Что будет, то и будет. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 6

***

Мобильник зазвонил в шесть утра.

– Если это Роман, – сказала жена сквозь сон, – передай: пусть больше не появляется в этой квартире.

Я так и сказал.

– Ну и хорошо, – мирно отозвался комиссар. – Значит, поеду без тебя.

– Куда? – немедленно спросил я, поняв, что перегнул палку.

– Видишь ли, Павел, – сказал Роман, – я получил разрешение на твой допуск к некоторым следственным действиям. В виде исключения – в качестве независимого эксперта. Но если ты предпочитаешь спать…

– Я предпочитаю ехать, – перебил я и отправился одеваться.

– Кто-то утверждал, – сказала Рина, поворачиваясь ко мне спиной, – что история не любит торопливых.

Я не стал оправдываться: что можно доказать человеку, серые клеточки которого спят крепким сном?

***

– Ты поставил мою семью на грань развода, – заявил я Роману, когда он вывел машину со стоянки. – Но я на этот риск пошел, потому что понимаю: полиция не может обойтись без историка.

– Приступы мании величия у тебя случаются только ранним утром? – осведомился Роман. – И куда мне ехать – на объект или в психушку?

– На объект, – сказал я. – Что, собственно, произошло?

– Нашли картины, – сказал Роман. – В полной сохранности.

– Жаль, – вырвалось у меня, и Роман недоуменно поднял брови. – То есть я хотел сказать, что, если дело закончилось, это, конечно, хорошо, но тогда зачем ты выволок меня из постели? Я-то думал, что мне будет над чем поломать голову.

– Будет, – пообещал Роман, сворачивая с Жаботинского на Ибн-Гвироль. Сделав еще один поворот, он загнал машину в тупичок, где уже стоял полицейский автомобиль, и место оставалось только для пешехода не особенно крупных габаритов. То есть для меня. Роману пришлось протискиваться боком. Кажется, он ушиб бедро, потому что, пока мы поднимались на второй этаж, шипел под нос нечто, не очень употребимое в приличном обществе.

У двери в шестую квартиру стоял полицейский.

– Привет, Реувен, – бросил Роман, и мы вошли в холл.

Сначала мне показалось, что я на вилле Гольдфарба – мебель была в точности такой же. На стенах висели картины, перед ними стоял инспектор Соломон и рассматривал пейзажи с видом скучавшего посетителя Лувра, так и не добравшегося до зала с «Джокондой».

– Вот четыре полотна, – сказал Роман, – те самые, что исчезли с виллы Гольдфарба.

– Диван вы специально перевезли сюда для создания достоверности? – спросил я.

– Эта квартира принадлежала Гольдфарбу, – объяснил Роман то, что мне и так уже было ясно. – Он купил ее почти год назад и скрыл покупку от родственников.

– Не проинформировать – не значит скрыть, – назидательно сказал я.

– Согласен, – Роман наклонил голову. – Тем более, что к тому времени с женой он уже был в разводе, а племяннику отказал от дома. Нам тоже, как видишь, понадобилось некоторое время, чтобы обнаружить эту квартиру. Гольдфарб бывал здесь не часто. По словам соседей, приводил гостей, в основном, женщин.

– Не предосудительно, – заявил я. – Будь у меня вторая квартира, я делал бы то же самое. Но у простого историка…

– Ясно, – прервал меня Роман. – Рине я о твоих словах не скажу, поскольку она обещала больше не пускать меня на порог. Поэтому – к делу. Что скажешь?

– То же, что и ты. Гольдфарб, оборудуя квартиру, перенес сюда часть картин с виллы, а туда еще не успел приобрести новые. Следовательно, ограбления не было, версия провалилась, и все нужно начинать заново.

– Чему ты очень рад, – вздохнул Роман.

– Есть один момент, – продолжал он, – в кабинете за секретером стоят свернутые трубкой четыре полотна. Желаешь взглянуть?

Мы прошли в кабинет. Картины уже не были свернуты, инспектор Соломон развернул их и разложил на полу. Специалист по истории не обязан разбираться в живописи, но даже на мой непросвещенный взгляд пейзажи, что висели сейчас в гостиной, были шедеврами по сравнению с этой мазней. Я так и сказал.

– Это не мазня, – обиделся за хозяина Роман. – Это тоже пейзажи, но выполнены современными израильскими художниками. Стоимость картин, кстати, ненамного ниже фламандских.

