Полёт пяти. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 21

– Хорошо, – сказал я, – поговорим у меня.

Он повернулся ко мне спиной и направился к выходу, не беспокоясь о том, что я мог, вообще-то, не последовать за ним, а выйти в другую дверь.

Меня неприятно удивило, что, выйдя из здания, он пошел прямо к моей машине, которую я сегодня пристроил не на парковке, как обычно, а в тени раскидистого вяза у пожарной лестницы.

Похоже, он следил за мной. Возможно, не первый день.

Я сел за руль, он молча уселся рядом, пристегнулся и сложил руки на груди.

– Кто вы? – вырвалось у меня, потому что мне на миг показалось, что рядом сидит не молодой мужчина в спортивном костюме, а нематериальная сущность, платоновская идея, тень на стене пещеры.

– Мое имя Лев Поляков. – Он тоже повернулся в кресле и посмотрел мне в глаза. – Обычно называют Лоцманом, такая у меня профессия, но я предпочитаю более правильное русское слово: Поводырь.

Он произнес эту фразу по-русски без малейшего акцента, и я тоже перешел на русский – не потому, что так мне было легче, наоборот, по-русски мне тоже приходилось сначала составлять фразу в уме и только потом обращать обдуманное в звуки – слово, действительно, не воробей.

– Поводырь? – повторил я. – Это прозвище?

Он не был похож на лоцмана, какими я их представлял по фильмам и книгам. Мысленно я примерил на него морскую фуражку и отбросил в сторону: не сочеталось. Он был сухопутным человеком, я мог дать голову на отсечение: если и выходил когда-нибудь в море, то на прогулочном катере в гавани Брэндфорда.

– Профессия, – сказал он, – хотя правильнее было бы назвать это образом жизни.

Не люблю ложной многозначительности, а в том, что и, главное, как он говорил, многозначительность переливалась через край, как манная каша, которую мне в детстве варила моя русская бабушка, постоянно забывая выключить газ и спохватываясь, когда каша выползала из кастрюльки и шипением докладывала о том, что уже готова.

* * *

От факультета до моего коттеджа семь минут езды. Машина свернула на Лорел-стрит и остановилась у ворот, открывшихся в ответ на сигнал прибытия. Выключив двигатель, я обнаружил, что мистер Поляков уже стоит у двери и собирается нажать на кнопку звонка – проку от этого не было бы никакого, звонок не работал еще с тех пор, как дверь снабдили идентификатором.

– Не стоит, – сказал я. – Вам она даже не ответит.

– Конечно, – пробормотал он. – Всегда забываю…

Мы вошли в холл, я провел Полякова в гостиную, усадил в кресло, тяжело вздохнувшее от необходимости принять непривычную форму, и сказал:

– Я принесу напитки и легкую закуску, а вы тем временем подумайте над вопросом – собственно, единственным, который меня занимает: почему вы упомянули залив Черепахи?

Поляков промолчал, и я вышел на кухню, где приготовил пару бутербродов с окороком, налил вино (мое любимое «шардонне») в два высоких бокала, раздумывая о том, что в жизни не попадал в более нелепую ситуацию. Почему я пригласил к себе человека, которого никогда прежде не видел? Почему там же, в аудитории, не потребовал ответа на вопрос о заливе Черепахи? И еще: мне казалось, что Полякова я где-то видел. Или кого-то похожего. Где мы могли встречаться? Точно не в университете. В городе? В полиции? Гадать было бессмысленно – память не выдавала своих секретов сразу.

Когда я вернулся в гостиную, Поляков сидел в той же позе, в какой я его оставил, и даже взгляд, как мне показалось, был направлен в ту же точку. Я поставил на стол поднос и спросил:

– Залив Черепахи – что вы знаете об этом?

Поляков ответил, продолжая разглядывать едва заметное серое пятно на стене:

– Я возвращался после обследования фарватера. Интуитивно… Я вам говорил, что в моей профессии нечего делать без интуиции? Она меня и вывела на мелководье. То, что этот остров назывался заливом Черепахи, я понял потом. Точнее, вспомнил.

Фарватер? На суше? Остров, который называется заливом?

– Простите, – пробормотал он, переведя на меня взгляд. – Я что-то не то сказал?

– Вы не ответили на вопрос.

– Ну как же… Хотя… да. Я не могу ответить точно. В памяти, конечно, все сохранилось, но у памяти поводырей свои особенности, вот почему я хочу, чтобы вы преподали мне основы теории квантовой запутанности и идентичных ветвей, иначе мы не разберемся в том, что важно для нас обоих.

Нанизыванием слова на слово он, кажется, пытался скрыть то ли неуверенность, то ли нежелание отвечать на вопрос.

– Что вы знаете о заливе Черепахи?

– Я же сказал! В тот день я обследовал новый для меня фарватер. Возвращаясь, вышел на мелководье. Это тоже земля, конечно. Идея в том, что явление должно описываться вашими уравнениями и теорией невычислимых функций. Вы мне должны объяснить, что к чему, а не я – вам.

– Залив Черепахи! – вернул я его в русло разговора.

– Да… – Он помедлил. – То, что помню… Я подумал, что могу позволить себе небольшой отдых, прежде чем вернуться домой через Ардейл.

– Ардейл? – Поблизости от Нью-Хейвена не был населенного пункта с таким названием. – Вы можете сказать, наконец, что видели? – Я больше не мог сдерживаться.

Он поднял на меня виноватый взгляд.

– Со стороны домиков, похожих на склады, появились двое: мужчина и женщина. Вошли в воду по щиколотку, мужчина подвернул брюки, а женщина была в короткой юбке, она сняла туфли и несла в руке. Мужчина был на голову выше спутницы, рубашка светло-зеленая навыпуск, волосы темные, гладко зачесанные назад, нос немного великоват для его лица…

– Спасибо, – сухо сказал я. – Мне приходилось смотреть на себя в зеркало.

– Ну да… Женщину вы тоже знаете.

Я промолчал.

– Они ссорились и не обращали на меня внимания, – продолжал Поляков.

Ссорились, да. Я впервые вышел из себя, накричал, и она…

– Женщина пошла навстречу волне.

А я стоял, смотрел и еще ничего не понимал. Как и она.

– Я сразу представил, что произойдет. – Поляков отвернулся от меня и смотрел в пустой проем стены, будто видел там, как на белом экране, кадры из старинного немого фильма. – Нужно было уходить, но у меня возникло ощущение, что я на капитанском мостике, корабль несет на камни, а за борт упал человек, его можно спасти, дав полный назад, но тогда корабль почти наверняка выбросит на берег…

О чем он говорил?

– Женщина входила все дальше в воду, волна прямо перед ней поднялась на высоту двухэтажного дома и опрокинула, как куклу… Всё, – виновато произнес он. – Больше не помню.

Сенту так и не нашли. Искали, как мне потом сказали в полиции, весь вечер, а потом с утра и целый день. Ничего. Был шторм, тело унесло в бухту, а оттуда, скорее всего, в океан. Я ничего этого не помнил. Только то, что мы начали ссориться еще по дороге к заливу. Дальше – провал.

– Значит, вы там были.

Он кивнул.

– Куда ж вы делись? – враждебно спросил я.

– Домой, конечно, – глухо проговорил он, и неожиданно его речь опять стала сбивчивой. – Но не уверен, что… Я и Ардейл не помню, потому что перенервничал на берегу. Я ж говорю: память у поводырей профессиональная и на мелководье сбивается. Я потому и хотел, чтобы вы… Собственно, это все.