Не время для человечности

– Кстати, ты же там был еще вместе с Ми-Ми? Я просто помню, что это было единственное мое двойное свидание на движе. – теперь уже Эйч плюхнулся на диван.

Я протяжно замычал. Интересно, как так получается, что эта тема постоянно всплывает? Второй шар нашел свое место в лузе, и биток выкатился на хорошую позицию для удара по третьему.

– Да, я тогда еще был с Ми-Ми. Но я сейчас не об этом, а о том, что сегодня мне вместе с новым проектом выдали новенького в команду, и оказалось, что его брат – организатор кучи ивентов, которые обычно бывают на кольце. – после прямого удара третий тоже исчез со стола, но четвертый был заблокирован почти полностью, и я задумался, как можно попытаться по нему попасть. – И этот чувак подогнал мне четыре билета на сегодняшний движ.

Курт довольно потер руки, и было видно, как мысль о Трикотаже в его голове медленно сменяется другой.

– А что, на работе ты никому не предлагал?

Мне не удалось коснуться четвертого, и Курт взял биток в руки, выбирая, куда его поставить.

– Предлагал тому чуваку, с которым ходил в прошлом году, ну, который фанат инди, но сегодня день рождения у его девушки, и там типа уже какие-то планы есть. Лексу еще утром писал по другой теме, но он пока все еще не заходил. Фай сегодня в студии не было, она вроде собиралась раздать пару смен и съездить к семье на неделю. Так что все четыре билета еще у меня.

Эйч кивнул и поднял стакан, чуть не расплескав пиво.

– Тогда я в деле. У Вик, кажется, не было никаких планов на вечер.

Курт все же сумел коснуться четвертого, хоть и не забил его, и Эйч сменил его за столом.

– Соглы, тема огонь. Ух, сегодня вечером битецкие выбьют из меня весь остаток рабочего вайба! – Курт мечтательно улыбнулся, глядя в потолок.

Эйч не без доли везения забил четвертый и, взглянув на наши пустеющие стаканы, приложился к своему.

– Ну тогда что, часов в десять с небольшим стыканемся где-нибудь у кирпички? Движ в десять начинается. – я посмотрел на часы, которые показывали двадцать минут восьмого. Сигарета дотлела до фильтра, и я затушил ее о дно пепельницы.

Уже более уверенно разобравшись с пятым, Эйч кивнул.

– Блинский, тогда мне нужно срочно сделать звоночек, иначе у Вик времени не хватит на сборы, и мы придем к середине тусы.

Пока Эйч звонил жене, я облажался с шестым, и за стол стал Курт. Я плюхнулся в кресло и взял в руку стакан, пытаясь понять, о чем я только что мельком подумал, когда бил, отложив мысль на пару секунд – и вот ее уже нет. Меня преследовало навязчивое ощущение, что я что-то забыл, причем я замечал это сегодня уже несколько раз. Забыл как будто что-то бытовое, но супер-важное, вроде включенного утюга или незапертой входной двери. Или оно было просто похоже на бытовое по ощущениям, а связано было с чем-то другим? Память наотрез отказывалась нащупать эту мысль. Пока Курт выбирал угол удара по седьмому, я медленно прокручивал в голове все, что должен был сделать сегодня, проверил рюкзак – но ни единой идеи не появилось. Все было сделано, куплено, отправлено и так далее. Возможно, это было как-то связано с Минс, которую недавно упомянул Эйч, и мозг связал это с посылкой? Но ведь посылку я отправил, да и мысли о ее получателе уже какое-то время не вызывали хаоса в голове, не будоражили чувства, не наводили ни на какие жалящие воспоминания и образы. Все было переварено и отработано, я даже выкинул сегодня утром в мусор тот конверт, и сделал это с легкостью. Так что она тут была не при делах. А что же было?

