Побег Кратова

Побег Кратова
Павел Андреевич Хатемкин

Кратов приходит в себя в незнакомом помещении. Он не помнит ни прошлого, ни того, как сюда попал. Ему известна только его фамилия. Вскоре он узнает, что находится в замкнутом пространстве, разделенном на сектора и похожем на некую станцию. Там есть и другие люди, которые тоже почти ничего о себе не помнят. Вокруг происходят странные вещи: обитатели станции по ночам подвергаются воздействию некой Машины, которая стирает память. При этом люди вынуждены поддерживать исправность систем, которые, как они убеждены, пригодятся им в будущем. Никто не знает, для чего предназначены эти устройства, но все уверены в необходимости своих действий и важности своей миссии. После внезапной аварии, которая нарушает работу станции, Кратов и остальные встают перед выбором – остаться здесь или все же попытаться найти выход. Их мнения разделяются. По крупицам собирая образы из своих ночных кошмаров, Кратов пытается вспомнить, кем он был раньше и что привело его сюда.

Содержит нецензурную брань.

Павел Хатемкин

Побег Кратова

Я увожу к отверженным селеньям,

Я увожу сквозь вековечный стон,

Я увожу к погибшим поколеньям.

Был правдою мой зодчий вдохновлен:

Я высшей силой, полнотой всезнанья

И первою любовью сотворен.

Древней меня лишь вечные созданья,

И с вечностью пребуду наравне.

Входящие, оставьте упованья.

Данте Алигьери, “Божественная комедия”.

Глава 1

Шершавость холодных стен. Это все, что он мог ощущать. Последний луч света сгинул в решетчатом проеме под потолком, забрав с собой остатки зрения. Тишина тоннами воздуха закупорила уши. Сквозь толщу атмосферы, словно из другой реальности, доносились редкие едва различимые звуки. Из другой жизни.

Только холод.

Только холод и острая текстура камня, сдирающая с пальцев кожу, была сейчас его миром. Миром замкнутого пространства без возможности выхода. Кажется, была где-то дверь, но и это уже неважно. За эоны, проведенные в этой пучине черного густого воздуха, она растворилась, срослась с окружающей тьмой. Петли и замки вросли в камень, а сам железный прямоугольник – не более чем надгробная плита без даты и имени.

Борьба закончилась.

Дрожь уже прошла.

Вонзающиеся клыки холода превратились в объятия старого друга. Кожа. Холодная, как камень, неровная, шелушащаяся. Под его пальцами она не отличалась от безжизненных поверхностей вокруг.

Погружаясь, растворяясь, превращаясь, сливаясь.

Дыхания не слышно. Словно в этом темном сосуде никого и нет. А есть?

Кратов открыл невидящие глаза. Кратов. Да. Это было его имя. В нем ощущалась какая-то неправильность. Оно не могло быть им. Это слово должно было занимать другое место в длинной последовательности звуков, которые он ассоциировал с собой. Но так как другие вспомнить не удалось, сойдет и это.

Свет плавно разъедал темноту, врываясь по путям зрительных нервов в сознание, рисуя картину реальности. Белое небо плавно начинало обретать очертания, превращаясь в сводчатый потолок и нависшие над ним стены. Они источали мягкий свет, постепенно заполняющий комнату. Со зрением вернулось ощущение тела и пространства.

Он лежал на полу, но тот не был холодным. Пальцы скользнули по гладкой поверхности.

– Пришел в себя?

Низкий голос, словно рык лохматого хищного зверя, плетью ударил по ушам, заставив дернуться. От резкого движения мрак на доли секунды вновь завладел глазами. В проявившейся картине Кратов увидел человека напротив, который лежал практически на расстоянии вытянутой руки, опираясь на стену. Восковая, неестественно бледная кожа обтягивала лысый череп. Голубые глубоко посаженные глаза хмуро смотрели из-под нависающих надбровных дуг. Широкий мясистый нос был явно несколько раз сломан и сросся массивным угловатым хрящом. Квадратная челюсть сомкнута, желваки поигрывают, словно он борется с желанием накинуться и растерзать свою беззащитную жертву. Вся его угловатая фигура выдавала напряженность хищника.

В глаза бросалось отсутствие одежды и волос на теле этого человека.

Кратов приподнялся на локтях и оглядел себя. Рука скользнула по черепу – то же сам… Пальцы наткнулись на что-то твердое на затылке. Грубый костяной нарост у основания черепа круглым бугром выступал над безволосой кожей. Подушечки ощупали неровности и углубление в центре нароста. В этом было что-то неправильное, но в то же время не вызывало удивления. Кратов пытался понять, что здесь не так, но мысль, казавшаяся так близко, постоянно ускользала.

– Сбивает с толку. Правда? – прорычал сосед.

Мысль молнией проскочила в голове Кратова: "Значит, у них получилось! Все правда!"

– Что? – на мрачном лице появилось что-то похожее на недоумение.

– Что?

Туман в голове рассеялся. Вопрос соседа выбил из задумчивости.

– Вот ты сейчас сказал. Я нихрена не понял, ни слова.

– Я что-то сказал? – недоумевал Кратов.

– Да, – прорычали в ответ, – пролепетал что-то непонятное, как шкет мелкий, ни слова не разобрать.

– Шкет?

– Ну, ребенок, – ответил здоровяк.

Глаза с недоверием смотрели исподлобья. Убедившись, что Кратов правда не понимает, о чем речь, недоверие сменилось подобием жалости, если у такого зверя она вообще может быть.

– Нихрена себе, тебя побило, – хриплый вздох. – Ну, хотя б так. Ясер боялся, что ты не выживешь.

Он посмотрел на Кратова и, не заметив ни капли узнавания, добавил:

– Ясер – это малый, который нас тут выхаживает. Если ему верить, то он вытащил нас из тяжелой передряги. Я Гэрриоун, если что. Нет, нет, нет… Ну, вот, опять.

Мужчина на корточках дополз до него и уложил обратно, чтобы Кратов не упал в лужу прозрачной жидкости, только что извергнувшейся из его желудка.

– Ты еще слаб, дружище. Скакать пока не стоит. Я тут на карачках только и могу, а очнулся пораньше тебя. Ничего-ничего. У меня такое тоже бывало, не парься.

В хороводе стен Кратов вновь потерял сознание.

Когда он очнулся во второй раз, он лежал на боку. В розовом свете стен Гэрриоун сидел напротив, поджав под себя ноги и опираясь на стену. Взгляд его был направлен влево и вверх. Заметив, что Кратов открыл глаза, сосед кивнул на него, обращаясь к невидимому собеседнику:

– Сам у него спроси.