Уходящие в темноту. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 22

– Ты сам себе объясняешь, почему никто не хочет отнять у нас книгу? – улыбнулась Мария.

– Я объясняю, почему книга никому не интересна! Я представил сейчас, сколько нам придется потратить времени, чтобы заинтересовать кого-нибудь из специалистов…

– Специалистов… в каком вопросе?

– Да, ты права. Книжные эксперты в лице мистера Говарда свое слово сказали. Эксперты-лингвисты тоже высказались. И только мы с тобой…

– Только мы с тобой знаем, что у нас нет времени убеждать, – тихо произнесла Мария, чей взгляд был устремлен на книгу, по-прежнему лежавшую посреди стола между сахарницей и кофейником.

– Господи, – пробормотал Хьюго.

Может быть, туча скрыла солнце, может быть, в кафе в неурочное время включили свет? Такой была первая его мысль. Однако солнце светило так же ярко и жарко, на стол не падала тень, и свет в кафе не горел.

Книга определенно стала серой. Если бы здесь оказался Говард, он не смог бы отрицать факта: книга потемнела. Прошел всего час после разговора.

Хьюго перелистал страницы. Цвет бумаги везде был одинаковым.

– Может, ее нельзя долго держать на ярком свету? – сам себя спросил Хьюго и сам себе ответил: – Почему тогда внутри…

Он поспешно опустил книгу в рюкзак и завязал тесемки.

– Если так пойдет дальше… – прошептала Мария.

– Доедай скорее, – нетерпеливо сказал Хьюго. – Нужно найти хорошего химика…

– Которому понадобится неделя, чтобы провести анализы, – горько произнесла Мария. – Ты прав, Хью. Никому это не нужно, никому не интересно. Книга Бога. Возможно – новая скрижаль. У меня такое ощущение, будто мы поднялись на гору Синай, и Господь вручил нам Книгу, в которой написано, как спасти человечество. Согласись, сейчас самое время. И вот мы спускаемся с новыми заповедями к народу…

– Который вовсе не ждет нас у подножия, – хмыкнул Хьюго. – Но химик нам все равно нужен.

* * *

– Мы хотим знать, обладает ли бумага свойством менять свой цвет под действием солнечного излучения, – объяснил Хьюго.

Разговор происходил в фотоателье на Пенсильвания-авеню, из окна открывался замечательный вид на Капитолийский холм и залитый лучами солнца купол, похожий на половинку яйца. Хозяин ателье, мистер Юлиус Раттенбойм, держал книгу так близко к глазам, будто взгляд его был способен не только видеть, но и поглощать материальные предметы. Мистеру Раттенбойму было лет семьдесят или больше – невысокий сухонький старичок с подвижными руками и зычным голосом, которым он отдавал распоряжения двум помощникам; один из них фотографировал семейную пару, а другой работал на машине, ежесекундно выбрасывавшей в несколько лотков цветные фотографию разных размеров. Поиск в интернете, проведенный Хьюго, когда они с Марией расположились в парке напротив Национальной галереи, показал, что в Вашингтоне осталось лишь одно ателье, где еще использовали старую фотографическую технику, – заведение Раттенбойма, открытое, как было сказано на сайте, в 1868 году.

– Обычная бумага, – пробормотал старик, уткнувшись в страницу острым носом. – Не фотографическая. Я могу провести химический анализ, если молодые люди пожертвуют четвертушкой листа.

– Нет! – одновременно воскликнули Хьюго и Мария.

– Что? – переспросил Раттенбойм, перевернув страницу и упершись взглядом в одну из пиктограмм. – Хм… Поверьте моему опыту, молодые люди, этот сорт бумаги не выгорает на солнце, он и через двадцать лет будет иметь первоначальный цвет. Качественная бумага. Я ответил на ваш вопрос?

– Спасибо, – Хьюго забрал книгу из рук старика, цепкие пальцы с неохотой разжались. – А если я скажу, что вчера цвет обложки и всех страниц был белым, а сейчас… сами видите.

– Освещение, – заявил Раттенбойм. – Электрическое освещение вырезает из спектра довольно большие области…

– Спасибо, – еще раз повторил Хьюго и, опустив книгу в рюкзак, взял Марию под руку. – Извините, что отняли у вас время.

* * *

Рейс на Фарго вылетал в десять тридцать вечера, и остаток дня они провели в отеле на Четвертой Юго-Западной улице, трехзвездочном комплексе для невзыскательных туристов из Европы. Мария предложила посидеть в холле, зачем, мол, тратить деньги, пусть и не такие уж большие, но Хьюго направился к стойке портье и снял до полуночи для мистера и миссис Мюллер однокомнатный номер на шестом этаже. Мария промолчала, а когда они поднялись в номер, поцеловала Хьюго в губы и прошептала: «Да».

Что она имела в виду, Хьюго сначала не понял, а мгновение спустя уже и ответить не мог, потому что, как пишут плохие романисты, чьи книги он просматривал, «члены его сковал ледяной холод, и в голове остановилось всякое движение мысли». Мысли действительно исчезли, как и ощущение реальности, холод же был такой, будто Хьюго оказался в камере огромного холодильника. Все, что представало перед его мысленным взором (странно: думал Хьюго сейчас исключительно штампами), вызывало единственную, но всепроникающую эмоцию – радость.