За следующий час мы сыграли еще семь партий, Эйч и Курт, как будто сумев прочесть мои мысли, зачем-то завели разговор о Минс, разглядывая фотку подаренной ей картины и выпытывая о несуществующих подробностях нашего возможного, как им казалось, реюниона. Но долго эта тема не продержалась, и Эйч начал рассказывать о забавной теории заговора, на которую он недавно наткнулся в сети, а потом мы с Куртом долго спорили на тему опенингов одного аниме, и Эйч делал вид, что его вот-вот вырвет. В какой-то момент я хотел рассказать чувакам о том, что утром проснулся в ванне и не могу вспомнить вчерашний день – но вдруг передумал. Если бы они были в курсе о том, что я делал вчера, если даже это самое “вчера” не было лишь сном, они бы сказали, а сама эта история звучала не особо смешно, скорее странно. Когда время вышло, и свет над столом погас, мы сложили шары в коробку, собрали вещи и направились к лестнице. Эйч расплатился за стол и пиво картой, и я пометил у себя в заметках, что нужно ему сегодня скинуть мою часть. Оставив кии на стойке, что занимала всю стену рядом с кассой, мы вышли из клуба. После короткого перекура, во время которого были обсуждены детали сегодняшнего похода на “Пир”, мы разошлись, не прощаясь, я купил пачку апельсинового сока в небольшом магазине рядом с клубом, после чего заказал такси до дома, чтобы оставить там все лишнее перед тем, как двинуться на кольцо. На часах было 20:35.

* * *

Приехав домой, я поставил сок в холодильник, выложил из рюкзака холсты и краски, оставив их за мольбертом в углу комнаты. Все остальные нужные вещи – ключи, прозрачный пузырек с таблетками, паспорт, компактные наушники-затычки вместо стандартных накладных, пачку сигарет, четыре билета – я рассортировал по карманам джинсов и темно-красной толстовки, рассудив, что через час-два на улице будет уже слишком прохладно для футболки, пусть даже плотной. За воротник толстовки я зацепил и очки.

Поесть можно и где-нибудь на кольце, так что нужды что-то готовить не было, и я умылся холодной водой и пару раз пшикнул духами с верхней полки в ванной – подарок Минс, который держался уже почти год, но все же вот-вот закончится. Половина упаковки жвачки нашлась в кармане ветровки в шкафу, и там же неожиданно обнаружилось несколько мелких купюр и горстка монет. Все это перекочевало в задний карман джинсов. Еще раз проверив все снаряжение и сменив кеды на цветастые кроссовки, которые было куда сложнее оттоптать на танцполе, я удовлетворенно кивнул и вышел из дома.

Добираться до пункта назначения на трамвае было не слишком удобно – пришлось бы делать пересадку на бульваре, ждать единственного трамвая, который оттуда ходил до Старого города, да и от нужной остановки до кирпички топать довольно долго, а я все же хотел перед всем действом зайти куда-нибудь перекусить – вопреки названию, на “Пиру”, как и на большинстве подобных мероприятий, можно было только выпить, а из еды была лишь опциональная закуска к шотам в виде долек апельсина или грейпфрута. Всего пару раз я наблюдал на тусах небольшую будку с бельгийской картошкой-фри, и оба раза мне к тому моменту было уже не до еды. Прокрутив в голове эту мысленную цепочку, я решил добраться до места на метро, которое обычно игнорировал. Закурив сигарету и включив музыку в наушниках, я двинулся в сторону ближайшей станции метро, которая была в минутах пяти ходьбы от моего дома – в кои-то веки этот пункт в описании квартиры в объявлении не оказался приукрашенным в несколько раз.

В целом я не очень любил метро по трем причинам. Первая – мне по какому-то роковому невезению почти всегда нужно было сделать как минимум одну пересадку, чтобы доехать в нужное место. Вторая – станции некоторых веток были заложены довольно глубоко, и долгие поездки на эскалаторе частично нивелировали преимущество по скорости перед наземным транспортом. Третья была совершенно очевидна – совершенно неадекватное количество людей вплоть до шести-семи часов вечера, по некоторым направлениям и того дольше, следовательно – теснота и духота. Однако ездить именно в Старый город из текущей квартиры оказалось не так уж и неудобно: проехать нужно было шесть станций в пределах одной ветки, и на середине этого пути, когда и начинался Старый город, поезд выныривал наружу и ехал по поверхности следующий несколько станций, пока не покидал исторический район. Видимо, это решение, примененное еще на паре участков по всему городу, было призвано придать месту больший колорит – сами наземные станции имели весьма классический вид, без потерь по функциональности. Это походило на поездку в скоростном трамвае, так что мне было не на что жаловаться, к тому же в такое время – а было уже без пяти девять – пассажиропоток заметно уменьшался.

