* * *
Думаю, что именно тогда, выйдя из освещенного ярким полуденным солнцем кабинета раввина Йосефа Дари в полумрак коридора и не очень-то ориентируясь в последовательности поворотов, И.Д.К. встретил Илью Давидовича Кремера. Возможно, Илья Давидович проводил И. Д. К. к выходу. Все это не доказано. Известно лишь, что именно в тот день вечером, сидя с домашними за вечерней трапезой, Илья Давидович произнес такие слова:
– А знаете, что Мессия скоро придет, да? И знаете, кто это будет?
– Знаем, – сказала жена, которая читала почти все русскоязычные газеты, – новый Любавичский ребе, чтоб он был здоров.
– Нет, дорогие мои, это буду я, и не нужно так на меня смотреть.
* * *
Идея казалась И. Д. К. простой, как картошка в мундирах. После того, как Люда его прогнала, И.Д.К. привык к этой незамысловатой еде, как привыкают к старому заношенному пиджаку, если нет средств, чтобы купить новый. К еде он привык, к одиночеству – нет. Приходя с работы, он включал телевизор и жил под аккомпанемент «Вестей» РТВ, мексиканских телесериалов, капитал-шоу «Поле чудес» и соревнований «Что? Где? Когда?». Отужинав традиционной картошкой и сложив в мусорное ведро мундиры (демилитаризация, думал он, дело нехитрое, когда речь о картошке, а не о генералах), И.Д.К. долго перелистывал записную книжку, соображая, кому позвонить и напроситься в гости. Приглашать к себе не хотелось – за пустым столом не посидишь, а готовить что-то, пусть даже бутерброды, было выше его сил.
И.Д.К. тосковал и не мог понять – по жене или по сыну. Люда и Андрюша слились для него в единое существо, каким и были в действительности. И.Д.К. они воспринимали пришельцем из внешнего мира – добрым, любящим, нужным, но – иным. Сначала отчужденность была едва заметна, оставаясь на уровне подсознания, но потом, особенно после того, как в двухлетнем возрасте Андрей заболел тяжелой формой дифтерита и лежал в больнице, а Люда спала в коридоре, в то время, как И. Д. К. пропадал на работе (а что он мог сделать, если именно тогда ему разрешили поработать с большим институтским компьютером?), инстинктивная отчужденность превратилась в демонстрацию отстраненности – вот ты какой, работа для тебя важнее, да и что это за работа, за которую почти ничего не платят? А когда И. Д. К. обнаружил в собственных книжных закромах, оставшихся неразобранными после смерти отца и долгое время лежавших в коробках на антресоли, двуязычный текст Ветхого завета и увлекся чтением, Люда и вовсе решила, что сына нужно оградить если не от отца, то хотя бы от религиозного дурмана.
Почему-то И. Д. К. был уверен, что именно мысли о Люде, тягостные и постоянные, как осенний ветер, привели его к идее Кода. Читая Тору, он улыбался про себя ее мудрой наивности, не зная еще, сколько передумано и написано мудрецами всех времен о каждом слове этой Книги. Зная Талмуд, он не пришел бы к идее Кода – просто не решился бы.
Первым человеком, с кем И. Д. К. поделился своими библейскими фантазиями, была, естественно, Люда. И.Д.К. приходил к ним по субботам, играл с сыном и рассказывал бывшей жене (привычка!) о своих новостях.
– Люся! – кричал он из комнаты в кухню. – Я сделал открытие!
– Ага, – бормотала Людмила, – открытие он сделал. Дверь открыл на балкон в зимнюю стужу, а заколотить соседа звали.
– Ты знаешь, что такое Ветхий завет? – Люда молчала. – Это генетический код человека, записанный на бумаге!
Людмила была биологом, такой глупости она вытерпеть не могла. Она выглянула из кухни, чтобы оценить на глаз степень придурковатости мужика, с которым спала почти пять лет.
– Послушай, Илья, – сказала она с чувством превосходства, – ты бы занимался физикой, что ли? О чем ты говоришь? Генетический код написан с помощью четырех символов. В виде двойной спирали. А это…
– Совершенно верно! – торжествовал Илья. – Код обычного человека записан именно так. А человека будущего? Его генетический код записан на бумаге словами, и когда придет время, будет прочитан, осознан, понят как инструкция, и тогда в организме произойдут изменения, которые…
– Подумать только, – с отвращением сказала Людмила, отобрав у Андрея игрушку, которую тот безуспешно пытался сломать. – И кто этот роман для нас составил? Он самый? Который Бог?
– Люда, послушай, я тебе все расскажу.
– В следующий раз, – сказала Людмила и удалилась на кухню, тем самым направив историю по альтернативному пути. В конце концов, в биологии и кодонах она понимала действительно куда больше своего бывшего супруга, и в прямом споре могла вогнать его в трясину сомнений, откуда он, пожалуй, и не выбрался бы. Идея в то время была «свежей», и убить ее не составляло для специалиста особого труда.
А несколько месяцев спустя, когда И. Д. К. все досконально продумал и просчитал на компьютере кое-какие варианты, его никакой биолог не смог бы уже переубедить.
Кстати, и не пытались.
* * *
До некоторого переломного момента история И. Д. К. – я имею в виду не научный поиск, а историю «пробивания» идеи – была, надо полагать, такой же, как сотни и тысячи аналогичных историй. Народных гениев у нас и сейчас хватает, и путь у них один. Наверняка, если бы на Земле (Израиль-1, по современной терминологии) сохранились полные редакционные архивы российских физических журналов, в них можно было бы найти оригиналы статей И. Д. К., озаглавленных, скажем, «Математическое исследование закодированного смысла в Ветхом завете». Легко представить, какими были отзывы рецензентов.
