Конечная остановка. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 11

Конечная остановка. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 11
Павел Амнуэль

Сборник повестей, каждая из которых содержит новую научно-фантастическую идею о способностях человека, о странностях законов природы и человеческой психологии.

Конечная остановка

Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 11

Павел Амнуэль

Дизайнер обложки Изя Шлосберг

Редактор Л. И. Моргун

© Павел Амнуэль, 2022

© Изя Шлосберг, дизайн обложки, 2022

ISBN 978-5-0056-2216-7 (т. 11)

ISBN 978-5-0056-1581-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Павел Амнуэль

Книга 11.

КОНЕЧНАЯ ОСТАНОВКА

Содержание
П. Амнуэль. Две аксиомы
Монастырь
Конечная остановка
Полет сокола
«Я пришел вас убить»
«Я уже бывал здесь…»

© Амнуэль П. Текст

© Шлосберг И. Обложка

П. Амнуэль

Две аксиомы

15 апреля в «Окнах» была опубликована статья лауреата Нобелевской премии по физике, академика РАН Виталия Лазаревича Гинзбурга «Несколько замечаний об атеизме, религии и еврейском национальном чувстве».

«Религия, – пишет академик В.Л.Гинзбург, – это пережиток научного невежества». И далее: «…со временем, хотя и очень не скоро, религия повсеместно отомрет…».

Виталий Лазаревич – убежденный атеист. Всю свою сознательную жизнь (сейчас академику 88 лет) он посвятил научным исследованиям, которые необходимо подразумевают у того, кто ими занимается, активное чувство сомнения, неудовлетворенности – это качество помогает стремиться к новому, строить гипотезы, ставить эксперименты. В общем, искать то, что называют истиной. Для атеиста-физика истина – это соответствие практике, то, что доказано с помощью опыта и объясняющей опыт теории, то, что не противоречит ранее изученным законам природы, не отменяет, а дополняет их. Истина – это то, что с неизбежностью вытекает из принятых в науке аксиом.

В списке принятых наукой аксиом нет аксиомы о существовании Бога.

Однако, то, что представляется элементарным академику В.Л.Гинзбургу, не очевидно для очень многих современных читателей, в том числе и читателей газеты «Вести». То и дело на страницах печатных изданий и экранов телевизоров приходится читать и слышать нечто противоположное: «Современная ортодоксальная наука – пережиток, а ученые-атеисты мешают правильному пониманию мироздания… Со временем, хотя, возможно, и не скоро, атеизм повсеместно отомрет»…

Для любого верующего человека вопрос о существовании Бога не стоит – с детства усвоенная система ценностей любой религии (не только монотеистической) покоится на главной и не оспариваемой аксиоме о том, что Бог – есть.

Казалось бы, о чем тут спорить? Возможно ли вести сколько-нибудь осмысленную дискуссию о том, на самом ли деле между двумя точками можно провести прямую линию и притом только одну? Наш повседневный опыт показывает, что две точки можно соединить единственной прямой линией, но никто не запрещает принять в качестве аксиомы противоположное утверждение и построить геометрическую систему (абсолютно непротиворечивую!), в которой две точки соединяются бесконечным количеством прямых линий. Или систему, в которой прямых линий нет по определению.

Спорить, повторяю, тут не только не о чем, но и бессмысленно, потому что в ту или иную аксиоматическую систему можно лишь поверить. Невозможно ДОКАЗАТЬ правильность принятой вами системы аксиом – аксиомы есть аксиомы, они не доказываются. Доказательства аксиом невозможны в принципе.