Пока я шел к станции, я думал над тем, что этот день был довольно хорош, хоть и начался он странно. Я почти не проваливался в скуку и монотонную предсказуемость событий, я символически расстался с тяготящим прошлым, кое-какие события наводили на мысль, что я нахожусь в каком-нибудь скучноватом и малобюджетном фильме категории “Б” – но все же в фильме, и это было несравненно лучше убийственной рутины, печать которой лежала на большинстве прочих дней. Будет о чем подумать перед сном. А, и да – любопытно, как выглядит альтернативная версия этого дня. Возможно, в этот раз интерес действительно не был безосновательной привычкой, сродни кнопке “пропустить ход” в какой-нибудь пошаговой игре. Я взглянул на часы, время – 20:58, таймер на 1:40. Снова мелькнула мысль “я что-то забыл”, но желания опять рыться в памяти уже совсем не было, и я отмахнулся от нее.

Я ступил на платформу одновременно с тем, как прибыл поезд, и мне даже не пришлось останавливаться или ускоряться – я пересек платформу и вошел в вагон ровно в том же темпе, что спускался по лестнице, и двери сомкнулись сразу после того, как я занял угловое место в правой части вагона. Мне всегда нравились такие моменты, когда по случайности мой тайминг был идеален, как, например, когда я подходил к пешеходному переходу ровно в ту секунду, что зажигался разрешающий сигнал светофора. Иногда я думал о том, как было бы приятно постоянно жить в идеальном тайминге, ни для чего не ускоряясь, не замедляясь, не останавливаясь. Наверное, это ощущается так, словно весь мир подстраивается под тебя. Да, это наверняка позволяет любому человеку почувствовать себя действительно особенным и исключительным, в противоположность почти всему, что с нами обычно происходит каждый день.

Вагон был непривычно пуст, даже с учетом позднего времени – вместе со мной в нем находилось человек десять, не больше, хотя и в соседнем вагоне было примерно так же. Я не взглянул на табло ожидания, но, скорее всего, поезд прибыл почти сразу за предыдущим. Я переключил в плеере атмосферных, но меланхоличных Riverside на более легковесную дженерик-попсу, куда более подходящую для создания правильного настроения перед движем.

Большинство из пассажиров уткнулись в экраны телефонов, несколько человек дремали, кто – поклевывая головой в такт движению поезда, кто – запрокинув голову назад и открыв рот. Глядя на них, мне и самому слегка захотелось спать, по телу прошла легкая дрожь, я подавил зевок и пару раз дернул себя за мочку уха. Что же было лучше – шумная веселая тусовка с музыкой и выпивкой, с кучей народа, ярким светом и содрогающимся от битов полом, или крепкий долгий сон, после которого чувствуешь себя отдохнувшим, в котором было что-то интересное, чего не могло быть в реальном мире? Но ведь любой сон рано или поздно заканчивается. С другой стороны, тусовка тоже заканчивается – если только ты не живешь там, где даже утром и днем можно найти место, в котором, как и во сне, легко скрыться от реальности. С третьей стороны, присниться может что угодно – в том числе и эти несколько часов отрыва под рев музыки, со случайными знакомствами и плывущей головой, частично ослабив контроль над собой, который, как оказывается именно в такие моменты, мешал жить, был прослойкой между миром и твоим мироощущением, делая естественное искусственным и простое – сложным. С четвертой стороны, детализация снов оставляла желать лучшего, как и их запоминание. С пятой стороны, считалось, что это можно изменить путем долгой работы над осознанными сновидениями. С шестой стороны, это было ужасно сложно и долго, да и ничего не гарантировало. И все же я не знал точно, что я предпочитал больше – сон или реальность. Этот вопрос был слишком запутанным и разносторонним, и каждый раз в новой ситуации с новым контекстом ответ получался разный.

