Мистрис Койл одним взглядом охватила мое сражение с простыней и тянущуюся ко мне Мэдди.
– Какие-то проблемы, Мадлен?
– Кошмар приснился. – Мэдди мельком поймала мой взгляд. – Думаю, у нее разошелся шов.
– Мы разберемся с этим позже, – сказала мистрис Койл так серьезно и спокойно, что мгновенно завладела вниманием Мэдди полностью. – А сейчас дай ей четыреста единиц джефферова корня.
– Четыреста?! – изумленно брякнула Мэдди, но увидела выражение лица начальницы и быстро поправилась: – Да, мистрис.
Легонько пожала мне руку и вышла из комнаты.
Оставшиеся двое долго смотрели на меня.
– Это все, мистрис, можете идти, – бросил наконец мэр.
Мистрис Койл на прощание посмотрела на меня – то ли чтобы приободрить, то ли спросить что-то, то ли сказать… но я была слишком перепугана и не поняла. А она тем временем, пятясь, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.
Оставила меня с ним одну.
Молчание повисло в воздухе. Стало расти… Разрослось на всю комнату… И, наконец, стало совершенно ясно, что говорить первой придется мне. Я сжала простыню кулаком, подтащила к груди – в боку снова молнией ударила боль.
– Вы – мэр Прентисс.
Голос, конечно, дрожал, но я все равно это выговорила.
– Президент Прентисс, – поправил он, – но тебе я, конечно, известен как мэр.
– Где Тодд? – Я, не мигая, уставилась ему в глаза. – Что вы с ним сделали?
Он улыбнулся.
– Ум в первой же фразе, отвага – во второй. Мы с тобой могли бы подружиться.
– Он ранен? – Я попыталась проглотить жар, подымавшийся в груди. – Он жив?
Целую секунду казалось, что он не станет мне отвечать – даже не заметит, что я вообще спрашивала, но потом он сказал:
– С Тоддом все хорошо. Он жив, здоров и спрашивает о тебе всякий раз, как раскрывает рот.
Я поняла, что в ожидании ответа как-то забыла дышать.
– Это правда?
– Конечно, правда.
– Я хочу видеть его.
– А он хочет видеть тебя, – сказал мэр Прентисс. – Но всему свое время.
Он продолжал улыбаться. Выглядел почти дружелюбно.
Вот человек, от которого мы бежали все эти недели. Стоит прямо у меня в комнате, а я едва двинуться могу от боли.
И он, понимаете, улыбается.
И выглядит почти дружелюбным.
Если он причинил Тодду какой-то вред, если он его хоть пальцем тронул…
– Мэр Прентисс…
– Президент Прентисс, – снова повторил он и тут же просветлел голосом. – Но ты можешь звать меня просто Дэвид.
На это я ничего не сказала, но постаралась вдавиться сильнее в повязки, чтобы как-то заглушить боль.
Было в нем что-то такое… Никак не разберу что…
– Ну, то есть, если ты разрешишь мне звать тебя Виолой.
В дверь постучали. Вошла Мэдди с флаконом в руке.
– Джеффер, – сообщила она, глядя строго в пол. – От боли.
– Разумеется. – Мэр отошел от кровати, держа руки за спиной. – Делайте свое дело.
Мэдди налила мне стакан воды и проследила, как я глотаю четыре желтых гелевых капсулы, на две больше, чем раньше. Потом забрала стакан и, стоя спиной к мэру, наградила таким твердым, решительным взглядом, без улыбки, но храбрости в нем было просто до краев, так что мне даже лучше разом стало. Чуть-чуть, конечно, но все-таки. От этого взгляда я почувствовала себя как-то сильнее.
– Она очень быстро устанет, – сообщила Мэдди мэру, по-прежнему не глядя на него.
– Понимаю.
Она вышла и закрыла дверь. В животе у меня сразу же начало расти тепло, но прошла еще целая минута, пока боль не сдалась и не начала удаляться, забирая с собой сотрясавшую все тело дрожь.
– Итак, – сказал мэр, – ты разрешишь?
– Разрешу что?
– Звать тебя Виолой.
– Я все равно не смогу этому помешать. Зовите, если хотите.
– Хорошо. – Он не сел, не двинулся с места; улыбка так и осталась на губах, как приклеенная. – Когда тебе станет лучше, Виола, я бы очень хотел побеседовать с тобой.
– О чем?
– О ваших кораблях, конечно, – ответил он. – Которые приближаются с каждой минутой.
– О каких кораблях?