Любовь и ярость

Проходя анфиладу комнат, он весело и беззаботно насвистывал, разглядывая роскошную обстановку. Дорогие хрупкие безделушки, драгоценные антикварные вещицы, замечательные полотна известных мастеров, роскошная мебель, стоившая целое состояние. Замок сам был похож на старинную бонбоньерку, но в глазах Гевина он казался просто старой рухлядью. Молодой Мейсон был поклонником совсем другого стиля – ему нравились не заставленные старинной мебелью, а наполненные светом просторные залы, где много воздуха.

Здесь же, по его мнению, было мрачно и душно. Впрочем, не важно. Скоро у него будет все, что он пожелает. У него будут деньги. Деньги Колтрейна! И его месть будет сладкой!

Комната Дани располагалась в конце длинного коридора.

Именно здесь ему бы хотелось жить: из окон открывался чудесный вид на вечно голубое Средиземное море, и слышен был глухой шум волн, бьющихся о скалы у подножия замка.

Когда Элейн только вышла замуж за де Бонне и они переехали сюда. Дани была просто невозможна. Завистливая, надменная и неуступчивая, она изводила Гевина, требуя, чтобы именно ей досталась самая большая и светлая комната. Она грубо и откровенно третировала мальчишку, считая себя единственной настоящей родней Элейн, и дразнила Гевина приемышем.

Он в ответ грозил ей как-нибудь подстеречь и сбросить ее из окна прямо на скалы, рисуя перепуганной девочке страшную картину ее мучительной смерти. Дани цепенела от ужаса, а потом с пронзительным визгом бежала жаловаться Элейн. Но время шло. Дани повзрослела, ее характер изменился – она стала доброжелательнее и мягче. Эта перемена была столь ощутима, что порой сбивала с толку Гевина и сильно озадачивала Элейн.

Гевин уже подошел к двери и хотел постучать, но передумал, услышав доносившийся из комнаты разговор: по-видимому, Дани была не одна. Приложив ухо к отполированной двери красного дерева, Гевин прислушался и скоро понял, кому принадлежит доносившийся из комнаты голос. Это была Бриана де Пол. Только у нее был такой низкий, теплый, мелодичный голос с легким французским акцентом, от которого она так и не отвыкла, несмотря на все старания Дани. Мать Брианы умерла много лет назад, а отец, служивший когда-то у графа управляющим, скончался только в прошлом году. Бриана и Дани были близкими подругами и всегда любили друг друга, как сестры.

Более того, прелестная молодая француженка очень походила лицом на Дани. Ее роскошные волосы были того же оттенка, но если карие глаза Дани сияли теплым, мягким блеском спелого каштана, то необычайно яркие, опушенные густыми темными ресницами глаза Брианы цветом напоминали искрящийся в свете каминного пламени дорогой бренди. И характер был под стать внешности – девушка, чуть что, вспыхивала как спичка. Гевин с удовольствием вспомнил, как она бешено сопротивлялась, когда при встрече где-нибудь в темном коридоре он игриво похлопывал ее прелестно округлившуюся попку или будто невзначай норовил прижаться к пышной, соблазнительной груди. Тысячу раз Бриана открыто заявляла Гевину, что терпеть его не может. Молодого человека это ничуть не смущало, он был уверен, что ненависть в один прекрасный момент может смениться совсем другим чувством, стоит только девушке понять, что именно он является хозяином положения. В конце концов теперь, когда отец ее умер, именно на нее легла забота о брате-калеке. Она всегда отчаянно нуждалась в деньгах и, когда Элейн взяла ее к себе горничной, ухватилась за работу обеими руками. Нужно только намекнуть строптивой девчонке, что от него зависит, потеряет она работу или нет, и маленькая упрямица и пикнуть не посмеет, когда он потребует от нее «дополнительных» услуг.

За тяжелой деревянной дверью голоса девушек звучали приглушенно, и он, как ни старался, не мог разобрать ни единого слова. Но Гевину показалось, что обе чем-то сильно взволнованы, и он, сгорая от любопытства, приник ухом к замочной скважине, стараясь расслышать, о чем они говорят.

Внезапно дверь распахнулась и из комнаты вышла Бриана. В руках у нее был тяжелый поднос с остатками завтрака.

Со всего размаху она налетела на Гевина. Посыпалась посуда, а недопитый апельсиновый сок щедро залил роскошную рубашку и смокинг Мейсона.

– Еще бы и нос тебе прищемить! – ничуть не смутившись, сердито процедила сквозь зубы Бриана, поворачиваясь к нему спиной.

