Что скрылось во тьме? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 16

Купревич вспомнил, какой телевизор стоял у них дома. Он точно знал, что… Странно. Он помнил, конечно, он же только позавчера… но какой фирмы… размер экрана… Он нервничает, и потому память буксует. Плоский экран, конечно. Высокого разрешения. Как называется…

Он не мог вспомнить.

– Что? – сказал Лерман. – В памяти двоится? Володя, не отвлекайся на мелочи, они еще будут путаться, пока память не устаканится в суперпозиции. Не думай о лишнем.

Он говорил с ним, как с ребенком.

– Вот, – сказала Лена, – нашла. «Физикал ревю». Год две тысячи пятнадцатый.

– Как же вы его нашли? – Лерман и с ней разговаривал, как с ребенком. – С помощью поисковой системы, верно? Какой?

Он хотел знать, в каком направлении будет меняться память.

– Гугл, конечно. – Лена никому не позволяла говорить с собой подобным тоном. – Я не расслышала сначала. Итак?

– Гугл, прекрасно, – пробормотал Лерман.

– Давай я, – Купревич забрал у Лены телефон, ничего особенного, знакомая фирма LG, у Ады был похожий… У Ады. У кого сейчас ее телефон? Почему ему не пришло в голову выяснить?

– Что с тобой? – Голос у Лены был почти такой же, как у Ады. В точности такой же. Ада так же наклоняла голову, задавая вопрос. Так же смотрела в глаза, она никогда не отводила взгляда первой.

– Ничего, – пробормотал он.

Экран был привычным, картинка Гугла выглядела обычной, хотя и было в ней что-то… Он не понял – что, но тут же об этом забыл. На странице журнала нашел оглавление, здесь тоже возникла странность: к некоторым статьям доступ был свободным, к некоторым – платным, причем это не зависело от времени публикации. Набрал фамилию Лермана. Странное чувство раздвоения сознания: он, конечно, хотел, чтобы статья была на месте и в свободном доступе, тогда они смогли бы с Иосифом подробно все обсудить и прийти хоть к каким-нибудь выводам. В то же время он хотел, чтобы статьи не оказалось. Не писал Лерман ничего по поводу сложных склеек. И пусть утрется. Пусть посмотрит, наконец, удивленным, испуганным, просящим взглядом. Сбить спесь. Поставить на место.

В оглавлении было три статьи, две в закрытом доступе, одна в открытом.

– «Распределение операторов Менухина-Горчака, – прочитал вслух Купревич, – в пространствах межмировых взаимодействий, и расчет склеек второго порядка в линейном приближении».

– Что? – Лернар потер лоб. – Ну-ка, покажи.

Он изучал картинку в телефоне, будто это было изображение Моны Лизы. Или нет – фотография обнаженной женщины в неприличной позе.

– Что-то не то? – осведомился Купревич. Конечно, что-то было не то. И он даже мог сказать – что именно. Менухин никогда не занимался многомировой физикой. Горчак – да, оператор его имени стали использовать в эвереттовской математике в позапрошлом году, но не для расчетов склеек второго порядка (кстати, это еще что такое?), а для перенормировки нелинейных частей уравнений Шредингера.

– Я не писал статью с таким названием, – в голосе Лермана наконец прозвучала растерянность. – Или… может… погоди… дай вспомнить.

Память у него, видимо, тоже двоилась. Плохо. Они не смогут обсудить проблему, если даже в названиях собственных работ начнут путаться. Если он забудет все, что сделал за последние годы. Потом вспомнит, конечно, но это будет уже другая память, о другом. И у Иосифа будет другая память. Может, это не плохо. Их памяти начнут, по крайней мере, соответствовать друг другу.

– Кажется… – бубнил Лерман. – Ну да…

Вспоминай, вспоминай…

– Лена… Леночка…

Кто это сказал? Лена уткнулась лбом в его плечо – было ей страшно, или она тоже путалась в своей памяти? Почему раньше, на кладбище и потом с памятью все было в порядке? Или он не обращал внимания?

«Кто я? – подумал Купревич. – Кто я сейчас?»

Конечно, он был собой. Ада умерла, и ему звонила Лена, подруга Ады, женщина, сидевшая сейчас рядом и положившая голову ему на плечо. Ее голос он тогда перепутал с голосом жены, и когда услышал: «Ада ушла от нас», подумал, что она жестоко над ним шутит. Наверно, репетирует роль. Хотел сказать: «Ада, это глупая и неуместная шутка. Как ты меня напугала!» Но женщина представилась, он же слышал, она сначала сказала: «Я Лена, подруга вашей жены, у меня ужасная новость…»

«Кто я сейчас? А Лена? Она помнит тот разговор?»

