Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6

Он на секунду задумался и сказал с сомнением в голосе:

– Тащи Эллери Квина, «Девять месяцев до убийства».

– Двенадцать, – сказал я и отключил связь, чтобы дать Роману время поразмыслить.

– Что двенадцать? – спросил он, открыв мне дверь.

– Сыщик, – язвительно сказал я, – мог бы и догадаться. Ты читаешь этот роман двенадцатый раз. Но собственный рекорд ты еще не побил. Ты брал у меня «Восточный экспресс» тридцать два раза.

– Любой порядочный человек, – заявил Роман, – давно подарил бы мне эту книгу, чтобы не портить переплет, доставая ее с полки.

– Любой порядочный человек, – парировал я, – эту книгу купил бы. И еще «Дело о пропавшем свидетеле» Гарднера, а также сборник романов Джо Алекса, который по твоей вине я на прошлой неделе отдал в переплет.

– Сколько? – спросил Роман.

– Что – сколько?

– Сколько, – нетерпеливо сказал Роман, – я должен тебе за переплетные работы?

– Чашку кофе покрепче и историю расследования – покруче.

– Кофе – пожалуйста, а с расследованиями туго. Самое крутое расследование изобразила Батья Гур в своем последнем романе «Убийство в театре».

– Только не пересказывай сюжет! – воскликнул я. – Самое дурное качество человека – это желание пересказать сюжет детектива, да еще и приврать при этом.

– Не беспокойся, – успокоил меня Роман. – Я не читал этот романаи надеялся, что ты уже купил книгу и дашь мне ее, когда я расправлюсь с Квином.

– Почему же ты утверждаешь, что расследование Батьи Гур – самое крутое? – удивился я.

– Мне известно дело, которое Батья положила в основу книги. Правда, я не знаю, кто убийца.

– То есть? Тебе известно дело, и ты не знаешь?..

– Я знаю то, что происходило на самом деле, – пояснил Роман. – Но Батья обычно полагает, что реальность слишком тривиальна. Поэтому мне никогда не удается, читая ее роман, предугадать, кому она доверила роль убийцы.

– Это называется творческой фантазией, и не вам, полицейским, пытаться понять этот феномен. Писатель выше жизненной правды.

– Историк тоже?

– Историк описывает факты, – сухо сказал я. – А факты, да будет тебе известно, тоже выше жизненной правды.

– Не понимаю, – развел руками Роман. – У вас, историков, изощренная логика. Рукопожатие Руби с Аббасом – жизненная правда или исторический факт?

Я не успел ответить – зазвонил телефон.

У Романа Бутлера есть еще один существенный недостаток. Когда он разговаривает со своими сотрудниками, по выражению его лица невозможно догадаться, о чем идет речь. Доклад оказался довольно длинным, и я успел продегустировать кофе, сваренный, естественно, не Романом, а его женой Леей: самому Роману никогда не удавалось добиться такого аромата.

Комиссар сказал «хорошо» и положил телефон.

– Что «хорошо»? – не удержался я от вопроса.

– Да ничего хорошего, – буркнул Роман, не успев согнать с лица маску сосредоточенного внимания. – Извини, Павел, мне придется уйти. Дела.

Он на минуту скрылся за дверью спальни, о чем-то переговорил с женой, а когда опять появился в гостиной, то увидел меня в той же позе и с чашкой недопитого кофе в руке.

– Ты остаешься? – поинтересовался Роман. – Учти, я могу задержаться на всю ночь.

– Кого убили-то? – спросил я.

– Завтра будет на всех сайтах, – отрезал Роман.

Я молча допил кофе и удобнее устроился в кресле. Кресло было глубоким, и чтобы извлечь меня силой, Роману пришлось бы вызвать подкрепление.

– Хорошо, – вздохнул он. – В двух словах: убит Иосиф Гольдфарб, известный хирург. Для тебя, Павел, ничего интересного – обычное ограбление, хозяин оказался дома и…

– Известный хирург, – пробормотал я. – Значит, журналисты уже в курсе. На место преступления они приедут раньше тебя. Ты полагаешь, что историк не имеет права увидеть то, что видит любой борзописец?

– Если ты не спустишься через девяносто секунд, – сказал Роман, – я уеду без тебя.

Я успел за пятьдесят.

***

Вилла Гольдфарба находилась в северо-западной части Герцлии-питуах, в километре от скоростной трассы Тель-Авив – Хайфа. Фешенебельный район, ничего не скажешь, вилла наверняка «тянула» миллионов на десять. Впрочем, в темноте я мог и ошибиться – в сторону занижения, естественно, мне вообще трудно представить себе количество денег, большее, чем моя месячная зарплата.

По дороге (Роман включил мигалку, и от нас шарахались даже армейские вертолеты) я задал несколько наводящих вопросов и уяснил для начала, что Гольдфарб после очередного развода жил на вилле один, материальных ценностей у него было миллионов на двадцать, что именно взято, пока неизвестно, но что-то взято наверняка, это видно невооруженным глазом.

– Чьим невооруженным глазом? – спросил я.

– Инспектора Соломона, – сказал Роман. – Он производил осмотр места преступления.

Журналистов около виллы еще не было – видимо, не рисковали лететь с такой скоростью, как Роман. Перед виллой стояли две полицейские машины, перегородив проезд, и регулировщик направлял проезжавший мимо транспорт в объезд, по улице Царей Израилевых. Инспектор Соломон оказался детиной под два метра, способным, по-моему, одним взглядом заставить любого злоумышленника самостоятельно надеть на себя наручники. Он тихо доложил Роману обстановку и повел комиссара к дому. Я поплелся следом, хотя меня и не звали.

– Павел, – сказал Роман, обернувшись, – ни к чему не прикасайся, не высовывайся, не разговаривай, смотри глазами.

К сожалению, я не умею смотреть ничем иным, а глазами я видел лишь спину инспектора впереди и путь к возможному отступлению сзади. Пришлось сразу же нарушить инструкцию и высунуться, иначе я мог бы судить о ходе следственных действий лишь понаслышке.

Гостиная меня поразила – нигде в Израиле я не видел прежде такой лепнины на потолке и такого количества картин на стенах. Я не специалист в живописи и могу сказать одно: рамы были очень дорогими. На холстах же, в основном, пейзажи, выполненные в очень реалистической, я бы даже сказал, натуралистической манере – от снежных гор веяло холодом, а в лесу можно было заблудиться. Я сказал «в основном», потому что в четырех самых больших рамах пейзажи отсутствовали – взгляду открывались голые стены. Натурализм, граничивший с примитивизмом.

– Взяты четыре работы фламандской школы, – сказал Соломон, показав на пустые рамы. – Это можно сказать точно, у меня есть список. Очень аккуратно сделано: полотна вынули из рам, а не вырезали.

– Что еще исчезло – кроме картин? – спросил Роман.

– Трудно сказать. Может, дивиди-плейер? Видишь пустое место рядом с телевизором, вокруг пыль, а здесь чисто? Утром придут бывшая жена Гольдфарба и его племянник, им уже сообщили, и можно будет более подробно…

– Входная дверь была открыта?

– Заперта. Ключ лежит на полке над телевизором.