Я пожал плечами:

– О вкусах не спорят. Гольдфарб решил поменять картины – его дело. Или ты продолжаешь настаивать на версии ограбления? Тогда ты должен предположить, что грабители поступили не очень разумно, пряча награбленное на городской квартире Гольдфарба.

– Чтобы ты не сотрясал воздух попусту, – сказал Роман, – поехали в управление, по дороге я тебе расскажу, как развивались события.

Пробираясь к машине, комиссар ушиб себе другое бедро и потому всю дорогу до Управления морщился и не реагировал на мои вопросы.

***

Пойдя по ложному следу, следствие потеряло почти двое суток. Убийца – теперь уже было ясно, что речь идет о хладнокровном убийстве, а не о трагической случайности при попытке ограбления, – за эти сорок восемь часов мог бы и покинуть Израиль.

Расследование опять начиналось с нуля, и нужно было пересмотреть под новым углом зрения все улики, чем Роман и занимался с девяти вечера, после встречи с адвокатом Авишаем, оформлявшим покупку квартиры. Как оказалось, Гольдфарб решил приобрести вторую квартиру сразу после развода. Он сам выбрал район в центральной части Тель-Авива и поручил поиск посреднической конторе «Адлан». В течение трех месяцев Гольдфарбу было предложено несколько вариантов, но его то не устраивал этаж, то цена, то улица, по его мнению, была слишком шумной. Наконец приемлемый вариант был найден, продавец и покупатель быстро обговорили условия, подписали договор, и Гольдфарб внес всю сумму одним чеком. Почему бы нет – деньги у него были.

Никто не мог утверждать наверняка, но все говорило, что городскую квартиру Гольдфарб хотел обставить по возможности точно так же, как виллу в Герцлии. Купил такую же мягкую мебель, поставил в кабинет такие же кресла, и даже картины повесил в таком же порядке. Что тут скажешь – причуда богача. Были бы у меня такие деньги, я бы… Впрочем, картины покупать я бы не стал, это точно.

Во всяком случае, вовсе не с целью грабежа, как стало понятно, явился на виллу убийца. В таком случае, возможно, это был человек, которого Гольдфарб хорошо знал? Человек, которому Гольдфарб открыл дверь, провел в кабинет, и здесь…

Что до мотива, то наиболее естественным, по мнению Романа, было предположение, что убийство как-то связано с бизнесом Гольдфарба. Или с наследством. Самый распространенный мотив – деньги.

В список подозреваемых сразу попали два новых лица: коммерческий директор завода по производству пластмасс Леон Кантор и главный бухгалтер Пинхас Абрамович. Оба пользовались неограниченным доверием Гольдфарба, оба вели дела больше десяти лет, оба обладали полной свободой действий и могли надувать хозяина на десятки тысяч шекелей. Причем не ежегодно, а ежемесячно. Разве не разумно было предположить, что, сколько веревочке не виться…

Гольдфарб мог узнать о махинациях, вызвать преступников на виллу для объяснений, а они – кто-то один или оба вместе…

Понятно, да?

Мне было понятно. Особенно изящным выглядело предположение, что, убив хозяина, Кантор и Абрамович продолжали вести прежний образ жизни, проливали слезы на похоронах и воображали, что полиция не выйдет на их след.

– Павел, – сказал Роман в ответ на мои сомнения, – они просто обязаны были вести себя как раньше. Или ты воображаешь, что у убийцы должен быть затравленный взгляд, неуверенная походка, а при слове «полиция» он должен вздрагивать и прятаться за ближайшим деревом?

Мы вошли в кабинет Бутлера – узкий, как христианский гроб, – и я поспешно занял место в единственном крутящемся кресле. Глаза слипались, и я боялся, что мои серые клеточки спросонья могут упустить важный поворот в рассуждениях. Нужно было удвоить внимание, и я сделал это, надавив пальцами на виски.

– Логичнее для убийцы было бы, – сказал я, – не искушать судьбу и смотаться в Штаты или Европу, тем более, что полиция дала такой шанс, запутавшись в четырех картинах, как в соснах. Разве не ясно, что, едва только возникнет идея о финансовых махинациях, выйти на преступников не составит проблемы? У обоих наверняка есть оружие, которое будет подвергнуто экспертизе.

– Уже, – вставил Роман.