Первые четыре аксиомы геометрии никем пока не оспаривались, никому не приходило (повторяю – пока!) в голову строить геометрический мир, в котором математическая точка, скажем, имеет конечные размеры. Точка размеров не имеет – это аксиома, так мы приняли. И параллельные прямые не пересекаются, но полтора века назад ничто не помешало Николаю Ивановичу Лобачевскому принять другую аксиому: параллельных прямых вообще не существует, все линии расходятся. А Бернхард Риман взял на вооружение противоположную аксиому: параллельных линий нет, все линии в конце концов пересекаются. Ни здравый смысл, ни наблюдения окружающей природы не заставляли их изменить своего мнения. Они создали новые геометрические системы на основе своей аксиоматики, геометриями Лобачевского и Римана математики и физики пользуются в повседневных расчетах, хотя никто и никогда не наблюдал в природе, чтобы две параллельные прямые вдруг сошлись или разошлись в разные стороны.

И все нормально. Но есть единственная пара аксиоматических систем познания, где, несмотря на очевидную бессмысленность, споры о правомерности и доказуемости аксиом продолжаются по сей день и, более того, от года к году приобретают все большее ожесточение. Боюсь, что в конце концов дойдет до прямого рукоприкладства, поскольку по понятным причинам иным способом невозможно «доказать» правильность той или иной системы аксиом.

Речь идет об аксиоме существования Бога.

* * *

Наука в своем развитии пережила несколько этапов. На одном из них (в поздние средние века) науку питали, в основном, монастырские монахи, хранившие знание прошлого и умевшие анализировать природные явления. Они, конечно, верили в Бога, уповали на Его милости, но в своих исследованиях в области химии, физики или математики в гипотезе о существовании Всевышнего все-таки не нуждались и, если и обращались к Творцу, то не для обоснования научного открытия, а примерно так, как уже в ХХ веке советские ученые в каждой научной статье прославляли имя Сталина – формально и не по делу.

Великие ученые, даже веря в Творца, никогда не позволяли себе смешивать две аксиоматические системы. Как говорится, суп отдельно, а мухи отдельно. Ньютон был верующим человеком, но где в «Основах натуральной философии» можно найти ссылки на то, что тот или иной закон природы – творение Божие? Все выводы делались по строгим правилам логики, физики, математики, для которых аксиома присутствия Бога не была необходимой. Ни Ньютон, ни его великие предшественники и последователи этой аксиомой и не пользовались в научных изысканиях. Настолько не пользовались, что вера в Творца не мешала средневековым монастырям стать прибежищами научной мысли.

Верующим человеком был Джордано Бруно, он истово служил матери-церкви, что не мешало ему в своих научных исследованиях придерживаться видимой ему истины, а не церковных догматов. В науке Бруно не нуждался в гипотезе Бога, что и привело его на костер (были и другие причины разрыва Бруно с католическими приорами, к науке отношения не имевшие, но и с именем Бога связанные чрезвычайно слабо).

Лаплас, сказавший как-то Бонапарту: «В гипотезе Бога я не нуждаюсь», был вовсе не атеистом, в существование Всевышнего он верил, но в картине мироздания, созданной им методами науки, Богу места не находил – мироздание было логично и объяснимо без того, чтобы вносить в схему лишнюю и, вообще говоря, дестабилизирующую силу – Творца.

В те годы – да и в более поздние времена – представлялось вполне естественным быть верующим человеком, ходить в церковь, молиться по канонам своей религии и при этом, занимаясь наукой, никак не использовать в своих построения имени того, кому только что молился и поклонялся.

Можно привести пример из ХХ века: астроном и космолог Франсуа Леметр, в 1929 году предложивший гипотезу Большого взрыва, был каноником, профессором Папской академии в Ватикане, человеком безусловно верующим, но в своей работе, создавшей эпоху в развитии космологии, имени Творца не использовал, к гипотезе его существования не прибег, и проблему происхождения Большого взрыва решал не на богословском уровне («И отделил Бог свет от тьмы»), а на сугубо научном – в то время ответа на вопрос «Почему произошел Большой взрыв?» наука дать не могла, и Леметр ответа не дал, хотя ведь вполне мог, будучи человеком верующим, это сделать. «А Большой взрыв устроил Творец в милости своей, решив создать нашу Вселенную», – примерно так мог написать Леметр в своей статье и не погрешил бы против своей религии, но тем самым немедленно определил бы свою статью, как не имеющую ничего общего с наукой.

