Хроника Убийцы Короля. День первый. Имя ветра

Пылающее колесо

Всю ночь я провел в своем тайном убежище и на следующий день, проснувшись, обнаружил, что мое тело превратилось в сплошной комок боли. Поскольку у меня еще оставалась еда и немного вина, я предпочел остаться, где был, чтобы не рисковать свалиться, когда стану спускаться вниз.

День был пасмурный, дул сырой ветер, который все никак не утихал. Ко мне под крышу задувало снег с дождем. Труба за спиной была теплая, но не настолько, чтобы как следует просушить одеяло и изгнать липкую сырость, которой пропиталась моя одежда.

Вино и хлеб я прикончил быстро, а потом проводил время, грызя индюшачьи кости и пытаясь растопить снег в пустой бутылке, чтобы напиться. Ни от того, ни от другого особого толку не вышло, и в конце концов я принялся горстями есть мокрый снег, от чего меня прошибла дрожь и во рту остался привкус смолы.

Несмотря на свои травмы, во второй половине дня я уснул. Пробудился я глубокой ночью. Мне сделалось очень тепло. Я откинул одеяло и отодвинулся подальше от трубы, которая теперь раскалилась, чтобы пробудиться снова на рассвете, дрожащим и промокшим насквозь. Чувствовал я себя странно: голова кружилась, и все было как в тумане. Я снова прижался к трубе и провел весь день то просыпаясь, то снова проваливаясь в беспокойный, лихорадочный сон.

Как я спустился с крыши, в лихорадочном бреду, весь избитый, – этого я совершенно не помню. Не помню я и того, как прошел три четверти мили через Свечники и Дощаники. Помню только, как свалился с лестницы, ведущей в подвал Траписа. Кошелек с деньгами был крепко зажат у меня в руке. Я лежал, дрожа и потея, и услышал тихое шлепанье босых ног по каменному полу.

– Что такое, что такое! – мягко сказал он, поднимая меня. – Тише, тише…

Трапис ходил за мной все то время, пока я валялся в лихорадке. Закутывал меня в одеяла, кормил, а когда сделалось ясно, что сама по себе лихорадка не пройдет, купил на деньги, что я принес, сладко-горькое лекарство. Он протирал мне лицо и руки влажной тряпицей и терпеливо, мягко приговаривал: «Тише, тише! Что такое, что такое!», пока я рыдал от бесконечных горячечных снов. Мне снились убитые родители, и чандрианы, и человек с пустыми глазами.

Очнулся я с ясной головой и нормальной температурой.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – громко сообщил привязанный к топчану Тани.

– Что такое, что такое! Тише, Тани, тише! – сказал Трапис, укладывая одного младенца и беря на руки другого. Ребенок по-совиному водил большими, темными глазами, но головку, похоже, не держал. В комнате было тихо.

– У-у-у-у-у-ри-и-и-и-и! – повторил Тани.

Я откашлялся, стараясь прочистить горло.

– На полу рядом с тобой стоит чашка, – сказал мне Трапис, гладя по головке младенца, которого держал на руках.

– У-у-у-у-у у-у-у-у-у-ри-и-и-и-и и-и-и-ха-а-а-а-а!!! – взревел Тани. Его крик прерывался странными вздохами. Шум взбудоражил еще нескольких мальчишек, они заметались на топчанах. Сидевший в углу мальчик постарше схватился за голову и застонал. Он принялся раскачиваться взад-вперед, поначалу еле-еле, потом все сильней и сильней, так, что когда он наклонялся вперед, то стукался лбом о голую каменную стену.

Трапис очутился рядом с ним прежде, чем мальчишка успел причинить себе серьезный вред. Он обнял раскачивающегося мальчика:

– Тише, Лони, тише! Тс-с-тс-с!

Мальчик слегка притих, но совсем раскачиваться не перестал.

– Ну что же ты, Тани, ну зачем же ты так шумишь? – сказал Трапис, серьезно, но без упрека. – Зачем ты устроил такой переполох? Лони же может ушибиться!

– У-у-р-ра-а-хи-и… – негромко отозвался Тани. В его голосе мне почудилось нечто вроде раскаяния.