– Черт! – Лерман бросил телефон на кровать, Купревич подобрал его и посмотрел на экран. Иосиф ушел со страницы журнала и, видимо, пытался найти свою статью (ту, которую все еще помнил) поиском в Гугле.

– Послушайте, – нервно заговорил Лерман. Сейчас это был совсем другой человек, не самоуверенный, но еще сохранивший остатки самоуважения. – Послушай, Володя. Мы должны немедленно все обсудить и записать. Память меняется стремительно. Я понятия не имею, что именно забыл и забыл ли вообще что-нибудь. Ты тоже знать этого не можешь. Пока мы будем искать старые статьи и пытаться совместить несовместимое – только время потеряем.

– Согласен, – кивнул Купревич.

– Говорите, говорите! – насмешливо произнес Баснер. – Увеличивайте фальшь.

– Помолчите! – вскричала Лена. – Не мешайте, пожалуйста.

Баснер пожал плечами и сказал, прижавшись лбом к оконному стеклу, отчего голос его звучал глухо, как из банки:

– Я не оставлю Аду в этой земле.

Он был в этом уверен.

Лерман закинул ногу за ногу, возвел очи горе и заговорил, будто читал лекцию на семинаре в своем физическом институте. Лена хотела что-то сказать, но Купревич крепче обнял ее за плечи, провел ладонью по ее щеке, и Лена опять прижалась лбом к его плечу. Что-то прошептала, но на фоне монотонной речи Лермана он не расслышал, переспрашивать не хотел, он и так знал, что она сказала, точнее – чувствовал, но не мог перевести в слова, потому что это были бы его слова, перевод с языка на язык.

Он заставил себя сосредоточиться.

– …Писать их бессмысленно, – бубнил Лерман. – Инфинитный анализ не позволяет пока записывать нелинейные шредингеровские уравнения в форме, которую можно приспособить для аналитического решения, а численно решать у нас нет возможности. Поэтому в первую очередь нужно оценить время релаксации для склейки четырех классических реальностей. Хотя бы порядок величины. Судя по ощущениям, релаксация еще не закончилась, значит, время – порядка суток. Но возможно, больше. Что думаешь?

Вопрос был задан неожиданно, но ответил Купревич сразу, будто думал над проблемой не один день и даже не один месяц. Он сам удивился собственным словам, но они действительно соответствовали его мыслям – неожиданным или выстроенным давно, сейчас это не имело значения.

– Три-четыре дня. Порядка ста часов. Вряд ли меньше, потому что я помню не только новые ситуации, но частично и замещенные. Вряд ли больше, потому что тогда восприятие суперпозиции оставалось бы на уровне «Не может этого быть!», а мы – я говорю о себе, но, как я понимаю, ты чувствуешь то же самое, – уже почти полностью восприняли новую ситуацию.

Да. Лена потерлась лбом о его плечо, и это было самым надежным аргументом.

– Пожалуй, – протянул Лерман. – И что? Мы сможем придумать ветвление, приводящее к декогеренции и распаду суперпозиции, только пока релаксация не завершена. Потом мы попросту забудем о такой возможности.

– Может, и не забудем, – возразил Купревич. – Или ты считаешь, что, когда суперпозиция установится окончательно, мы будем считать естественным и даже единственно возможным, что у Ады было четыре мужа? У каждого из нас останутся материальные свидетельства: документы о браке, фотографии, вещи Ады в твоей московской квартире, в нашем бостонском доме… – Он покосился на Баснера, по-прежнему стоявшего у окна спиной к ним. – В его квартире в Нью-Йорке… В квартире Ады в Тель-Авиве?

– Это мы узнаем, если ничего не будем делать и тупо ждать окончания релаксации.

– Равновесие новой реальности должно быть непротиворечивым, а четыре мужа – это…

– Функция релаксации – экспоненциальная, к равновесию приближается асимптотически… Черт! Прекрати разводить демагогию! Чтобы вызвать декогеренцию, необходимо создать причинно невозможную ситуацию. Согласен?

– Если ты попробуешь создать такую ситуацию, – насмешливо произнес Купревич, неожиданно почувствовав себя способным не только дискутировать с Лерманом, но и победить в споре, – то у нее будет причина, и, значит, никакая созданная кем бы то ни было из нас ситуация декогеренцию не вызовет.

Лерман молчал, сцепил пальцы, думал.

– Вода теплая, – сказал Баснер. – Люди купаются. А она лежит в земле.

Он прижался лбом к стеклу, и плечи его затряслись.