Полагаю, следуя за многими исследователями, что репатриация И. Д. К. в Израиль в 1997 году была вызвана вовсе не шатким экономическим положением (в таком положении вот уже несколько лет находились все россияне) или проявлениями антисемитизма (на которые И. Д. К. вряд ли обращал внимание). Единственная разумная причина – И.Д.К. закончил работу, следующий шаг исследований заключался в практической реализации, и И. Д. К. полагал, что только в Израиле, где Тора действительно почитается Книгой книг, его могут понять и принять. Тем более, что он читал или хотя бы знал понаслышке о компьютерных исследованиях текста Торы в израильских институтах.
Израиль конца ХХ века был, конечно, страной уникальной. Вавилонское смешение культур и языков даже при наличии цементирующей идеологии – сионизма, и цементирующего средства общения – иврита, не могло не привести к противопоставлению новоприбывших старожилам, восточных евреев западным, религиозных – светским, и все это в биологическом смысле было проявлением вечной болезни – ксенофобии, принявшей хотя и скрытую, но не менее опасную форму.
Легко, впрочем, судить, глядя из далекого будущего.
* * *
В квартире пахло сыростью: последний дождь вымочил внешнюю стену настолько, что изнутри все покрылось плесенью. Уходя, И.Д.К. всегда запирал на ключ свою комнату: сосед, будучи человеком непосредственным, считал вполне допустимым в отсутствие хозяина войти и прочитать рукопись, лежавшую на столе, или пошарить в ящике тумбочки в поисках куска мыла.
Вернувшись из ешивы, И.Д.К. обнаружил на своей двери прилепленную скотчем записку: «Званили из института. Еще пазвонит». Сосед ушел, выяснить подробности было не у кого. И.Д.К. бросил портфель на стул и подошел к окну. Окно выходило на склон горы, открывая в раме картину, которую можно было назвать «Тоска Вселенной». Иудейская пустыня простиралась до горизонта – унылые холмы, покрытые чахлым кустарником.
Знакомый экстрасенс, с которым И. Д. К. однажды беседовал о предназначении человека, утверждал, что именно пустыня, причем непременно Иудейская, и есть то место, где человек способен соединиться с Богом. Ничего, кроме тоски, пустыня у И. Д. К. обычно не вызывала. Но иногда, в такие минуты, как сейчас, способна была если не успокоить, то хотя бы примирить с жизнью, демонстрируя философское единство природы и человеческой сущности.
Будучи человеком, решительным только в умственных действиях, И.Д.К. никак не мог заставить себя принять мысль, ставшую понятной после первого же разговора в министерстве абсорбции. Мысль была простая: никому ничего не нужно. Богу, если он есть, – тоже.
Зазвонил телефон.
– Слушаю вас, – сказал И. Д. К. по-русски, тут же обругав себя за старую привычку – его могли не понять и положить трубку, а если звонок важный, то…
– Говорит рав Дари, – сказал знакомый голос на другом конце провода. – После твоего ухода я попробовал в восьмидесятизначном интервале поискать в Книге что-нибудь о нашей сегодняшней встрече.
– Ну-ну, – пробормотал И. Д. К. в явном противоречии с торжествующими интонациями раввина.
– Два слова, и понадобилось немного времени. «Купревич» и «ошибка». Слова идут подряд в книге «Дварим». В тексте «Берегитесь, чтобы не забыть вам завета Господа, Бога вашего, который Он поставил с вами…»
– Я и не сомневался, – сказал И. Д. К.
– Все есть в Книге, все. Будьте здоровы и благословенны….
– А ты попробуй поискать там слова «новый человек» и «генетический код», – сказал И. Д. К., хотя раввин уже положил трубку, – или, например, «рав-дурак». Найдешь и это, идиот ты старый, – добавил он по-русски.
А если он это слышал? – мелькнула мысль. А, плевать. Нужно все сделать сейчас, пока не прошла злость.
И.Д.К. включил компьютер, единственное серьезное приобретение на новой родине, и инсталлировал программу «Тора», которую хранил отдельно от других программ поиска и анализа текста. Программа была большой, одиннадцать дискет, и пока И. Д. К. переводил ее на жесткий диск, было время подумать, отменить решение, в общем – посидеть перед дорогой на чемоданах.
На экране высветились три строчки на иврите – сплошной текст без пропусков между словами. Осталось сделать последний шаг перед тем, как броситься в омут, из которого уже не выбраться. Во всяком случае, не выбраться в прежнем статусе – в этом И. Д. К. был уверен, хотя никаких доказательств тому не имел. Пока не имел. Пока.
Пока, – повторил он еще раз и набрал код расшифровки: он знал сочетание цифр наизусть, никогда и нигде его не записывал и чувствовал себя сейчас тем самым творцом, который много (двадцать миллиардов или пять с половиной тысяч?) лет назад сотворил этот мир и дал ему шанс.
Текст, возникший на экране, был разделен на блоки, которые можно было бы назвать и словами, не имевшими, впрочем, видимого смысла.
Медленно, вслух, четко проговаривая каждый слог, И.Д.К. прочитал написанное. Повторять не было нужды, И.Д.К. и не знал, к чему приведет повторение. Набрав на клавиатуре новый код, он возвратил текст в прежнее состояние криптограммы, записал ее на дискету, и стер программу с жесткого диска.
Выключил компьютер. Встал и потянулся. Сказал:
– Ну, и что теперь?
Он действительно не знал этого.
* * *
Приятели называли Илью Кремера приспособленцем и были правы. Сам он считал себя правоверным евреем и тоже был прав, поскольку в тонких материях отношений между человеком и чем-то, стоящим выше, правда совпадает с мнением, а не с истиной, известной лишь Ему и скрытой от смертных.