Лудовико Ариосто. Лирика

Ведь вспоминая о прекрасном лике,
и о глазах, нежнейших в мирозданье,
и о губах, что цвета земляники,
они не смогут утолить страданье
разлуки, словно кудри Береники,
чьё ночью среди звёзд мы зрим блистанье.

XXIX

О локонах златых как часто, много
я думаю, состриженных напрасно,
не по нужде, не по веленью бога,
у той, что так нежна и так прекрасна.
Но только слёзы горю – не подмога,
и гневом я в душе пылаю страстно,
желая наказать те руки строго,
что были золото состричь согласны.
И не накажешь ты, Амур, их коли,
позор – тебе: обрёк за преступленья
Вакх Фракии царя печальной доле;
а ты, сильнейший, терпишь оскорбленья
такие, будто не имея воли,
и не разишь врага без сожаленья.

XXX

Лишь для меня ночною темнотою
наполнен светлый, ясный, день наставший.
всем радостно, а я, от слез уставший,
лишь образ донны вижу пред собою,
которая суровою и злою
болезнью мучается – как, уставшей
от жара, тяжело ей, жертвой ставшей
той доброй милости, что стала злою,
что в небе Прометей, помочь желая
людскому племени, добыл обманом.
Тогда Юпитер, гневом весь пылая,
за то, что был обманут он титаном,
призвал страдания, и, небо застилая,
явились те несчастий ураганом.

XXXI

В пустой надежде коль на милость годы
я потерял все лучшие, бумагу
истратив, написав страданий сагу
своих и красоте великой оды,
и коли до сих пор не видны всходы
ростков любви её, к чему лить влагу
стихов? – не приведут меня ко благу
плоды моей печальной несвободы.
Итак, молчанье лучше песен, донны,
нет пользы в них! Другим мои печали —
источник развлечения бездонный.
Но тех, кто с Фаларидом схожи стали,
мне жаль: за суд жестокий, беззаконный
его огню в его ж быке предали.

XXXII

Увы, и счастье знает увяданье!
Как спал я сладко ночью, безмятежно,
когда не знал, насколько власть безбрежна
любви, когда не ведал горечи страданья;
теперь, не в силах прекратить рыданья,
от слёз я просыпаюсь неизбежно,
но сердца жар не остудить: прилежно
любовь огню в груди дает питанье.
О, страсть любви, безумье! О, свобода,
что не ценил я прежде, без которой
не будет и в богатстве жизнь – в угоду.
Свобода мне всегда была опорой,
любовь грозит ей и сулит невзгоду.