Гевин так и остался стоять, провожая ее взглядом, пока она поднималась по лестнице, не в силах оторвать глаз от ее слегка покачивающихся изящных бедер. С трудом переведя дыхание, он напомнил себе, что очень-очень скоро эти пышные бедра будут соблазнительно раздвинуты для него, а нежные губки произнесут заветные ласковые слова.

– Гевин?

С трудом оторвавшись от мыслей о Бриане, он вошел в комнату. Дани сидела у окна. Перед ее глазами, ослепительно сверкая в лучах полуденного солнца и переливаясь всеми оттенками бирюзы, изумруда и аквамарина, ласково плескалось море.

Как всегда, на Дани было ее любимое белое муслиновое платьице. Оно было очень простое, но, когда Гевин, подвинув поближе удобное кресло, расположился напротив и взглянул на девушку, у него от восхищения перехватило дыхание. В своем белоснежном наряде, с нежным, задумчивым личиком, она напомнила ему ангела со старинного витража. Но что-то в неподвижной позе девушки вскоре заставило его насторожиться.

Уж слишком тихо она сидела. Гевин вспомнил, что с некоторых пор она совсем ушла в себя, все больше времени проводила, запершись в своей комнате, читая или просто размышляя, и выходила только к мессе.

Два года назад Дани приняла католичество и очень скоро, к изумлению Элейн, стала настоящей фанатичкой веры. Элейн даже поделилась с Гевином своей тревогой за девушку, и тот вполне разделил ее опасения. Впрочем, сколько они ни старались, им так и не удалось убедить Дани умерить свой религиозный пыл и вернуться к нормальной жизни.

Устроившись в удобном кресле, Гевин вытащил тонкий носовой платок и принялся осторожно промокать шелковое полотно рубашки, насквозь пропитавшейся апельсиновым соком.

– Вот неуклюжая девчонка, – проворчал он, – пора бы уж ей знать свое место. Она всего лишь прислуга в этом доме – не больше. Признаюсь, меня уже стала порядком раздражать ее дерзкая манера вести себя.

Казалось, Дани просто не слушала его.

– Рада тебя видеть, Гевин, мне давно хотелось поговорить с тобой, – мягко произнесла она.

Гевину страшно не понравилось, что при этих словах она прижала к груди молитвенник. Что-то незнакомое в ее голосе заставило его насторожиться и, резко вскинув голову, он пристально посмотрел ей в глаза, забыв про испачканную рубашку.

– Ты так много времени проводишь теперь в церкви, что ни я, ни Элейн почти не видим тебя. Мне это не нравится, Дани. Я страшно скучаю по тебе.

Но лицо девушки осталось при, этих словах по-прежнему безмятежным, и Гевин не на шутку встревожился.

– Мне уже давно надо серьезно поговорить с тобой, Гевин, – тихо сказала Дани. – Я приняла одно важное для себя решение. Это было очень трудно, я много молилась и плакала, но сейчас все уже позади, я успокоилась, а тебе и тете Элейн пришло наконец время узнать о моем решении.

Но мысли Гевина были заняты деньгами Тревиса Колтрейна, он просто не мог сейчас думать ни о чем другом, а поэтому нетерпеливо отмахнулся от слов Дани.

– Потом, дорогая. Сейчас у нас есть дела посерьезнее.

Послушай меня. Дани, нам очень нужно поговорить с тобой.

– Но то, о чем я хотела рассказать вам, очень важно! Послушай, Гевин, ведь решается моя жизнь, и…

– Дорогая моя, – нетерпеливо перебил он и насмешливо улыбнулся, заметив, как она, уронив молитвенник на колени, стиснула руки. Какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что необходимо сделать все возможное, чтобы помешать Дани высказаться. И он, зажмурившись, быстро заговорил:

– Послушай, милая, больше всего на свете я хочу, чтобы мы поженились. Вот уже много лет, как я понял, что безумно люблю тебя. Но я и сам не догадывался об этом, пока ты не стала проводить все время здесь, в своей комнате. Я мучился, тосковал, мне казалось, что ты не хочешь видеть меня, что ты, возможно, увлечена кем-то еще. Прости, любовь моя, но я не выдержал и стал следить за тобой, и теперь, когда я знаю, что ты бываешь только в церкви, мне стыдно смотреть тебе в глаза.

Нам с тобой нужно многое решить, – настойчиво продолжал он, стараясь не замечать растерянного выражения ее лица. Дани сделала слабую попытку освободить свою руку, которую Гевин слишком сильно сжал, но он не позволил ей этого. Он никак не мог понять странного выражения широко распахнутых глаз Дани. Что в них было? Испуг? Возмущение?

