Цикл «Как тесен мир». Книга 2. Миролюбивый поход

– Товарищ командир, – негромко, повернувшись к полякам спиной, – заговорил Никитин. – Я вот что подумал… А если, когда мы отправимся дальше, к этим вернуться те, которые из леса по нам стреляли вместе с их подпоручиком? Не думаете, что подпоручик, если остался жив, может им приказать снова атаковать наших, которые следом за нами двигаются?

– И что ты предлагаешь? С собой мы их взять не можем, с ними кого-то оставить – тоже. Расстрелять? Безоружных пленных? А что в Полевом уставе РККА говориться об отношении к сдавшимся в плен? (Никитин молчал). Напоминаю: «…к пленному врагу личный состав РККА великодушен и оказывает ему всяческую помощь, сохраняя его жизнь». Вспомнил? (Никитин кивнул). Спроси сержанта: что он будет делать, если после нашего отъезда сюда явится его подпоручик и прикажет опять воевать с Красной Армией? (Никитин спросил – сержант пожал плечами и промолчал). И все равно мы их расстреливать не будем. Передай сержанту, что я о них сообщу по рации следующим за нами войскам. Если они нарушат мой приказ (дожидаться плена на этом месте), то при следующем задержании их без всяких разговоров сразу расстреляют. Всех. Я лично за этим прослежу. Передай ему, что на неправильные приказы своего командира ссылаться нечего. Каждый солдат, да и просто человек, сам делает свой выбор: выполнить ему преступный приказ и убить другого человека, или отказаться выполнять такой приказ и быть наказанным, вплоть до расстрела, самому. (Никитин кое-как, помогая себе в трудных местах жестами, перевел).

– Он просит, на всякий случай, для защиты от подпоручика, вернуть ему его пистолет.

– Верни, – согласился Иванов. – Скажи, что я верю в его здравомыслие. По машинам.

Довольный польский сержант нацепил на себя обратно ремень с массивной черной кобурой пистолета ВИС-35, а Иванов и Никитин, нагруженные первыми трофеями, двинулись к своим броневикам. В спину им что-то прокричал сержант. Они обернулись. Сержант быстрым шагом приблизился и что-то негромко, чтобы не слышали его солдаты, запшекал.

– Он говорит, – перевел Никитин, – что он благодарен вам за оказанное доверие и хочет сообщить, что на железнодорожных путях возле местечка Мирогощи готовятся к отправке на запад несколько воинских эшелонов. Их засада должна была в какой-то мере задержать Советы и дать возможность эшелонам отъехать.

– Это уже интересно, – сказал Иванов. – Сколько там эшелонов? Сколько войск? Каких?

– Этого он точно не знает, – перевел Никитин. – Слышал, что эшелонов несколько. Разные части. Пехота, какие-то службы, тыловые подразделения. Воинское имущество. Продовольствие. Танков, артиллерии и кавалерии нет. Это точно.

– Почему он решил нам об этом рассказать?

– Он не хочет, чтобы продолжали гибнуть польские солдаты. Он верит речи пана Молотова и Красной Армии. И вам. Приказам своего подпоручика, если тот вернется, он подчиняться не станет. Его солдаты тоже.

– Впереди еще засады есть?

– Наверняка он не знает, но думает, что вряд ли.

Лейтенант открыл палетку и посмотрел на вставленную под прозрачный целлулоид карту. Протянул сержанту:

– Спроси, как нам лучше подъехать к этой Мирогоще и заблокировать эшелоны, чтобы заранее не привлекать внимание?

– Он говорит, – Никитин показал грязным пальцем на карте, – что эшелоны стоят вот здесь, перед пересечением шоссе и железной дороги. Если ехать по шоссе прямо до этого пересечения – нас заметят из эшелонов. Лучше заранее, вот здесь, свернуть налево и объехать. Вот так вот. Тогда мы незамеченные выскочим прямо перед выездом на переезд.

– Ясно. Поблагодари его от моего имени. И скажи, что он сделал правильный выбор. Польским солдатам хватит воевать. (Никитин перевел). Пошли. Расскажешь все Сердюку, – уже на ходу договаривал лейтенант Иванов. – Приказ: гнать машину вперед на максимальной скорости. В перестрелки, если они не мешают движению, не вступать. Остановиться у поворота перед Мирогощей, где показал поляк, и дождаться меня.

– Есть, гнать на полной, в перестрелки не вступать, остановиться перед поворотом у Мирогощи, дождаться вас, – повторил Никитин и они разошлись по своим бронемашинам.

Трофеи лейтенант отдал через дверцу довольному Голощапову. Ему же приказал передать в батальон информацию о польских эшелонах в Мирогоще, собирающихся на запад и свое решение их задержать. И снова быстрая езда с поднятыми для обдува бронезаслонками. Недолгая езда. Передний броневик, с выглядывающим из башни комэкипажем, уже замер перед дорожным знаком «Mirogoshcha», налево ответвлялась узкая проселочная дорога. Иванов приказал Кольке подъехать вплотную к Сердюку слева – Колька подъехал.