Поезд, проехав три станции, вынырнул на поверхность, и мне открылся шикарный вид: тонущий в сумерках и источающий прохладное спокойствие парк, что лежал между путями и грузным силуэтом Старого города, линия горизонта которого была подсвечена необычно розовым закатным солнцем, взметнувшаяся со столба стая птиц, напуганная проносящимся мимо них поездом, сверкнувшая на миг в воздухе тонкая нить – быть может, паутина, свитая старательным пауком между оградой путей и одной из стоек, что вырастали из этой ограды на равном друг от друга расстоянии, движение кажущихся отсюда миниатюрными людей по мощеным булыжником улицам, между кирпичных зданий арт-галерей, белеющих стен церквей, мраморных колонн музеев и невысоких башенок отреставрированного форта. В такие моменты я испытывал очень краткое, но сильное чувство, похожее на какой-то чуть ли не мистический опыт – единение со временем и пространством, острый творческий порыв, когда тонущий во вдохновении мозг, запечатлев яркую картинку окружающего мира, за доли секунды строил на ее основе сюжеты, создавал образы, высвечивал неуловимые, но манящие детали мира, который можно на этом построить, выдернуть из пустоты небытия, облечь в форму, став для этого мира богом. Но чувство это было очень мимолетно, и уже через несколько секунд, максимум – через минуту, яркий образ пропадал из воображения, переставал быть таким реальным. Но даже этих коротких секунд мне хватало, чтобы почерпнуть из момента хотя бы что-то, почерпнуть и запомнить свои ощущения и впечатления, зафиксировать мысли и детали, чтобы потом перенести это на бумагу – хотя бы в какой-то степени оживив этот мир.

Четыре минуты спустя я закончил записывать этот момент в хранилище ему подобных, сопроводив заметку указанием песни, которая играла в наушниках – моя память куда лучше что-то усваивала, если это ассоциировалось с музыкой. Я поставил ее на повтор, чтобы закрепить получше, и, когда поезд остановился на нужной станции, вышел из вагона, с удовольствием потянувшись и встряхнув руками. Станция была расположена на верхнем берегу реки, занятом в этой части русла Старым городом, в то время как нижний берег разделял центр и южную оконечность города, состоящую в основном из промышленных и жилых кварталов да огромных зеленых зон – с парками, лесом, каналами и даже искусственными водопадами. На “югах”, как частенько называли район, жило не больше десятой доли всего городского населения, так что эта часть города выглядела несколько дикой, как будто ее перестали осваивать на полпути, ограничившись созданием форпоста из тонущих в зелени вкраплений пятиэтажек и переносом в этот район большей части промышленных предприятий, что когда-то находились в центре или рядом с Верхним городом. Впрочем, именно из-за своеобразного вида и застройки, такой ленивой и пассивной, мне очень нравилось здесь бывать – это было похоже на поездку за город, только весь путь занимал минут пятнадцать. Естественно, в теплое время года здесь, куда ни плюнь – шашлыки, пикники, купания и прочий активный отдых, и даже сейчас я видел, как по мосту двигаются группы людей – кто на юга, кто обратно в город.

Мне тоже нужно было к этому мосту, потому что в место – бывшее еще двадцать лет назад самым плотно застроенным заводами и цехами кварталом на нижнем берегу, а теперь превратившееся в один из крупнейших культурных и тусовочных хабов города, в котором бывшие склады и заводские помещения были переделаны под арт-пространства, коворкинги, залы для театральных постановок, творческие мастерские, ивент-холлы и так далее – в это место нельзя было попасть из Старого города, потому что ни один мост не возвышался над изгибом, который река делала вокруг квартала, действительно почти принимая форму кольца, оставляя на нижнем берегу, со стороны югов, лишь узкую горловину прохода, не шире двухсот метров. Это выглядело довольно забавно, когда ты ночью гуляешь по Старому городу вдоль набережной, и вдруг перед тобой вырастает странный район – здоровенные кирпичные здания с силуэтами фабрик и складов, расписанные граффити, украшенные лианами, и где-то там, в центре этого места что-то гудит, долбит музыка, из малочисленных и небольших окон вырываются лучи света, тогда как улицы этого квартала едва-едва освещены, но все же видно, как там происходит оживленное движение, и можно услышать отдаленный шум голосов. Река начинает огибать этот участок, и ты проходить его почти что по периметру, не наблюдая ни единого моста, ведущего в сие занятное место. Но через несколько минут перед тобой все же появляется мост на другой берег, где наверняка можно будет найти вход и посмотреть, что же там происходит. И ты, разумеется, не отказываешь своему любопытству. Фактически, именно так я сюда и попал в первый раз, лет девять-десять назад, когда кольцо еще только начинало свою метаморфозу, а сам я еще был школьником, развившим в себе чудную привычку выбираться на ночные прогулки, даже когда было не с кем. Улыбнувшись этому забавному воспоминанию, я закурил и направился к мосту.

