На 127-й странице. Часть 1

Сцена 57

После разговора с Терезой Одли я вернулся в каюту. Прошедший день оказался богат на впечатления и события. Память о близости с Элизабет ярким пятном пульсировала в моей голове. За ужином Элизабет была со мной нарочито холодна. «А что ты хотел?» – задавал я сам себе вопрос и тут же сам себе отвечал. – «Она замужняя женщина. Ей надо блюсти свою репутацию». Открывая дверь в каюту, я старался не шуметь, но Генрих еще не спал.

– Как прошел день? – спросил его я, а сам стал раздеваться и готовиться ко сну.

– Терпимо, только пальцы все исколол. Сшил два рукава, но эта тетка заставила все распороть, – пожаловался он.

– Терпи казак, атаманом будешь, – не подумав, по-русски ляпнул я, после чего пришлось сначала коряво перевести, а потом долго объяснять Генриху, кто такие казаки и почему так здорово быть атаманом.

То ли объяснял я слишком нудно, то ли, наоборот, нарисовал слишком интересную и красочную картинку, но к концу моего объяснения Генрих уже спал.

Ну, тогда и мне пора.

Я забрался по лесенке на второй ярус и вытянулся в кровати. Мысли сами собой вернулись к Элизабет. Кто она? На миссис Донахью она совершенно не походила. Слишком она была сексуально неопытна для замужней женщины. Или у них тут это в порядке вещей? Хотя… Может быть, я выдаю желаемое за действительное? Может быть, мне просто хочется, чтобы она оказалась свободной женщиной? Тогда я бы мог протянуть ей свою руку, а она вложить в нее свою узкую ладошку. Почему, говоря о своем имени, она сказала «Пусть будет Элизабет»? Сплошные вопросы без ответов.

– Блин! – воскликнул я, подпрыгнув на своей верхней полке, чуть было не ударившись о потолок каюты. Я вспомнил эпизод, который произошел на днях. Тогда после обнаружения Генриха в каюте, Элизабет тоже держала со мной дистанцию. Не знаю, за кого она меня тогда приняла. Генрих страдал в каюте от морской болезни, а я от нечего делать разгуливал по палубе и хочешь не хочешь пару раз проходил мимо Элизабет, которая привычно что-то рисовала акварелью. И вот один раз, проходя мимо нее, я услышал, как она со вздохом что-то тихо говорит. Мне показалось, что я услышал русские слова «Эх, Вера, Вера…» Я тогда очень удивился и даже остановился. Она обернулась и словно специально для меня сказала:

– Очень, очень я не внимательна.

(Русское имя «Вера» и английское слово «вери», что означает «очень» похожи по звучанию. – Примечание Автора)

«Показалось», – тогда подумал я и поспешил пройти мимо. Сейчас же с учетом того, как она представилась «Пусть будет Элизабет», я был склонен считать, что ее зовут по-другому. Что у нее русское имя Вера.

– Блин! – я снова подпрыгнул на своей верхней полке и опасливо посмотрел вниз.

Но Генрих спал. Мои терзания его совсем не беспокоили.

Я снова прокрутил в голове услышанные слова «Эх, Вера, Вера…» Звучали они так, как, если бы их произносил человек, для которого русский язык был родным. Что же получается? Что Элизабет – не Элизабет, а Вера. И она русская?

Я снова вытянулся на своей полке. Гадать было бессмысленно. Подумаю об этом завтра. После всех этих неожиданно снизошедших откровений я думал, что не смогу быстро заснуть. Но проверенные дыхательные упражнения не подвели, и я провалился в сон.

Сцена 58

Следующий день прошел ровно и спокойно. Прохладное отношение Элизабет ко мне сохранилось. Она продолжала держать со мной, что называется, дистанцию. Женщины это могут. Смотришь на женщину и понимаешь, что лучше к ней не подходить. Ничего хорошего не будет. Я и не подходил. Раскланивался, когда проходил мимо, приподнимал шляпу и… проходил дальше. Пару раз сталкивался с Терезой Одли. В отличие от Элизабет с Терезой мы обменивались улыбками, с ответом на мое предложение она не спешила, а я ее не торопил. Как я разузнал у капитана Хемпсона, до прибытия в Йокогаму оставалось примерно 4 дня. Примерно, потому многое зависело от ветра, который мог, как подтолкнуть корабль вперед, так и замедлить его движение.

За эти четыре дня нужно было довести дело по поиску часов. Поэтому утром, до того, как Генрих отправился шить, мы с ним прогулялись по палубе. В один момент он схватил меня за руку, что было нашим условным сигналом. Мимо нас проходил здоровый матрос с рыжей бородой. Я и он оглядели друг друга. Ну, что сказать, наглый тип. Смотрел на меня, словно примерялся, как поудобнее вытащить мой бумажник или даже сунуть нож под ребра. Но поскольку мы встретились не в глухом лесу и не в темном переулке, мы спокойно разошлись. Теперь я знал за кем следить. Я знал, что это он вор, что это он взял часы капитана. А вор ничего не знал обо мне. Преимущество было у меня, и поэтому наглый взгляд матроса меня совершенно не задевал.

Генрих ушел к китайцам, а я занял шезлонг на палубе и примерно час наслаждался солнцем и морским соленым ветром. За это время я пару раз видел рыжего матроса и пока никаких признаков беспокойства не заметил. Но пресвитерианцы пели, возвещая о продолжении расследования, пастор продолжал общаться с пассажирами, рассказывая им о своих поисках, и впереди было еще несколько дней для того, чтобы вывести вора из безмятежного состояния.