Почувствовав закипающую в груди тяжелую ярость, он с трудом взял себя в руки. Если он выйдет из себя, то может все испортить, да и потом, какая ему, в сущности, разница, что она чувствует?! Это будет брак по необходимости – необходимости иметь деньги. И поэтому не важно, сможет ли она когда-нибудь полюбить его.

– Думаю, Дани, ты давно уже догадывалась, какие чувства будишь во мне. Конечно, мы росли как брат и сестра и долгое время так и относились друг к другу. Но ты всегда была для меня гораздо больше, чем сестра. А сейчас я просто сгораю от желания назвать тебя своей навсегда! Давай обвенчаемся как можно скорее! А потом отправимся на родину в Неваду, чтобы потребовать то, что принадлежит тебе по праву…

– Гевин, ради Бога, замолчи немедленно! – пронзительно закричала она. Боль и отчаяние, прозвучавшие в ее голосе, не смогли смягчить ни стены, покрытые шелковыми нежно-розовыми обоями, ни пышные драпировки из белой парчи.

От этого крика у Гевина даже перехватило дыхание. Он впился в Дани испытующим взглядом.

Вырвав наконец руку из его горячих ладоней, девушка откинулась на спинку стула, задумчиво разглядывая так, казалось, хорошо известного ей человека. Что произошло, почему он решился на этот безумный шаг? Ведь раньше, когда они росли вместе, Гевин, казалось, терпеть ее не мог. С ним было тяжело, и таким он был всегда – грубым, себялюбивым и испорченным. Похоже, он никогда и ни к кому не был привязан по-настоящему, поэтому сама мысль, что он может влюбиться, и тем более в нее, показалась ей совершенно абсурдной.

– Но, Гевин, ты ведь это не серьезно? – стараясь не задеть его гордость, проговорила Дани. – Конечно же, ты шутишь! Вот что, давай лучше просто забудем об этом разговоре!

– Ни за что! – Резко вскочив на ноги, Гевин в ярости принялся метаться из угла в угол. Конечно, он достаточно хорошо знал, как к нему относится Дани, и не рассчитывал на то, что она бросится от счастья ему на шею и ответит немедленным согласием. Он заранее был готов к тому, что понадобится немало времени и усилий с его стороны, чтобы добиться ее согласия. Но такой резкий, категоричный и решительный отказ совершенно потряс Гевина.

Не мог же он рассказать ей о письме, полученном Элейн от Тревиса. Не мог объяснить, что она должна потребовать свою долю наследства. Ведь если Дани узнает об этом, то неминуемо догадается, почему Гевин вдруг стал просить ее руки.

Все это с быстротой молнии пронеслось у него в голове и, мгновенно оценив ситуацию, он взял себя в руки. С самым сокрушенным видом Гевин опустился на одно колено у ног Дани, сделав вид, что не заметил, как она с невольным отвращением отшатнулась.

– Посмотри, – тихо произнес он, обводя рукой комнату, – красиво, не правда ли? И всю эту роскошь можно купить за деньги.

Только так ты и должна жить. Дани, купаясь в роскоши, как принцесса. Ты просто создана для этой жизни! Но всему этому придет конец, если ты не согласишься стать моей женой, потому что только я смогу обеспечить тебе такую жизнь. Тебе, надеюсь, хорошо известно, что Клод оставил Элейн в наследство одни долги, но я – я буду трудиться не покладая рук, чтобы нажить богатство для нас обоих.

Дани безнадежно покачала головой. Ну как заставить его прислушаться к ее словам?!

– Выходи за меня замуж, – с дрожью в голосе прошептал он. – Ты ведь можешь сделать меня счастливейшим из смертных, слышишь. Дани? Мы поедем в Америку и потребуем то, что является твоим по праву. Если нужно, я готов стать простым ковбоем на ранчо твоего отца. Просто позволь мне позаботиться о тебе. Ведь я люблю тебя.

Гевин раскрыл перед ней объятия, но она с криком отпрянула в сторону.

– Нет, Гевин, ни за что! Я никогда не выйду за тебя! Я вообще никогда не выйду замуж.

– Может быть, ты сейчас и не любишь меня так, как я, но потом, со временем…

– Нет! – Крепко стиснув дрожащими пальцами висевшее на груди распятие. Дани вскочила на ноги. – Вот кому я дала слово принадлежать, Гевин. Это все, что мне нужно в этом мире. Остальное не имеет для меня значения.