* * *

Здание кирпички, где должен был проходить “Пир”, находилось в левой части кольца, недалеко от набережной. Туда можно было попасть либо с самой набережной, либо свернув с одной из двух главных улиц квартала в короткое ответвление, в котором, помимо бывшего корпуса кирпичного завода, располагались блинная, фастфуд с претензией на приготовление мяса на открытом огне и выставочный комплекс “Скважина”, к задней части которого примыкали парковка и небольшая пешеходная зона, по периметру заставленная типичными для уличного фуд-корта вещами: широкими деревянными бобинами в качестве импровизированных столов, окружающими их простыми стульями без спинок, лавками, двумя лестницами-амфитеатрами в углах. На парковке частенько – не только по субботам и пятницам – было полным-полно байкеров, отчего-то избравших этот участок кольца одним из своих излюбленных мест для встреч. Когда я проходил мимо глубокой арки, ведущей из переулка в этот своеобразный дворик, я успел заметить с десяток мотоциклов на парковке, да в самом пространстве уже было довольно многолюдно. Люди сновали туда-сюда через арку, стояли группами у стен “Скважины”, рассаживались за столики и на ступенях лестниц, болтали, подходили к небольшому прицепу, в котором продавали алкогольное мороженое, кто-то уже был навеселе и исполнял какие-то не слишком техничные, но рьяные танцы. Из чьих-то колонок играла музыка – тот же мимолетный летний попс, что я недавно слушал в метро.

Люди здесь были самые разные: от явных школьников – не старше, чем я был во время первого своего визита сюда – кричаще одетых, громких, эмоционально возбужденных, и до пожилых пар, с любопытством прогуливающихся по улицам и переулкам. Ну и все, кто между ними: укутанные в кожу байкеры, офисный планктон в лоферах и со стаканами жизненно необходимого им кофе, небольшие отряды из неразлучных с телефонами девиц в откровенных легких нарядах, бодро щебечущие на своих языках туристы, отвязного вида студентота с рюкзаками и сумками, влюбленные парочки, гуляющие по набережной или уединившиеся за столиками, бодрящиеся дамы за сорок, диджеи и организаторы ивентов, локально известные рэперы, рабочий люд с производств… Благодаря такому разнообразию кольцо всегда казалось мне одним из самых ярких и колоритных мест в городе.

Я прошел мимо кирпички, глянув на внутренний двор – по нему сейчас ходило несколько человек, завершая подготовку площадки. Это место было похоже на двор за выставкой, только побольше, а в остальном – те же лавки и стулья, бобины-столы, расставленные перед небольшой сценой поддоны с матрацами, та же лестница-амфитеатр, только пониже и пошире, прилегающая к основному зданию большая деревянная веранда, на которую можно было попасть из просторного коридора, что обычно служил баром или гардеробом – смотря кто и в каком формате организовывал движ. Отличительной особенностью двора кирпички была трехметровая строительная вышка, которую использовали во время ремонта и обновления внешнего вида заводского корпуса, для перекраски рыжего кирпича в красный, ну и для разрисовки стен завода сюрреалистическими граффити. Когда ремонт закончился, новый владелец решил выкупить вышку, за время работ приобретшую весьма колоритный вид, и с тех пор она стоит в центре двора, вмонтированная в бетонное основание. Иногда ее использовали как большую горку для лазания или площадку для сидения, иногда на самом верху устанавливали проектор или какую-нибудь светомузыку.