Потом я отправился на поиски бумаги, которая мне была нужна, чтобы нарисовать чертеж игрушки для Томпсона. Капитана беспокоить я не стал. У нас были с ним вполне хорошие, доброжелательные отношения, но я решил ими не злоупотреблять. Поиски начал с цирюльника, у которого заодно и побрился. Цирюльник ожидаемо оказался в курсе, что где лежит на корабле. По его совету я разыскал корабельного каптенармуса, у которого получил десяток листов бумаги чуть меньше альбомного размера, пару карандашей и бутылочку клея. За все это пришлось заплатить целый доллар.

Затем я уединился в каюте и попытался представить какой должна быть игрушка с бегающими картинками. Понятно, что главной деталью должен быть барабан, вращающийся в горизонтальной плоскости. На этом барабане должна была крепиться лента с картинками. Например, тот же самый солдат, колющий врага. Окружность барабана будет большая, и на ленте может поместиться больше двух кадров. Пусть солдат прежде чем колоть немного промарширует. Да, а лента должна меняться. На каждой ленте свой сюжет. Это понятно. А что с барабаном?

Эврика! В моей голове всплыло одно дачное наблюдение. У соседей шла стройка и постоянно что-то гремело и скрежетало. Сквозь щели забора ничего не было видно, но если идти вдоль забора быстрым шагом, то картинка становилась целостной. За забором рабочие палками колотили по мини бетономешалке, тем самым создавая соответствующий шум. Поэтому делаем барабан с вертикальными щелями, как у забора. Но будем не сами бегать, а пусть покрутится барабан. Чертеж я нарисую за полчаса. А если вместо чертежа приготовить Томпсону макет? Да еще работающий? Это же будет здорово!

Я выбежал на палубу и какое-то время, стараясь быть максимально вежливым, подходил к дамам и задавал один и тот же вопрос. Нет ли у них ненужной шляпной коробки? В конце концов одна дама, средних лет продала мне за полдоллара шляпную коробку средних размеров, которая ей была не нужна. Шляпку, которая хранилась в этой коробке, сдул ветер и теперь она покоилась на дне океана. И дама, и я остались довольны сделкой.

Больше всего времени ушло на создание кадров – отдельных рисунков на ленте. В качестве сюжета я взял непростые отношения кота Тома и мышонка Джери. Джери, как всегда, убегал, а Том его догонял. И в конце концов врезался в столб. И так бесконечно, до тех пор, пока крутился барабан.

Барабан я сделал из шляпной коробки. В ней я, сверху и до середины, сделал узкие, в полсантиметра, вертикальные прорези. На всю окружность коробки получилось 12 таких прорезей-окошек. Лента с картинками размещалась понизу шляпной коробки. Мне повезло, что снаружи шляпная коробка была черной. Благодаря этому взгляд концентрировался на том, что было видно в окошке. В днище коробки я закрепил карандаш. Если вращать карандаш, то вращалась и коробка. А если смотреть сквозь прорези, то Том начинал гоняться за Джери. Томпсон намекал, что хорошо бы нарисовать какие-нибудь картинки для взрослых. Ну, что сказать? Не удивлюсь, если полосы с картинками эротического содержания будут одними из самых продаваемых. Но пусть их кто-нибудь другой нарисует. Думаю, что найдутся умельцы.

Сцена 59

Разговор с Томсоном прошел плодотворно и интересно. Интересно, правда, было в основном для Томпсона. Сначала он недоверчиво смотрел на мою поделку. Черная шляпная коробка с вырезанными ножом окошками-прорезями смотрелась, конечно, не очень. Но когда я показал ему, как это работает, он отобрал у меня макет и крутил его, пока, в конце концов, карандаш не открепился от коробки. При этом он довольно громко хохотал.

Когда же сделанная мной конструкция не выдержала и сломалась, он, наконец, опомнился и заозирался по сторонам. Его поведение лучше всего говорило о том, что игрушка ему понравилась. Он в нее поверил и собирался заработать на ней много денег. И не хотел, судя по его взглядам, ни с кем делиться.

– Можете починить или сделать еще такую же? – сразу же, без перехода спросил Томпсон.

– Понравилось? – в ответ спросил я.

– Да, очень.

– Тогда самое время обсудить наши финансовые взаимоотношения, – сказал я и подумал, что где-то я уже такое говорил.

– Я думаю, что мы можем поделить прибыль пополам, – предложил он. – Идея – ваша, мои деньги – на производство. Мне кажется, это справедливо.

– 50% – это неплохо, – согласился я. – Но с производством вы ошибаетесь.

– Почему? Найму инженера, рабочих, арендую заводик. Мне это не в первой.

– Верю. Только скажите, как ваше мнение, может эта поделка, – я указал на шляпную коробку, которую прижимал к себе Томпсон. – заинтересовать и других промышленников?

– Конечно!

– Я тоже так думаю. В этом случае, ваш заводик проиграет всем остальным по объемам выпуска. Другими словами, сливки снимут другие.

– Но мы будем продавать патенты, – возмутился он.

– Правильно! – поддержал его я. – Причем, я уверен, что выручка от продажи патентов будет превышать доходы вашего заводика.

– Хм. Вы предлагаете заниматься только патентами?

– Да. И моя доля должна быть 15% от их продажи.

– Так много!? – Томпсона ничуть не смутило то, что ему оставалось 85%.

Наш спор затянулся примерно на полчаса. В его результате я согласился на единовременный платеж в размере 100 долларов и 10% выручки от продажи патентов на игрушку.

– Кстати, как нам бы назвать эту игрушку? – спросил в конце Томпсон.

– Телевизор! – уверенно ответил я.

– Вы думаете, – с сомнением спросил Томпсон. – Может быть «Волшебный фонарь» или «Лампа Алладина»?

– Телевизор – очень перспективное название! – заверил его я.

– Хм, телевизор, … возможно, возможно, – проговорил он. – А как насчет починки?