– Теперь первым двигаюсь я, – сказал отделенному Сердюку лейтенант Иванов. – Ты за мной метрах в десяти. Когда доедем до переезда, сворачиваем направо и едем вдоль полотна, если будет возможно – с двух сторон от железнодорожных колей. Я слева – ты справа. А дальше действуем по обстановке. Да, и флаги красные пока снимаем: нам лишнее внимание сейчас не к чему. Вперед.

3. Сигнальные ракеты.

К месту назначения добрались быстро, вначале выехали на прежнее шоссе, а там – и на сам переезд через двухколейную железную дорогу. По знаку Иванова броневики остановились. Лейтенант внимательно осмотрел в бинокль открывшуюся в нескольких сотнях метрах от них картину. Усатый сержант не обманул: левая колея, насколько хватало видимости, была занята составами. Скудно клубили темно-серым дымом готовые по команде поднять пары разогретые черные паровозы. Суетились вокруг вагонов солдаты в чужой форме и редкие гражданские. Что-то впопыхах грузили, куда-то спешили или просто стояли группами. Все, как в разворошенной муравьиной куче.

– Голощапов, – сказал лейтенант, – передавай в батальон: в Мирогоще действительно польские воинские эшелоны. Сколько именно – не вижу. Готовятся к отправке. Когда сообщишь – берешь сумку с трофейной ракетницей и потихоньку, не привлекая внимания, выбираешься из машины, подходишь к Сердюку и передаешь ему мой приказ. Первое, его Никитин, взяв штатную ракетницу, присоединяется к тебе. Вы с ним потихоньку забираетесь прямо здесь в посадку по разные стороны от железной дороги (ты влево, он вправо), отходите назад за переезд и затаиваетесь. Ракеты заряжаете красные. И внимательно следите за небом над эшелонами. Когда увидите мою красную ракету – пускаете вверх из-за деревьев, не высовываясь, свои. И по посадке бегом обратно к машинам. Постарайтесь обойтись без стрельбы. Если начнется бой – действуйте по обстановке. Наши танки на подходе. Когда доберетесь до уровня броневиков – с разницей в пять минут (сперва ты, потом Никитин, неспешным шагом, вроде отходили облегчиться, возвращаетесь в машины). Второе, передашь Сердюку. Пушку зарядить осколочным без колпачка и двигаться параллельно мне справа от путей. Взять на прицел солдат справа от эшелона. Остановиться вместе со мной. Иди.

Посерьезневший Голощапов кратко повторил приказ, отстучал по рации в батальон (голосовая связь уже не дотягивала) сообщение Иванова; закончив, нацепил слева на пояс трофейную брезентовую сумку с ракетницей и сигнальными ракетами и выбрался через свою боковую дверцу наружу. Пригнувшись, подбежал ко второму броневику. Через время к нему присоединился Никитин. Пулеметчики немного пообщались друг с другом и разбежались в посадки по разные стороны от путей. Иванов снова установил над своим броневиком небольшой красный флаг – тоже самое повторил Сердюк.

– Гурин, вперед, – приказал Иванов. – Медленно. На второй.

Броневик Сердюка тронулся параллельно командирскому справа от железнодорожных путей. Они неотвратимо и уверенно приближались к эшелону. Их, наконец, заметили. Снующие вокруг первого эшелона поляки остановились, но за оружие хвататься не спешили. Они молча стояли кто с винтовками за плечами, кто без, в своих непривычных фуражках с угловатыми тульями или пилотках и смотрели на спокойно приближающиеся к ним с запада советские броневики под красными флагами. Не доезжая полсотни метров до ближайшего слабо пыхающего серым дымом сверху и белым паром снизу паровоза, Иванов приказал остановиться. По другую сторону путей стал броневик Сердюка.

– Попробую взять панов поляков на понт, – сказал Иванов экипажу. – На мою красную ракету не обращайте внимания. На ракеты Голощапова и Никитина тоже. Этот салют будет дан исключительно для поляков. Минько, меняешь в стволе осколочный на бронебойный и наводишь на котел паровоза, если я снимаю шлемофон, или паровоз трогается, или меня подстрелят – лупишь. Три бронебойных по паровозу – чтобы уже наверняка, Потом осколочными с колпачком по вагонам. Дальше – на свое усмотрение. При необходимости – картечью. И приказываешь Гурину отступать задним ходом до переезда. Близко к машине никого не подпускать.

– Товарищ командир, – вмешался Колька, – бензин скоро кончится, его уже немного осталось. Если мотор долго на холостом ходу работать будет – скоро последние капли высосет.

– Понял. Мотор заглуши. Запустишь в случае начала стрельбы.

