Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16

– Ложки гну, – буркнул Лерман, и Купревич сразу вспомнил прежнего Иоську. Тот терпеть не мог, когда кто-нибудь нукал и всегда встревал с фразой про гнутые ложки.

– Суперпозиция, конечно, не полная, полной и ожидать невозможно при таком большом числе взаимодействующих элементов, и к тому же… – заговорил Лерман, продолжая смотреть не на Купревича, а на его чашку. Тот сделал рукой приглашающий жест, и Лерман немедленно попробовал чужой кофе, поморщился и продолжил фразу с того места, на котором остановился: – К тому же, в нашей индивидуальной памяти в связи с возникшей интерференцией не могли не произойти обратимые изменения, что тоже не может не накладывать свои особенности на оценку состояния системы.

Лерман и раньше злоупотреблял двойными отрицаниями, даже закон всемирного тяготения он как-то сформулировал, удивив экзаменатора: «Сила, с которой тела не могут не притягиваться друг к другу, пропорциональна…» А потом настаивал, что такое определение правильнее, поскольку двойное отрицание усиливает утверждение.

– Вай-фай работает? – поинтересовался Купревич.

– Он и не мог не работать, – пожал плечами Лерман. – Основополагающие физические принципы не меняются только из-за того, что… А, ты хочешь знать, писал ли свои… Писал, успокойся. Если ты думаешь, что мы можем так просто обнаружить противоречия с собственными воспоминаниями или лакуны в событиях, или еще что-то, не соответствующее…

– Например, я помню, что говорил по телефону с подругой Ады, ее звали Орит, а такой женщины, оказывается, вовсе не существует.

– «Вовсе не существует» – это ты не мог не загнуть, конечно. Наверняка существует, просто с Адой оказалась здесь не знакома. К тому же, – Лерман передвинул чашку обратно к Купревичу, – ты уверен, что помнишь именно то, о чем только что сказал? Память о памяти, да? Ты помнишь сейчас, что не так давно вспоминал, будто ты говорил с женщиной по имени…

– Орит.

– А сейчас, если станешь вспоминать, это будет память памяти о памяти, и вероятность… Ну-ка, вспомни, как все-таки ее звали?

Купревич смотрел на Лену, опустившую голову и будто отрешившуюся от реальности: разговора она не понимала, терминология была для нее темным лесом, она только чувствовала, что он нервничает, злится на старого приятеля, что-то хочет ему доказать, но не может. Ей не нравилось, что он не только считает себя слабым, но позволяет Лерману принять это и вести разговор по-своему.

– Как звали женщину… – протянул Купревич. Действительно… Он недавно назвал имя… Подруга Ады. Но у Ады единственной подругой была Лена. А когда он звонил из Бостона, по телефону Ады ответила женщина, которую звали… Орит? Он не мог вспомнить.

– Хотел бы поговорить с другими мужьями Ады, – задумчиво проговорил Лерман. – Они оба гуманитарии, так? Следовательно, воспринимают суперпозицию как реальность и не забивают голову соображениями физической нелокальности, декогеренции и проблемами нелинейности волновых уравнений. Кстати, – он наконец посмотрел в сторону Лены, но неопределенно, будто она, как квантовая частица, была размазана по всему пространству кафетерия, – вы можете это организовать? Я имею в виду встречу с… Шауль, да?.. И Семен? Память все время необходимо контролировать.

– Нет, – твердо сказала Лена.

– Нет? – удивился Лерман. – Не Шауль? И не Семен? Вот видите, на память невозможно положиться.

– Шауль. Но вам не нужно с ним встречаться. Он сидит шиву. У него траур. Он потерял жену.

Купревич хотел сказать, что и он тоже… Не успел. Лерман откинулся на спинку стула, поднял взгляд к потолку и расхохотался – громко, прерывисто, неестественно. Купревич с Леной переглянулись. «Прости, – сказал ее взгляд, – я знаю, ты тоже, я не подумала». – «Я знаю, – ответил он, – мы оба потеряли…» Он не договорил взглядом фразу: хохот Лермана перешел в рыдания, громкие, прерывистые, такие же неестественные, как смех.

Истерика. Иосиф держал себя в руках все время перелета, а потом здесь. Купревич вспомнил собственные слезы, но жалеть Лермана не стал. Знал, что через минуту тот будет стыдиться своей слабости и делать вид, будто ничего не произошло.

Лерман застыл, положив руки на колени.

– Сидит шиву, понимаю, —произнес он сухо. – У него умерла жена, да.

– Простите, – пробормотала Лена.

Лерман уже взял себя в руки.

– Не могли бы вы заказать еще пару чашек чая? – спросил он вроде бы у Лены, но глядя в пространство. – Не капуччино, который я терпеть не могу. Две большие чашки. Я заплачу.

