Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– В 36-ой легкотанковой бригаде, в 1-ом танковом батальоне, в хозяйственном взводе.

– У майора Персова? Так мы с вами из одного батальона, получается. Я комвзвода бронеавтомобилей лейтенант Иванов. Вы кадровый или на сборы призваны?

– На сборы.

– Откуда так хорошо в двигателе разбираетесь?

– А что тут разбираться? Он почти один в один, как в моей полуторке, только, как я только что узнал, без бензонасоса. А полуторку я знаю лучше своих пяти пальцев. Не один год езжу. Без хвастовства – любую поломку устраню. Были бы запчасти.

– Забыл: как вы сказали, ваша фамилия?

– Гурин. Красноармеец Гурин, товарищ лейтенант. Разрешите продолжать движение?

– Разрешаю, товарищ Гурин. Красноармеец Гурин. Продолжайте. И спасибо вам еще раз.

В этот же вечер его позвали к командиру хозвзвода. Взводный приказал сдать старшине автомобиль, карабин (который и так стоял в общей пирамиде в оружейной комнате), подсумки для обойм, спальные принадлежности и, согласно приказу комбата товарища Персова, явиться для дальнейшего прохождения учебных сборов к командиру бронеавтомобильной роты капитану Емельянову.

Радостный Колька (боевая машина вместо грузовика!) быстренько собрал свой не хитрый солдатско-шоферский скарб, потихоньку прихватив, между прочим, и кое-что из инструмента и ремкомплекта своей уже бывшей полуторки, и отбыл к новому месту службы.

– Ну что, товарищ Гурин, – приветствовал его, сидя за столом, ярко освещенным лампочкой под жестяным абажуром, скуластый, даже вечером пахнущий «Шипром» молодцеватый капитан. Приказано на время военных сборов зачислить вас водителем в экипаж лейтенанта Иванова. Будете управлять машиной взводного.

– Есть, товарищ капитан, – радостно козырнул Гурин, – управлять машиной командира взвода лейтенанта Иванова!

– Понравились вы Иванову. Просил он за вас. Вы, я вижу, тоже рады. А справитесь? Бронеавтомобиль – это все-таки – не полуторка, хоть и на ее модернизированной версии и создан. Потяжелее будет. В управлении сложнее и привередливее. И, «если завтра война» – воевать на передовой придется, а не грузы в тылу развозить.

– С управлением, товарищ капитан, уверен, справлюсь. Чуть потренируюсь и справлюсь. Я дюже хваткий ко всему новому. Вот увидите. А «если завтра война», то я так считаю: от судьбы не уйдешь. Пуля или снаряд и в тылу найти могут, если суждено.

– Правильно считаете, товарищ Гурин. Ужинали?

– Так точно, товарищ капитан. Ужинал.

– Тогда так. Найдете свой экипаж, заодно и смекалку проявите, – устроитесь на ночлег. А завтра с утра, после завтрака, первым делом обращаетесь к ротному старшине товарищу Баланде. Он вас экипирует, как у нас положено. Потом – служба. Все поняли?

– Так точно, товарищ капитан. Найти свой экипаж, утром обратиться к старшине Баланде за экипировкой и служить! Разрешите выполнять?

– Разрешаю, – кивнул капитан и углубился в свои бумаги.

Языкастый Колька быстро нашел свой экипаж и познакомился с новыми товарищами: светловолосым курносым смешливым радиотелеграфистом-пулеметчиком Олегом Голощаповым и серьезным коренастым башенным стрелком Геной Минько. Больше всех был доволен молоденький интеллигентного вида командир машины, а заодно и комвзвода бронеавтомобилей лейтенант Иванов.

Наутро, сразу после обильного, но не очень вкусного завтрака (да ему не привыкать), с разрешения командира, Колька отправился на поиски ротного старшины. Нашел. Недовольный темноволосый усатый дядька далеко за тридцать сперва стал возмущаться, что склад пуст, ничего нет, еще не подвезли, и пусть красноармеец Гурин продолжает проходить свои недолгие учебные сборы в ботинках с обмотками без всяких положенных по штату экипажам бронеавтомобилей дополнений в обмундировании, амуниции и личного оружия.