Иванов застегнул под горло комбинезон, чтобы полностью скрыть лейтенантские петлицы, прицепил на ремень громоздкую брезентовую сумку со штатной ракетницей и патронами к ней, не спеша на виду у поляков вылез из башни и спустился на землю. Медленно подошел, перешагивая через рельсы, к машине Сердюка и тихо сказал ему, по пояс выглядывающему из башни:

– Василий, мотор заглуши – бензина и у тебя, должно быть, осталось мало. Запустишь только в случае боя. На красные ракеты не реагировать. Если я сниму шлемофон, или паровоз тронется, или в меня пальнут – огонь. Если возле эшелона никого не будет – бьешь по первому вагону. При кучном приближении противника – картечь. Все это передай экипажу, а сам выходи – со мной пойдешь. Старшим машины оставишь башенного стрелка. Свой комбинезон застегни до верха – петлицы спрятать. Для поляков ты будешь лейтенантом, командиром бронеавтомобильного взвода. Я для них – майор, командир батальона. Ведем себя с ярко выраженным чувством собственного достоинства. За нами вся мощь Красной Армии. Говорю только я. Ты со значительным выражением лица помалкиваешь. Все ясно?

– Так точно. Ясно, товарищ майор.

Сердюк передал своему оставшемуся экипажу услышанные инструкции и спустился к командиру. Они твердым уверенным шагом, расправив плечи и гордо задрав подбородки, зашагали по утоптанному гравию вдоль железнодорожной колеи в сторону поляков, сгрудившихся возле без остановки фыркающего клубами дыма и пара черного паровоза. Из толпы чужих мундиров вперед выдвинулось несколько человек со звездочками на погонах.

– Майор Иванов, – вальяжно, как убеленный сединами командарм безусым новобранцам, отдал честь лейтенант Иванов, подойдя к полякам метров на пять, – командир передового батальона Красной Армии. Кто-нибудь разговаривает по-русски?

– Поручик Юзефович, – вышел вперед и козырнул двумя пальцами чернявый офицер в фуражке с мятой угловатой тульей.

– Кто вами командует? – спросил Иванов, свысока, задрав подбородок повыше, оглядывая столпившихся за поручиком офицеров с большим количеством звездочек на погонах.

– Пан полковник Збируг.

– Позовите. Я буду разговаривать только с ним.

– Но пан полковник занят. Он руководит погрузкой.

– Если я прикажу открыть орудийный огонь – пану полковнику придется руководить разгрузкой. Даю десять минут на приход пана полковника. Потом… Сами понимаете, пан поручик, что будет потом. Известите пана полковника. Время пошло, – Иванов демонстративно оттянул грязный манжет комбинезона на запястье и взглянул на часы. Поручик вернулся к своим сослуживцам и они возбужденно запшекали. Некоторые слова, похожие на украинские, Иванов понимал – большинство нет. Один из молодых офицеров повернулся и побежал в гущу солдат вдоль состава. Несколько звездно-погончатых поляков вместе с переводчиком приблизились к красным командирам.

– На каком основании, вы ставите нам условия, – перевел поручик Юзефович вопрос белобрысого худощавого офицера с тремя звездочками на каждом погоне.

– На праве сильного и на основании приказа своего командования, – нехотя, как маленькому, – разъяснил Иванов. – Почитайте вместе с панами офицерами, пока мы ждем вашего пана полковника. (Он неспешно достал из планшета и вручил переводчику стопку листовок). Вам все станет понятно. И что. И почему. И на каком таком основании.

Чернявый поручик перевел ответ грозного красного командира, пробежал глазами речь Молотова, повернулся к своим и раздал листовки. Пока паны поляки вникали в речь советского наркома и переговаривались между собой, вернулся запыхавшийся молоденький офицерик, бегавший, как надеялся Иванов, к пану полковнику.

– Пан полковник сейчас подойдет, – перевел поручик. Иванов медленно глянул на часы (прошло уже больше пяти минут) и важно кивнул головой:

– Ладно, я еще подожду. Не заставлять же мне вашего командира, как его молодого офицера, бегом бежать. Это было бы выглядело недостойно перед его личным составом. Лишь бы из моих бойцов кто-нибудь случайно не сорвался и не открыл по вам огонь раньше времени.

Еще через несколько минут сгрудившиеся за польскими офицерами солдаты расступились и пропустили вперед невысокого седоусого тщательно выбритого лощеного военного с тремя полосками на трехзвездочных погонах.

– Полковник Збируг, – перевел поручик козырнувшего лощеного офицера.

– Майор Иванов, – отдал честь сам себя повысивший лейтенант. – Командир передового танкового батальона легкотанковой бригады Красной Армии.

– Что вы здесь делаете?

– Жду разоружения подчиняющихся вам войск. Временного разоружения.

– У меня приказ моего командования, – сдвинул брови полковник, – погрузиться в эшелоны и следовать в западном направлении.