвался Том, вытирая о коврик ноги в высоких ботинках со шнуровкой. – Просто задумался.

– О чем? Вытри волосы, – сказала она, подавая ему полотенце.

– Сегодня у меня урок. Роже придет в три. Надо разучить сонатину Скарлатти. Буду заниматься сейчас и после ланча – тоже.

Элоиза улыбнулась. В отблесках дождя зрачки ее серо-голубых глаз, казалось, излучали фиалковое сияние, которое Том просто обожал. Может быть, именно для усиления эффекта она и надела сегодня лавандового цвета платье? Вряд ли. Просто удачное совпадение.

– Я как раз собиралась позаниматься, – продолжала Элоиза по-английски, ученически тщательно выговаривая слова, – когда увидела, как ты, словно идиот, стоишь под дождем посреди лужайки.

Она села на стульчик перед клавесином, выпрямила спину и потрясла кистями рук. «Прямо как настоящий профессионал», – подумал Том. Он прошел на кухню. Стоя на деревянном трехногом табурете, мадам Аннет наводила порядок в верхней части кухонного буфета. Одну за другой она методично перетирала баночки и бутылочки со специями. Для приготовлений к ланчу было еще слишком рано, а поход за покупками в деревенскую лавку она отложила из-за дождя.

– Я хочу найти кое-что в старых газетах, – сказал Том, наклоняясь к корзине с ручкой и крышкой, где хранились газеты. Она стояла в углу коридорчика, который вел в комнаты мадам Аннет.