На что Колька, по-прежнему лучезарно улыбаясь, не спорил, согласился с совершенно справедливым мнением многоопытного старослужащего старшины, но пообещал сию же минуту сбегать к ротному командиру товарищу капитану Емельянову и поделиться этим старшинским мнением уже с ним. Незлобиво матерясь дорогой, старшина отвел бойца Гурина в свою каптерку и выдал (как от сердца свое собственное, кровью и потом выстраданное, отрывал) изрядно ношенные сапоги с двумя парами свежих портянок, темно-синий уже испачканный комбинезон, черный танкистский шлем, противопылевые очки и сильно потертую светло-коричневую кобуру. Личное оружие, еще дореволюционный наган 1916 года выпуска, под номером *****, сказал старшина, будет теперь значиться за ним, но храниться по-прежнему в оружейной комнате.

Колька переобулся, с гордостью нацепил потертую пустую кобуру на ремень и, оставив старшине, в виде подарка, свои тоже не первого срока ботинки с брезентовыми обмотками, отправился нести службу на новом месте.

Как он и обещал капитану Емельянову, за несколько дней с помощью товарищей по экипажу и водителей других броневиков взвода, Колька вполне освоился с бронемашиной и с ее не таким уж и сложным управлением. Понравилось ему далеко не все. Водить броневик, конечно, почетнее, чем полуторку, но комфорта в разы меньше. Дерматиновое сиденье неудобное, жесткое, в движении непривычно жарко от двигателя даже при полностью открытой лобовой заслонке (по-походному). Когда попробовал двигаться в боевом положении, при закрытой заслонке, – почувствовал себя вообще невыносимо, тяжелее, чем в парной под самым потолком. Да еще и смотреть на дорогу через узкую щель, закрытую пулестойким стеклопакетом (триплексом), оказалось тем еще «удовольствием»: видимость маленькая, глаза напрягаются и очень быстро устают.

Еще больше «обрадовал» своими рассказами развеселый радиотелеграфист-пулеметчик Олег Голощапов. Сам-то он кадровый, в армии второй год, не воевал, но от каких-то других товарищей слыхивал о недавнем боевом применении таких же броневиков в Монголии. Так вот, не то, что руки-ноги, – голову бы оторвать конструктору, который придумал бензобаки ставить под крышей за спиной у водителя и пулеметчика. Неужели другого места для них не нашлось? Один бронебойный снаряд пробивает броню – взрывается внутри – его осколки дырявят бак – и водитель с пулеметчиком щедро орошаются бензином и сгорают, даже, если их помилуют сами осколки. Спасения нет. Иногда, с близкого расстояния, хватает и одной пули из крупнокалиберного пулемета или обычного калибра, но бронебойной. А если при движении по-походному, при открытой лобовой заслонке, враг пульнет через окошко обычнейшей винтовочной пулей и даже ни в кого из экипажа, допустим, не попадет – только лишь бак пробьет? Результат от раскаленной в полете пули, может быть тем же. А не будь там бака, от одной пули или осколков снаряда, глядишь, и не пострадали бы. Или отделались только ранениями.

Кроме того, передняя стенка бака за спиной пулеметчика не дает ему полностью выдвинуть складной приклад – стрельба получается не очень меткая. И о чем или каким местом эти конструктора только думали? Командир говорил: на заводе итоги монгольских боев учли – сейчас, вроде бы, начинают выпускать улучшенные машины с бронированными бензобаками снаружи, на задних крыльях. Дай-то бог, которого, как он, комсомолец Голощапов, знает, конечно же, нет. Но, «если завтра война» – их экипажу придется героически сражаться (а, возможно, и погибнуть) именно на этом пожароопасном «чуде» советского бронеавтопрома. Нет, нет! Он, красноармеец Голощапов, вовсе не ругает советскую промышленность. Но такую дурь, как внутренние бензобаки прямо наверху за спиной, могли придумать и пустить в производство только враги народа или полные кретины!

Поразмыслив над услышанным, новоиспеченный водитель бронеавтомобиля красноармеец Гурин с мнением радиотелеграфиста-пулеметчика Голощапова согласился. Но проситься обратно на полуторку даже и не подумал (да и кто бы ему это разрешил?). Сколько там тех учебных сборов? Месяц? Два? Да, и войной который год пугают… С детских лет только и слышишь все время: вот-вот нападут подлые буржуины-империалисты. А они все как-то не нападают и не нападают. Военные конфликты, где наша непобедимая и легендарная Красная Армия сражалась, – так они далеко от наших границ были: Испания, Монголия, Китай. Не дрейфь, Колька, прорвемся!