– Вам тоже? – тихо спросила Лена у Купревича. Тот кивнул, хотел подняться и пойти с ней, но Лена положила ему ладонь на плечо, и он остался. Вдвоем с Иосифом. Тет-а-тет.

– У тебя… – задал он мучительно нестерпимый вопрос, – У вас… то есть у Ады…

– Ты о детях? – Лерман не любил ходить вокруг да около. – У тебя с Адой детей не было, я правильно понял? А у нас… – Он потер лоб. – Я не могу этого не помнить. Это базовый инстинкт, при любой суперпозиции…

Не было у Ады от тебя детей, – подумал Купревич. – Не было и быть не могло.

– Сейчас, – сказал Лерман и полез в боковой карман пиджака. Купревич не сразу понял, что он собирался найти. Тот вытащил заграничный паспорт и, прежде чем раскрыть, спросил: – У вас… то есть у Штатов с Израилем тоже безвизовый режим?

Проверяет соответствие реальностей. Для него важнее – установить взаимно однозначное соответствие? Или не торопится раскрывать паспорт, потому что боится увидеть не то, что помнит?

– Гражданам США не нужна виза при посещении Израиля, – сказал Купревич голосом робота, сообщающего информацию по телефону. – А гражданам Израиля необходима виза для поездок в Соединенные Штаты.

– Ну да… ну да… – пробормотал Лерман и быстро перелистал страницы. Долго смотрел на одну из них, захлопнул паспорт и спрятал в карман.

– У нас безвизовый режим в обе стороны, – сообщил он, стараясь отдалить момент, когда придется сказать вслух то, что мысленно он уже произнес.

– Что ты там увидел? – Купревич не собирался щадить чувства своего визави.

Лерман тоже не собирался щадить чьи бы то ни было чувства – свои, в частности

– В паспорте не записаны дети старше восемнадцати лет, – небрежно сообщил он. – А моложе у нас с Адой не было. – Он запнулся. – Софке двадцать семь, она родилась через год после того, как мы с Адой поженились. То есть… – Он запнулся еще раз, пытаясь то ли выразить нужными словами то, что хотел сказать, то ли обдумывая фразу, которой хотел что-то скрыть.

История полна фальсификаций, – вспомнил Купревич слова Баснера. И это так. Нет единой истории. В том числе личной. И быть не может. Даже в отсутствие склеек. Помнишь одно, в документах записано другое, а тебе рассказывают третье. И ты не можешь выбрать, какая из реальностей истинная, поскольку истинно все, что могло произойти, а не только то, что, как тебе кажется, произошло в твоей жизни.

Лена вернулась, села за столик, стараясь не смотреть в сторону Лермана, а на Купревича бросила мимолетный взгляд, мгновенно отметив его напряжение, его отстраненность от собеседника. Что-то между ними произошло, пока она делала заказ. Официант – на этот раз это был молодой парнишка, улыбавшийся в обе щеки, – расставил чашки и круассаны на блюде, много, штук десять.

– У него, – Купревич не стал показывать, но было понятно, о ком речь, – есть дочь. София.

– От Ады? – Лена спросила и только после этого поняла, насколько сам вопрос Купревичу неприятен, а уж ответ… – Почему она…

Да, он тоже подумал. Почему дочь не прилетела с отцом? Умерла мать…

Лерман отпил чай, сказал, отвечая Лене:

– Софа рано выскочила замуж, восемнадцати не было. Хороший парень, Виктором зовут. Вдвое старше ее. Ну и что? Возраст не играет роли.

Он себя хотел убедить?

– У них две девочки-погодки. Со старшей, Алисой, все хорошо, а младшая, Дина, болеет третий год уже. Поэтому Софа не поехала со мной, если вы это хотели спросить.

Лена хотела что-то сказать, но Купревич положил ладонь ей на запястье, и она промолчала. Точнее, вопрос задала, но Купревичу и молча. Ада уехала в Израиль, когда дочери больше всего нужна была помощь.

Ада никогда так не поступила бы, – молча сказал Купревич. Лена кивнула, соглашаясь.

– Вы звонили домой после приезда? – Лена задавала безжалостные вопросы.

– Нет. В суперпозиции реальность может противоречить моей памяти.

– Так проверьте, – не отставала Лена.

Лерман медленно достал телефон. Положил на стол. Минуту смотрел на него, будто не мог узнать.

– Вам набрать? – Лена не хотела отступать, и Купревич подумал, что старается она для него. Понимает, насколько неприятна ему возникшая проблема дочери Ады и Лермана. Проблема, которую нужно решить как можно скорее, иначе он сойдет с ума от неопределенности. – Назовите цифры. В Россию нужно звонить через семерку. Вы купили израильскую симку? От какой компании? Безек бейнлеуми?