До начала было еще минут сорок – вполне достаточно времени, чтобы где-нибудь перекусить, и я зашел в фастфуд напротив кирпички. Заказал два бургера по акции и стакан пива и сел у окна, ожидая своего заказа. Не успел я погрузиться в чтение ленты, как кассир объявила мой номер, и пиво с бургерами перекочевали на столик.

После первого, умятого довольно быстро, я скривился и откинулся на спинку стула. Зачем мне все это? Почему я ем бургеры и картошку, хотя обещал себе, что начну питаться нормальной едой, почему я каждый день пью, а не бегаю и не хожу в зал, как когда-то собирался делать, почему я ложусь спать в час-два ночи, хотя знаю, что нужно будет проснуться в 8:00, и из-за недосыпа первые несколько часов я буду полным овощем? Да может и не несколько часов. Вполне возможно, что я уже так сильно подорвал свой режим и запустил здоровье, что то, что кажется мне сейчас нормой – это на самом деле серьезная степень деградации. Ну, если подумать: усталость, апатия, рутинность и серость всего вокруг, за исключением редких часов или дней, слабость физическая и моральная – это все ведь не взялось из ниоткуда. Так зачем я делаю с собой такое? Думать об этом совсем не хотелось, что наверняка означало: подумать об этом стоит. Хорошо, ну не буду я всего этого делать, возьму себя в руки, оздоровлю образ жизни. И что дальше? Как будто я раньше не пытался. Всегда получалось одно и то же: спустя какое-то время без нескольких лишних часов на залипание в сети или в играх, без выпивки, без вредной еды, без веществ, без тусовок, без прокрастинации, занимаясь почти все время лишь “нужными” и “полезными” занятиями, я испытывал эмоциональный шок и впадал в жестокую меланхолию – остатки смысла пропадали из жизни, и бодрость с мотивацией, переполнявшие меня в начале этих “проектов улучшения жизни”, мгновенно испарялись, столкнувшись с реальным миром. Реальным миром, в котором стараются тысячи, а добиваются своих целей единицы; реальным миром, который твердит одно, а делает прямо противоположное; реальным миром, где я знаю, каким человеком хотел бы быть, но не могу приблизиться к этому ни на шаг. Наверное, больше всего в окружающей действительности меня раздражало именно лицемерие происходящего – пропаганда оптимизма, лживые заявления политиков, деструктивность примененных на практике социальных идей, тотальное безразличие к судьбам отдельных людей при вылизывании задницы безликому обществу, и так далее. Слова и прокламации здесь так часто расходились с действиями, что почти обесценились. Невозможно было понять, что на самом деле происходит в мире, кто прав, а кто виноват, чем являлось и было вызвано определенное событие – слишком много у нас появилось инструментов для обмана и манипуляций. По факту у тебя оставалось два пути: следовать своим мечтам или плыть по течению. Первый путь почти всегда заканчивался неудачей и пониманием, что тебя обманули. Второй обычно приводил тебя к разложению личности и ненависти к себе. Только в первом случае ты старался что-то делать, а во втором – просто отдался на волю судьбы. Оба пути вели к краху, но в первом случае ты прикладывал усилия. Те, кто все же сумели добиться того, чего хотели, получали от жизни удовольствие большее, чем те, кто сдался и не страдал от этого – большее пропорционально разнице между усилиями их единомышленников-лузеров и усилиями тех, кто отказался от мечты. Проще говоря, стремясь к чему-то, пытаясь чего-то достичь и прикладывая к этому усилия, ты лишь повышаешь ставки, а сама выбранная стратегия никак не влияет на вероятность стать счастливым.

