Что там, за дверью? Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 24

Полина молча кивнула. Пусть говорит. Пусть говорит скорее и уходит. Пусть уходит, она все ему пообещает, лишь бы он исчез. Пусть исчезнет, а утром она уедет отсюда навсегда. Поселится в отеле, а Максу все объяснит потом, когда он приедет. Муж увидит пятно на потолке в холле и на полу в спальне и все поймет сам.

– Умирая, душа переходит в мир, следующий за нашим, – говорил Кадарос. – Мир, в котором нет ни духа, ни, естественно, материи, а одни лишь разумные эмоции, очередная стадия бесконечного развития во множестве измерений Вселенной. Это естественный путь, как в вашем мире – путь плоти от рождения до смерти. Умирают, в конце концов, и эмоции, переходя в мир чистых идей. Я не знаю, что происходит с идеями, это меня не интересовало, я ведь практик. Действительно, что случается, когда умирает идея?.. Важно вот что: поскольку душа смертна, то ее можно убить. И тогда делом занимаюсь я, это вам понятно?

– Да, да, – сказала Полина и повторила еще несколько раз, чтобы он больше не обращался к ней с риторическими вопросами: – Да, да, да!

– Прекрасно, – одобрил призрак. – Преступление, которое я расследую, относится к разряду общественных, то есть особо опасных. Когда убитая душа переходит в мир эмоций, это процесс невозвратный, как невозвратна в вашем – бывшем моем – мире смерть человека. Мне, как сыщику, нужно найти, вычислить, догнать, обезоружить душу, совершившую преступление. Но… Слушайте меня внимательно, миссис Батурин, я понимаю, что именно этот момент привел вас в замешательство и к нежеланию мне помочь в моей миссии. Изредка… Я не специалист в физических процессах, но знаю, что это случается с вероятностью около одного шанса на три миллиона… Так вот, изредка умершая или убитая – как в нынешнем случае – душа не переходит в мир эмоций, а возвращается в материальный. В ваш. Материализуется, как выражался в мое время граф Калиостро. Это и произошло – убитая душа вернулась в материальный мир, разумеется, в том ограниченном пространственно-временном интервале, который допускается принципом неопределенности. Поэтому, миссис Батурин, я и ограничил ваши поиски деревней и двухдневным интервалом.

– Смит…

– Да, именно.

– Но…

– Должна быть восстановлена справедливость! – воскликнул Кадарос. – Я не судья, я следователь! Я должен найти преступника или – это самое разумное и естественное, согласитесь – вернуть ситуацию в исходное состояние. Я могу – с вашей помощью – спасти погибшую душу. Если душа, назвавшая себя Смитом, вернется, то назовет своего убийцу. И я завершу дело. А суд решит… Вы понимаете теперь, как много от вас зависит, и как много вы можете сделать для правосудия?

– Убить – ради правосудия?

– Ради правосудия, – спокойно сказал призрак. – Миссис Полина, этот человек, Джон Смит, не должен жить среди людей. Он не знает, что с ним произошло. Он сидит сейчас в своей комнате в заведении у Прескотта и мучается мыслями о том, что с ним случилось, кто он и откуда. Он объясняет свое состояние полной амнезией.

– Вы хотите сказать…

– Да, конечно, те редкие случаи, когда появляются люди, не помнящие себя, собственного прошлого… Когда я был жив, я знал одного такого. Бедняга, он наложил на себя руки и правильно сделал, он лишь вернулся туда, откуда… Но Смит – не тот случай. Я знаю его характер, я изучил его дело. Он не покончит с собой. В конце концов, он окажется в тюрьме или в сумасшедшем доме! Убив его, вы…

– Тогда окажусь в тюрьме я, – мрачно сказала Полина. – На всю жизнь. Или даже…

Она не знала, существует ли в современной Британии смертная казнь. Раньше здесь вешали, это точно, Полина читала у Агаты Кристи. Как это… «Убийца должен висеть в петле, – сказал Пуаро»…

Господи, – подумала Полина, – о чем я?

– О чем вы? – с недоумением спросил призрак. – Вас никто даже не арестует. Поймите – живого человека по имени Джон Смит не существует. Он и сам не помнит себя. Если Смит умрет…

Кадарос говорил долго, Полина перестала его слушать, ей показалось, что в комнате начало светлеть, она не видела циферблата стенных часов, а наручные лежали на тумбочке, слишком далеко, не дотянуться, но если начался рассвет, значит, скоро эта белесая нечисть исчезнет, и можно будет немного вздремнуть – если удастся, конечно, – а после завтрака сложить чемодан и уехать в Лондон. Навсегда.

– И тогда правосудие восторжествует, – сказал призрак.

Полина молчала. Лучше не пререкаться. Пусть говорит. Скоро рассвет, и он уйдет. А что скажет Глэдис, – подумала Полина, – когда увидит утром пятна крови на потолке в холле и на полу в спальне?