И вот – прорвались. Пока, правда, всего лишь через границу с Польшей. Да и прорывались не они – они лишь в уже прорванный прорыв спокойно вошли. Командир, лейтенант Иванов, приказал двигаться на максимальной скорости и по-походному. Переднюю и боковые заслонки открыли для вентиляции, немного пыльный от первой бронемашины встречный ветер обдувал, но полностью от жары совершенно не спасал. Проскользнула одна небольшая, хотя и подленькая мыслишка: если впереди засада – первыми сожгут не их. Устыдился такой подленькой мыслишки Колька. Он вторым ехать не просился – так командир приказал. Не его в этом вина.

Вчера загрузили в броневик полный боекомплект: почти полсотни (49) снарядов к 45-мм пушке и 33 собственноручно набитых патронами толстых трехрядных диска к двум пулеметам ДТ. Патроны старшина выдал и к личному оружию, которое из оружейной комнаты быстро перекочевало в кобуры. Колька с удовольствием зарядил каморы барабана своего старенького нагана золотистыми латунными патронами с полностью утопленными в зауженные к концам гильзы плоскоголовыми пулями. 14 патронов, полное содержимое картонной пачки, поместились в специальном кармашке потертой кобуры. Еще три с половиной пачки он спрятал про запас в свой вещевой мешок.

Жаль, мало ему пришлось попрактиковаться в стрельбе из револьвера. На стрельбище водили только один раз. Выдали, как и в случае с карабином, четыре патрона и стреляй в свое удовольствие, сколько хочешь: один выстрел пробный – три в зачет. Из нагана Колька отстрелялся, стыдно вспоминать, гораздо хуже, чем из карабина. Практика нужна, опыт. Интересно, а пулеметчик и командир из вооружения самого броневика метко стреляют? От этого, как-никак, теперь и Колькина жизнь напрямую зависит.

Вдали на встречной полосе шоссе показалась пешая темно-зеленая колонна, похоже – польское войско. Передний броневик немного сбавил ход, его комэкипажа Сердюк, в звании отделенного командира, обернулся ко второй машине и показал рукой вперед, на колонну. Лейтенант Иванов по танковому переговорному устройству (ТПУ) велел сбросить скорость и своему водителю. Через время передний броневик остановился; Иванов приказал Кольке медленно выехать на встречную полосу движения, в лоб полякам, и тоже стать, не доезжая до первой машины метров двадцать. Остановилась перед ними и польская колонна, но в стороны не рассыпалась и к бою явно не готовилась. Винтовки продолжали мирно висеть у солдат за плечами.

– Значит так, – услышал Колька в наушниках шлемофона голос командира. – Я сейчас пойду – пообщаюсь с панами поляками. Минько, остаешься старшим в экипаже. Пересядешь на мое место. Следить внимательно. И за поляками и за мной. Зарядить осколочным без колпачка и навести на колонну метров на двадцать дальше от первой шеренги. Если я сниму с головы шлемофон – стреляй, обо мне не думай. Голощапов, выходи на связь с батальоном и сообщи о встрече примерно с ротой пехоты почти сразу за… Какой мы пункт проехали? – Иванов сверился с вложенной в палетку картой, – за Листвином. Если начнется бой, – сразу же им сообщишь. Свой пулемет тоже к стрельбе подготовь. Гурин, двигатель не глуши, близко к себе никого не подпускай, начнется стрельба – закрывай все заслонки в кабине и створки капота. Над двумя машинами старшим остается отделенный командир Сердюк. Ну, я пошел.

Иванов поднял очки на шлемофон, волнуясь, расстегнул кобуру нагана, а потом снова застегнул ее шлейку на шпенек: пусть не думают паны поляки, что боюсь. Вытащил штекер шлемофона из разъема. Зачем-то заглянул в планшет, где среди прочего хранилось, как он надеялся и, как убеждал политрук роты товарищ Рыбкин, «самое мощное оружие»: пачка листовок с заранее переведенной на польский язык речью товарища Молотова в сокращенном виде и выбрался из башни через верхний люк.