Пересилив отвращение к себе, я все же сделал большой глоток из стакана и откусил второй бургер. В общем-то, можно было объяснить все эти мысли и чувства, легко объяснить все мои нездоровые привычки, зависимости и отношение к жизни. Я видел два возможных объяснения этому явлению, и они в то же время могли быть одним и тем же. Первое: со временем я – наверняка и большинство людей, но я не могу быть в этом полностью уверен – начал постепенно терять интерес ко всему вокруг, моя способность радоваться, удивляться, надеяться и видеть что-то хорошее и достойное начала ослабевать по каким-то причинам. Быть может, это естественный процесс, быть может – следствие не самой радостной и интересной жизни, неважно. В любом случае, что-то вызвало этот спад, и чем дальше, тем более интенсивными должны становиться ощущения, впечатления и эмоции, чтобы поднять эмоциональный фон на тот же уровень, что и раньше. Если когда-то меня радовал стакан холодного кваса, купленный отцом в жаркий летний день на рынке, то через какое-то время для того, чтобы обрадоваться так же сильно, мне нужно было выпить литр-два пива на вписке у друзей, а сейчас выпить литр-два пива – это почти что ежедневная обыденность, и порадовать меня так же, как когда-то стакан кваса или литр пива, может только что-то куда более экстремальное. Если когда-то новый мультфильм по телику или первые игры на стареньком компе были для меня настоящим откровением, то сейчас я уже не могу выносить большинство игр и мучительно долго выбираю, что бы такое посмотреть. Второе объяснение: радости постепенно стало меньше из-за привыкания к обычной ее дозе, и тогда это настоящая зависимость от удовольствия. А я просто не могу качественно получить нужные эмоции, поэтому пытаюсь компенсировать количественно – отсюда и желание под вискарь и пиццу залипнуть в какой-нибудь затягивающий сериал или мульт, отсюда многочасовое зависание в ленте с мемами, на ютюбе или твиче – все это аддиктивно и требует ровно ноль умственного напряжения, это просто погружение себя в бессознательное состояние расслабленного блеяния и пускания слюней, это рай для прокрастинации, основа которой – выбрать что-то наименее энергозатратное и попытаться убедить себя, что здорово проводишь время, хотя на самом деле его просто мотаешь в бесплодных попытках испытать какие-то эмоции и получить впечатления, а остановиться не можешь именно потому, что это не работает, ты понимаешь, что цель не достигнута, ты не развлек себя достаточно, поэтому нужно продолжать, все дальше и дальше, пока не начнут слипаться глаза, пока не наступит дедлайн по работе, пока не нужно будет куда-то сходить или чем-то заняться – чем-то обязательным и неизбежным. И, неохотно выходя из своего овощного прозябания, испытываешь какое-то внутреннее опустошение и разочарование.

Потягивая пиво, я смотрел в окно, рассеянно наблюдая за людьми снаружи. Солнце уже почти скрылось, и кольцо погружалось в предночную прохладную темноту. Силуэты пересекали переулок, огибали здания, стояли, сидели, сбивались в группки, болтали и смеялись. Все эти люди сейчас весьма довольны – они свободны от забот, от обязанностей, от быта, они отдыхают. Я тоже не особенно несчастен прямо сейчас – всего лишь ненадолго погрузился в рефлексию. Скоро я выйду из заведения, встречу Курта и Эйча с Вик, угорю на движе и не буду думать обо всех этих мрачных вещах. Но пока что я здесь, и я о них думаю. Двери фастфуда хлопали, впуская и выпуская посетителей, и пожилая уборщица сновала между столиками, наводя вокруг себя чистоту и порядок.

Но разве не этого от всех нас хотят? Бесконечного, неукоснительного и пассивного подчинения своим любимым источникам информации, своим обожаемым медиа. Что плохого в том, что у тебя тысячи каналов на телике, новостные ленты, подписка на стриминговую платформу с эксклюзивными сериалами, с каждым днем все более персонализированные рекомендации на видеохостингах, игры-сервисы с лут-боксами и микротранзакциями, сотни приложений на телефоне – от кликеров до мэтчинговых сервисов, блоги, каналы и сайты в закладках, переиздания, сиквелы и ремейки, ремастеры, спин-оффы и все более расширяющиеся выдуманные вселенные, быть может, уже даже любимая реклама есть? И все это связано упоминаниями, отсылками, цитатами, кроссоверами, фан-сервисом, удобрено обзорами, разборами, анализом, рекапами, реакциями, спидранами, разборами спидранов, рейтингами обзоров, реакциями на реакции и так далее. Ну и что тут такого, действительно. Просто таков современный мир, вот и все. Это ведь прикольно и весело, людям нравится, так чего ж еще хотеть?

