Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Сет остановил телегу, и я спрыгнул на мостовую, пока они разминали затекшие руки и ноги. Потом, как бы по молчаливому уговору, я принялся помогать им разгружать бугристые мешки и оттаскивать их в сторону.

Полчаса спустя мы отдыхали среди груды мешков. Сет посмотрел на меня, прикрыв глаза ладонью:

– А тебе зачем в город-то надо было, а, малый?

– Мне нужны струны для лютни, – ответил я. И только тут сообразил, что не знаю, где отцовская лютня! Я принялся лихорадочно озираться. Ее не было ни в телеге, где я ее оставил, ни у стены, ни на грудах тыкв… Сердце у меня упало, но тут, наконец, я заметил ее под мешковиной. Я подошел и стиснул ее дрожащими руками.

Старик улыбнулся мне и протянул пару шишковатых тыкв, из тех, что мы разгружали:

– Разве твоя мать не будет рада, если ты принесешь ей пару лучших оранжевых масляных тыкв по эту сторону от Эльда?

– Н-нет, я не… – выдавил я, отмахиваясь от воспоминания о сбитых пальцах, роющих землю, и вони паленого волоса. – Я… ну, то есть вы и так уже…

Я осекся, крепче прижал к себе лютню и отступил на пару шагов.

Старик пристально посмотрел на меня, словно впервые меня увидел. Я внезапно представил, как я должен выглядеть: оборванный, истощенный… Я обнял лютню и попятился еще дальше. Крестьянин уронил руки и перестал улыбаться.

– Эх, парень-парень! – тихо сказал он.

Старик положил тыкву на место, обернулся ко мне и заговорил мягко и серьезно.

– Мы тут с Джейком торговать будем до заката примерно. Если к тому времени найдешь, что искал, так милости просим к нам на хутор. Нам с хозяйкой лишние руки временами ой как нужны! Так что ты нам пригодишься. Скажи, Джейк?

Джейк тоже смотрел на меня, и на его честной физиономии отражалась жалость.

– А то как же, пап! Она так и говорила, когда мы уезжали.

Старый крестьянин по-прежнему смотрел на меня серьезно и пристально.

– Это вот Приморская площадь, – сказал он, ткнув пальцем себе под ноги. – Мы тут пробудем до темноты, может, и подольше задержимся. Так что приходи, коли тебя подвезти надо. – Взгляд у него сделался озабоченным. – Эй, слышь? Ты можешь поехать с нами!

Я отступал все дальше и дальше, шаг за шагом, сам не зная, почему я так делаю. Я только знал, что, если поехать с ними, придется объяснять, придется вспоминать. Все что угодно – только не отворять ту дверь…

– Н-нет, – выдавил я. – Нет, спасибо. Вы мне очень помогли. Все будет в порядке…

Меня пихнул в спину человек в кожаном переднике. Я вздрогнул, повернулся и бросился бежать.

Я слышал, как кто-то из них окликнул меня, но голос потерялся в толпе. Я убегал все дальше, и на сердце у меня было тяжко.

Тарбеан настолько велик, что его из конца в конец за день не пройдешь. Даже если сумеешь не заблудиться в запутанной сети извилистых улочек и тупиков.

На самом деле, город был чересчур велик. Громаден, бесконечен. Моря народу, леса домов, и улицы, широкие, как реки. Там пахло мочой, потом, угольным дымом и смолой. Будь я в своем уме, я бы туда нипочем не сунулся.

Долго ли, коротко ли, но я заблудился. Свернул не туда, попытался вернуться обратно, срезав путь проулком, похожим на узкую пропасть меж двух высоких зданий. Проулок вился, точно овраг, прорезанный потоком, который нашел себе новое, более чистое русло. Мусор взбирался на стены и заполнял щели меж зданиями и ниши дверных проемов. Миновав несколько поворотов, я почувствовал тошнотворный запах какой-то дохлятины.

Я свернул за угол – и врезался в стену. Из глаз у меня посыпались искры, я временно ослеп. Я почувствовал, как меня грубо ухватили за руки.

Открыв глаза, я увидел мальчишку постарше. Он был вдвое крупнее меня, черноволосый, со свирепым взглядом. Лицо у него было перемазано грязью, от этого казалось, будто у него растет борода, и его мальчишеское лицо выглядело неожиданно жестоким.

Еще двое мальчишек рывком оттащили меня от стены. Один из них выкрутил мне руку, я вскрикнул. Старший мальчишка ухмыльнулся, услышав мой крик, и провел рукой по своим волосам.

– Ты чего тут делаешь, Нальт? Заблудился, что ли?

Он ухмылялся все шире.

Я попытался вырваться, но один из мальчишек вывернул мне запястье, и я выдохнул:

– Нет!

– По-моему, он заблудился, Пайк, – сказал мальчишка справа от меня. Тот, что слева, с размаху ударил меня локтем по голове, и переулок накренился у меня перед глазами.

Пайк расхохотался.

– Я столяра ищу, – пробормотал я, слегка оглушенный.

Лицо у Пайка скривилось в свирепой гримасе. Он схватил меня за плечи.

– А тебя кто-то спрашивал?! – заорал он. – Тебе говорили, что ты можешь что-то вякать, а?

Он с размаху ударил меня лбом в лицо, я услышал хруст и почувствовал резкую боль.

– Слышь, Пайк! – голос доносился откуда-то, откуда доноситься никак не мог. Чья-то нога потыкала мой футляр с лютней, опрокинула его набок. – Слышь, Пайк, глянь-ка!

Услышав гулкий звук, с которым футляр упал на землю, Пайк посмотрел под ноги:

– Эй, Нальт, что это ты спер, а?

– Она не ворованная!

Один из мальчишек, державших меня за руки, расхохотался:

– Ну да, конечно, тебе ее дядюшка дал, чтобы ты ее продал и купил лекарство для больной бабули!

Он снова заржал. Я отчаянно моргал, пытаясь избавиться от слез, которые текли из глаз.

Послышалось три щелчка – кто-то расстегнул застежки. И отчетливый аккорд – лютню достали из футляра.

– Ой, Нальт, твоя бабуля так расстроится, что ты это потерял! – тихо произнес Пайк.

– Раздави нас Тейлу! – выпалил мальчишка справа от меня. – Пайк, да ты знаешь, сколько она стоит? За такое золотом платят!

– Не поминай имени Тейлу всуе, – сказал мальчишка слева от меня.

– Чего?

– «Не поминай имени Тейлу иначе, как в час великой нужды, ибо Тейлу судит всякую мысль и всякое деяние», – процитировал тот.

– Так вот, пусть Тейлу меня обоссыт своим обгорелым членом, если эта штуковина не стоит двадцати талантов! А это значит, что хоть шесть-то мы с Дикена слупим. Вы представляете, сколько всего можно сделать на такие деньжищи, а?