Это в Советском Союзе, где наукой управляла не объективная истина, а государственная идеология, о профессоре Леметре писали не иначе, как об аббате: «Аббат Леметр придумал теорию создания Вселенной из кокона». Советская наука не могла допустить, чтобы мироздание возникло в какой-то определенный момент времени, потому что за этим утверждением неизбежно следовало задать вопрос: «Почему это произошло?» Разумеется, ничего антинаучного в таком вопросе не было, естественный вопрос, сейчас космология как раз и занимается поисками ответа, опять-таки ни в малейшей степени не привлекая к этому поиску имени Бога, иначе ведь и самого поиска не было бы: «Кокон Вселенной создал Бог в милости своей» – и точка, дальше исследовать нечего.

По понятиям советской науки нельзя было даже ставить вопросы таким образом, чтобы одним из вариантов ответа было бы: «Так создал Бог». Понятно, что ни один ученый (верующий или атеист – неважно) не пришел бы к такому заключению, потому тем самым он порвал бы все отношения с наукой. Но это понятно было ученым Запада, а в СССР, где слово «Бог» невозможно было употребить даже в сослагательном наклонении, научная проблема «начальной точки» в мироздании не могла рассматриваться в принципе. Мироздание не могло иметь начала, потому что начало ассоциируется с Богом, а Бога нет, и значит, Вселенная бесконечна в пространстве и времени.

Именно в СССР возникло понятие «воинствующий атеизм», которое впоследствии приобрело ругательный оттенок – вполне естественно, определение «воинствующий» требовало от простого неверия в существование Творца непременно борьбы против всех, кто в Творца верил. В мире двух аксиом советский ученый не только должен был выбрать непременно одну («не верю!»), что было бы естественно для научного работника (и не обязательно в личном плане), но «с оружием в руках» бороться против тех глупцов, кто в ХХ веке, веке атома и полетов в космос (и ведь серьезно спрашивали у первых космонавтов: «А Бога вы в космосе видели?» Они, понятно, отвечали: «Нет»), продолжает верить в существование какой-то Высшей силы, без которой наука прекрасно обходится.

Наука-то обходится, но вера в Бога к науке не имеет никакого отношения. Как, кстати, и к религии. Это просто выбор одной из жизненных аксиом – выбор этот может быть осознанным, основанным на собственном духовном (в том числе мистическом) опыте, а может быть не осознанным, если человек с раннего детства воспитывался в определенной среде, привык в этой среде жить и аксиомы, принятые в это среде, воспринимать, как собственные.

Воинствующий атеизм советского толка, похоже, действительно исчезает вместе с его носителями. Но «свято место пусто не бывает»: место воинствующего атеизма занял воинствующий теизм, что нисколько не лучше.

* * *

История науки связана с постоянным искушением выбора. Представьте себе физика начала позапрошлого века, ничего не знающего о законах электродинамики. Он наблюдает потрясающую гармонию в мире, где заряды притягивают друг друга, будто планеты, и не понимает, как это возможно. Какой должна быть его реакция? Только Бог мог создать такую гармонию.

Развитие науки – это последовательная смена эмоций: восхищение перед очередным открытием (разве слепая и тупая природа могла?..) сменяется поисками объяснений и обнаружением разгадки, за которым следует новое удивительное открытие. Ученый, который не останавливается в восхищении перед новой загадкой природы, на мой взгляд, – плохой ученый. А ученый, который останавливается перед этой загадкой, да так и застывает, повторяя «вот создание Божие», – это не ученый вообще.

Исследователь, переставший верить в материалистическое объяснение эволюции человека, никогда, конечно, эту эволюцию объяснить не сумеет. Он остановился в восхищении, а нужно, восхитившись, продолжать поиск.