Вопрос и ответ

Дом исцеления

5

Пробуждение Виолы

[Виола]

– Спокойно, девочка моя, успокойся.

Голос…

Сквозь свет…

Я открыла глаза. Вокруг все белое – такое яркое, что цвет ощущается почти как звук, и в нем где-то – голос, а в голове у меня мутно, а в боку – боль, и здесь слишком светло, и невозможно думать…

Стойте…

Стойте, я говорю…

Он нес меня с холма…

Вот только что он нес меня вниз с холма и в Убежище, после того как…

– Тодд? – Голос у меня хриплый, весь в слюне и вате, но я накинулась на него, как на врага, заставила, вытолкнула под этот яркий свет, который слепил мне глаза.

– ТОДД?

– Я сказала, успокойся, сейчас же.

Я не узнала голос, женский…

Женский.

– Ты кто? – Я попыталась сесть, протянуть руки, почувствовать, что вокруг… – прохладу воздуха, мягкость…

Постели?

Внутри поднялась паника.

– Где он? – закричала я. – ТОДД?

– Я не знаю никакого Тодда, девочка, – произнес голос, когда смутные формы начали тянуться друг к другу, а яркость разделилась на что-то менее яркое, – зато знаю, что ты не в том состоянии, чтобы требовать немедленной подачи информации.

– Тебя подстрелили, – сказал другой голос – другой женщины, моложе первой, справа, поодаль.

– Закрой рот, Мадлен Пул, – отрезала первая.

– Да, мистрис Койл.

Я моргала, моргала и уже начинала различать то, что было прямо передо мной. Я лежала на узкой белой койке в узкой белой комнате. На мне была тонкая белая сорочка, завязанная на спине. Женщина, сразу и высокая и дородная, стояла передо мной; белый халат с вышитой синим протянутой ладонью на плечах; рот сжат в линию, лицо твердое. Мистрис Койл, стало быть. Позади, в дверях, с миской парящей воды стояла девочка не слишком старше моего.

– Я – Мэдди, – сказала она, улыбаясь украдкой.

– Вон, – скомандовала мистрис Койл, не поворачивая головы. На выходе Мэдди перехватила мой взгляд, кинула в меня еще одной улыбкой.

– Где я? – спросила я мистрис Койл, все еще учащенно дыша.

– Ты про комнату, девочка моя? Или про город? – Она удержала мой взгляд. – Или про планету?

– Прошу вас, – сказала я, и мои глаза вдруг начали наполняться водой, и я ужасно разозлилась из-за этого, но говорить не перестала. – Я была с мальчиком…

Она вздохнула и на мгновение отвела глаза, потом поджала губы и села в кресло у кровати. Лицо суровое, волосы заплетены в косы и оттянуты назад, так туго, хоть лезь по ним, вся такая большая, твердая – и точно не из тех, с кем станешь шутить.

– Прости, – сказала она почти ласково (почти). – Про мальчика я ничего не знаю. – Нахмурилась. – Боюсь, я вообще ничего ни о чем не знаю – кроме того, что тебя принесли сюда, в этот дом исцеления, вчера утром. Ты была так близка к смерти, что я не знала, сумеем ли мы тебя вернуть. Правда, нам объяснили в очень недвусмысленных выражениях, что наша собственная жизнь теперь во многом зависит от твоей.

Она помолчала, ожидая, как я это приму.

А я откуда знаю, как я это приму?

Где он? Что они с ним сделали?

Я отвернулась, пытаясь собрать голову в кучку и подумать, но вся середина у меня была так туго запакована в бинты, что я и сесть-то толком не смогла. Мистрис Койл провела пальцами по лбу.

– И теперь, когда ты все-таки вернулась, – сказала она, – вряд ли ты скажешь нам спасибо за то, в какой мир мы тебя притащили.

Она все мне рассказала. Как мэр Прентисс прибыл в Убежище на волне слухов об армии – большой… достаточно большой, чтобы без труда сломить город, чтобы залить пожаром весь мир. Она рассказала, как некто по имени мэр Леджер сдался без боя, как наорал на горстку людей, готовых сражаться… и как большинство населения согласилось «преподнести город захватчикам на блюдечке с голубой каемочкой».

– А потом дома исцеления, – и тут у нее в голосе проглянул реальный гнев, – взяли и превратили в тюрьмы для женщин.

– Так вы, стало быть, доктор? – спросила я, чувствуя, как грудь у меня сдувается, проваливается внутрь, словно от непосильной тяжести… потому что мы проиграли. Потому что бежать наперегонки с армией оказалось ни к чему. Бесполезно. Все бесполезно.

Ее губы изобразили улыбку, маленькую, тайную, будто я попала в какую-то важную точку. Но совсем не жестокую, и я как-то стала меньше ее бояться… и того, что могла означать эта комната… и за себя в целом тоже. Зато куда больше – за него.

– Нет, моя девочка. – Она склонила голову набок. – Как ты, уверена, знаешь, в Новом свете женщин-докторов нет. Я – целитель.

– А какая разница?

Она снова пробежала пальцами по лбу.

– И в самом деле, какая разница? – Уронила руки на колени и уставилась на них. – Хоть мы тут и заперты, слухи добираются и до нас. Слухи о том, что мужчин по всему городу отделили от женщин. Об армии, которая прибудет, возможно, прямо сегодня. О резне, которая придет с холмов и заберет наши жизни. Все, без разбору, невзирая на то, как хорошо мы сдались.

Она подняла на меня ставший твердым взгляд.

– И тут появляешься ты.

Я отвела глаза.

– Я ничего особенного собой не представляю.