– По-моему, он хочет послушать историю, – сказал я и сам удивился.

– А-а-а-а! – подтвердил Тани.

– Ты ведь этого хочешь, да, Тани?

– А-а-а-а!

Трапис помолчал.

– А я не знаю никаких историй, – сказал он.

Тани упрямо молчал.

«Ну ведь все же знают какую-нибудь историю! – подумал я. – По крайней мере одну историю знает всякий».

– У-у-у-у-ри-и!

Трапис окинул взглядом притихшую комнату, словно искал повода отвертеться.

– Ну-у, – нехотя сказал он наконец, – мы ведь уже давно историй не рассказывали, да?

Он посмотрел на мальчика, которого обнимал:

– Хочешь послушать историю, а, Лони?

Лони энергично закивал, едва не ударив Траписа затылком в щеку.

– А ты будешь хорошо себя вести и посидишь тихо, пока я буду рассказывать?

Лони прекратил раскачиваться почти тут же. Трапис медленно разжал руки и отступил. Приглядевшись к мальчику и убедившись, что тот уже не расшибется, он, медленно ступая, вернулся к своему стулу.

– Ну что ж, – тихо проговорил он себе под нос, наклоняясь и беря на руки младенца, которого только что положил, – есть ли мне, что рассказать?

Трапис говорил очень тихо, глядя в широко раскрытые глаза малыша.

– Нет, пожалуй, что нечего. А могу ли я что-нибудь припомнить? Ну, ничего не поделаешь, придется.

Он довольно долго сидел и что-то мурлыкал младенцу, которого держал на руках. Лицо у него было задумчивым.

– Ах, ну да, конечно! – Он выпрямился и сел прямее. – Ну что, будете слушать?

Это старая-старая история. Из тех времен, когда никого из нас еще и на свете не было. И даже наших отцов еще не было. Случилось это давным-давно. Может… может, лет четыреста назад. Да нет, даже больше. Наверное, тысячу лет назад. А может, и не тысячу, а поменьше.

На свете тогда жилось очень плохо. Люди голодали и болели. То голод, то великий мор. Бывали в те времена и многочисленные войны, и всякие прочие беды, а все оттого, что остановить это было некому.

Но хуже всего то, что по земле в те времена бродило множество демонов. Некоторые были мелкие и вредные – твари, что портили лошадей и заставляли скисать молоко. Но были и другие, намного хуже.

Были демоны, что вселялись в тела людей и заставляли их болеть или сходить с ума, но и это было еще не самое худшее. Были демоны наподобие огромных зверей, что ловили и пожирали людей живьем, не обращая внимания на их вопли, но и это было еще не самое худшее. Иные демоны похищали человеческую кожу и ходили в ней, будто в одежде, но даже и эти были не худшими.

Ибо был один демон, что возвышался над всеми прочими. Энканис, всепоглощающая тьма. Куда бы он ни шел, лицо его скрывалось в тени, и ужалившие его скорпионы погибали от той порчи, которой они коснулись.

Тейлу же, творец мира и владыка всего сущего, взирал на мир людей. И видел он, что демоны играют нами, убивают нас и пожирают тела наши. Иных людей он спасал, но лишь немногих. Ибо Тейлу праведен и спасает лишь достойных, а в те дни мало кто поступал даже во благо себе, не говоря уж во благо остальным.

Увидев сие, исполнялся Тейлу скорби. Ибо он создал мир благим, дабы жили люди. Но церковь его подверглась порче. Они обирали бедных и не жили по законам, им дарованным…

Нет, погодите. Церкви же тогда еще не было, ни церкви, ни священников. Просто люди, мужчины и женщины, и некоторые из них знали, кто такой Тейлу. Но даже они были злыми, и потому, когда они взывали к Господу Тейлу о помощи, не испытывал он желания им помогать.

Много лет смотрел Тейлу и ждал, и вот наконец узрел он женщину, чистую сердцем и духом. Имя ее было Периаль. Мать взрастила ее так, чтобы она знала Тейлу, и Периаль чтила его, насколько могла при своей скудной жизни. И, хотя жилось ей самой тяжко, молилась Периаль лишь о других и никогда – о себе самой.