Где-то далеко прокричал петух. Уходи, – молила Полина. Кадарос не шевелился. Чего он ждал? Ответа? Согласия? Отказа? Почему Полина должна вершить на земле их потустороннее правосудие?

– Миссис Батурин, – напомнил о себе призрак.

Петух прокричал еще раз, и Кадарос растворился в воздухе, как кусок рафинада в теплом чае.

Когда Полина поняла, что она в комнате одна, ей стало страшно. Удивительно, но страшно ей стало только сейчас – от одиночества, от тоски, от того, что она начала уже понимать, от ожидания и еще от чего-то, что она не могла определить и что начало вдруг копошиться в ее сознании, разбуженное даже не словами призрака, а одним его присутствием.

– Мама, мамочка, – бормотала Полина, сползая с кровати и пробираясь к двери, старательно обходя то место на полу, где, по ее предположениям, должно было растекаться кровавое пятно, но все равно ей казалось, что она в эту лужу вступила и теперь оставляла в коридоре и на лестнице следы, которые невозможно будет оттереть.

Она прошла мимо холла и заперлась в гостевой комнате, где прилечь можно было только на голой, без простыней, одеяла и подушек, кровати. Полина свернулась калачиком и провалилась в глубокий колодец, как Алиса, падавшая сквозь землю.

* * *

– Миссис Батурин, что с вами?

– Ничего, – пробормотала Полина, выбираясь из колодца на поверхность и не понимая, куда она попала: назад, в Англию, или к антиподам.

– Вам помочь? – участливо спросила Глэдис. – Как вы меня напугали! Приготовила завтрак, поднимаюсь в спальню, а вас нет, спускаюсь в холл, подушка с пледом на полу, а вас нет и там, я уж хотела позвать Джесса, вдруг слышу, как вы стонете… Что-то дурное приснилось, да, миссис Батурин? Я больше никогда не оставлю вас одну, да и мистер Батурин скоро приедет – в конце недели, верно я говорю?

– Вы ничего не заметили? – сказала Полина.

– А что я должна была…

Полина заставила себя подняться и, опираясь на локоть кухарки, поплелась в холл. Войдя, она бросила взгляд на потолок – при дневном освещении пятно выглядело светлее и похоже было не на кровь, а скорее на несмытую грязь. Плед и простыня лежали на полу скомканные, но не такие грязные, чтобы требовалась немедленная стирка. Никаких следов крови.

Полина облегченно вздохнула и сказала:

– Джесс может отвезти меня в Лондон?

* * *

Садовник с утра отправился в Селборн за покупками, и машину вел Харви, типичный английский флегматик, не то чтобы знавший цену слову, но скорее полагавший, что каждое слово бесценно, и потому открывать рот следует лишь в том случае, если жизни угрожает непосредственная опасность.

Полину это устраивало. Харви дотащил чемодан до машины и положил в багажник. Когда ехали по главной улице Селборна, Полине казалось, что люди смотрят вслед. Может, так и было на самом деле. Она не собиралась останавливаться у заведения Джорджа. Лучше проехать это место побыстрее и не оборачиваться. Несколько мужчин стояли у входа, среди них мог быть и…

– Харви, притормозите, пожалуйста, – сказала Полина.

Почему она открыла дверцу и вышла из машины, приподняв широкую юбку, чтобы не зацепиться подолом? Почему направилась к мужчинам, молча ожидавшим ее приближения?

Почему? – думала она. Так получалось само, будто ею управляла посторонняя сила. Или потусторонняя.

Она не сопротивлялась. Она никогда в жизни не сопротивлялась тому, что получалось само, помимо ее сознания.

– Доброе утро, джентльмены, – сказала Полина.

Мужчины подняли шляпы и нестройно произнесли слова приветствия. Взгляды были откровенны и, должно быть, непристойны, Полину это не занимало. Она вошла в открытую дверь – Джордж стоял за прилавком, наливая пиво клиенту, еще двое мужчин облокотились на стойку бара, за столиками у окна кто-то читал газету, и молоденькая официантка, улыбаясь до ушей, внесла из кухни поднос с тремя тарелками.

– Доброе утро, мистер Прескотт, – сказала Полина.

– Доброе утро, миссис Батурин, – почтительно произнес хозяин заведения. – Рад видеть вас у себя.

Он тоже смотрел на Полину откровенным и, должно быть, непристойным взглядом.

– Ваш постоялец, – сказала она, – мистер Смит…

– Так он себя назвал, – кивнул Джордж. – Не думаю, что это настоящее имя.

– Мне нужно поговорить с ним, – сказала Полина. – Где я могу его найти?

– М-м… – протянул Джордж, – вверх по лестнице и направо, первая дверь. Вы уверены, миссис, что…