Немногочисленное польское войско в составе пехотной роты, прекратив движение, спокойно стояло на месте. Подойдя к передней машине, лейтенант Иванов велел выглядывающему из башни отделенному Сердюку командировать в его распоряжение своего пулеметчика Никитина, сносно разговаривающего по-украински. Распахнулась правая дверца броневика, и на дорогу спрыгнул невысокий ладный пулеметчик.

– Пушку и пулеметы изготовить к бою, – негромко распорядился лейтенант. – Если я снимаю шлемофон – начинай воевать. Первый выстрел осколочным без колпачка даешь по колонне метров за тридцать от ее начала. Потом – по обстановке. Подойдут ближе – картечью. О нас с Никитиным не заботишься, главная задача – сохранить машины. Если, что со мной – общее командование дозором на тебе.

– Никитин, – сказал Иванов, уже направляясь к полякам, – улыбаемся. Ты просто моя свита. Для солидности и для перевода. Надеюсь, украинцы у них имеются. Твое дело переводить и улыбаться. От меня не отходить и на провокационные вопросы не отвечать. Будут что спрашивать лично тебя, – ссылайся на командира, на меня, и опять-таки улыбайся.

Когда до колонны оставался десяток метров – им на встречу вышли тоже двое: один, явно офицер, с тремя звездочками на погонах и в фуражке с жесткой угловатой тульей, другой носил на погонах по две нашивки, а на голове мятую, но тоже угловатую, а не привычно круглую, фуражку. Приблизились. Офицер четко вскинул два отставленных пальца к голове и представился. Иванов разобрал только фамилию – Ольшевски.

– Капитан Ольшевский, – перевел на русский второй поляк. – Капрал Погребняк, – представился сам, тоже ловко козырнув двумя пальцами.

– Лейтенант Иванов, – отдал честь всей ладонью Иванов.

– Красноармеец Никитин, – козырнул за командиром пулеметчик, но паны поляки даже не удостоили его взглядом.

Иванов, продолжая доброжелательно улыбаться, открыл планшет, достал два экземпляра «самого мощного оружия» и вручил обоим панам. Какое-то время у них ушло на чтение и соображение. Запшекал непонятными словами капитан.

– Пан капитан просит пана лейтенанта подтвердить: Красная Армия действительно идет в Польшу, чтобы помочь нам воевать с германцами? – спросил капрал.

– Переведи пану капитану, что мы вошли в Польшу не как захватчики, а как защитники. Или пан капитан надеется, что каким-нибудь чудом Польша сама победит фашистов? Где помощь Англии и Франции? Разве они наступают на Германию? Уже две недели, как войну объявили, а даже, как ему достоверно известно, союзным солдатам не раздают боевые патроны. Где польское правительство? Не ваш ли президент первым сбежал из Варшавы, как только немцы перешли границу?

– Варшава еще держится, – перевел капрал своего капитана.

– Еще! – выделил одно его слово Иванов. – Поляки очень храбрые и умелые солдаты. Вот только с собственным руководством и с союзниками им явно не повезло. Пан капитан прекрасно и сам знает, как бестолково обстоят у них дела в организации обороны от немцев.

– Вы будете вместе с нами сражаться с немцами? Об объявлении Советским Союзом войны Германии в речи пана Молотова ничего не говориться.

– По обстоятельствам, – сделал солидное лицо лейтенант Иванов. Возникнет такая необходимость – будем.

– Что Советский Союз предлагает делать польской армии на территории занимаемой Красной Армией?

– На какое-то время, краткое время, вам придется сложить оружие. Красная Армия, быстро продвигаясь на запад, войдет в соприкосновение с германскими войсками и остановит их. С боями или без – это уж, как получится. Но поляки в этом советско-германском противостоянии участвовать категорически не должны. Таков приказ Советского правительства и требования сложившейся весьма непростой международной обстановки. Если польские части, вопреки пользе для собственной страны, будут препятствовать мирному продвижению Красной Армии – ей, к сожалению, будет применено оружие.

– Рота под командованием пана капитана движется походным маршем в направлении восточной границы по приказу пана полковника Грыня. В бой с Красной Армией пан полковник приказывал не вступать. Что нам рекомендует делать пан лейтенант?