Возможно, людям стоило бы хотеть чуть меньшего погружения в информационный поток, чуть спокойнее ждать нового сезона любимого шоу, чуть менее охотно отдавать деньги за новую раскраску для виртуальной пушки, чуть менее пристально следить за каждым словом и движением селебрити. Потому что все выглядит так, будто мы не очень-то хорошо себя контролируем, не слишком успешно боремся с зависимостью от потребления информации. И по мере того, как все эти виртуальные развлечения будут становиться все более доступными и легкоусвояемыми, увеселительными и бессодержательными, по мере того, как с их помощью человеку будет все легче забыться и отвлечься от реального положения вещей в своей реальной жизни, которая никуда не денется, которая будет терпеливо ждать, бездействие и игнорирование реального мира приведут к возникновению все больших проблем в реальном мире, и когда человек – рано или поздно ему придется это сделать, мы пока еще не способны полностью погрузиться в матрицу – столкнется с этими проблемами, ему придется отдавать долг, который он взял у самого себя. Мы бежим от самих себя – от того в себе, с чем не хотим иметь дело, что кажется не таким простым, приятным и доступным, как маниакальное потакание элементарным и примитивным нуждам. Хотя вполне может быть, что эти части нас, которые мы покидаем в одиночестве, заброшенными и забытыми – как раз те недостающие элементы, без которых не складывается пазл нашей жизни, без которых мы можем лишь веселиться и развлекаться, не становясь счастливыми. Мы забываем, что тишина, уединение, комплексные размышления, грусть, самоанализ, уязвимость и открытость, эмпатия, искренность с собой и другими – это тоже очень важная часть нашей жизни, отворачиваться от которой опасно для собственного душевного комфорта.

Мне понравился такой ход мыслей, и, взглянув на часы, я решил остановиться на этом моменте, уже не таком мрачном и отчего-то даже обнадеживающем. Закусив остатком бургера последний глоток пива, я зашел в туалет и через минуту направлялся к входу в кирпичку, у которого уже выстроилась немалая очередь.

В толпе людей, как обычно, царило веселье и возбуждение, все шумели, нетерпеливо топтались на месте или бродили вдоль стены, пара чуваков обходила очередь, предлагая билеты, кто-то делал селфи на фоне арки входа, кто-то присел у стены, качая головой в такт музыке в наушниках, настраиваясь на тусовочный вайб. Меня тоже почти сразу захватило стандартное предвкушение движа, и я сам не заметил, как начал кивать головой и ухмыляться, улавливая вибрацию в здании за стеной.

Через пару минут подошел Курт с блестящими глазами и тоже ухмыляющийся. Мы начали обсуждать заявленные лайн-апы для разных залов, строить догадки о планировке, которую скоро увидим. За нами встала компания из трех парней и двух девушек студенческого вида, и вскоре у нас с ними завязался непринужденный разговор на тему, кто откуда, кто на какие последние ивенты ходил, чего ожидать сегодня – ну и все в таком духе. За несколько минут до начала к нам присоединились и Эйч с Вик, и после ее классического приветственного повисания на наших с Куртом шеях и короткого обмена громкими куражными подначками, мы, вместе со стоящими позади нас ребятами – как оказалось, недавними выпускниками медицинского, сюда приехавшими как раз отмечать свой выпуск – погрузились в привычное состояние веселости и легкого мандража. Это было одной из моих любимых вещей в походах на ивенты – настоящие эмоции приятного волнения и непринужденности, доступные даже без каких-то искусственных стимуляторов, рожденные одним только воображением на пару с памятью о предыдущих похожих вечерах.

Когда на часах было уже начало одиннадцатого, шум в начале очереди стал громче, железные ворота, закрывающие проход в арку, звякнули, и к очереди вышли два фейсконтрольщика. Вскоре очередь начала понемногу двигаться вперед, и я полез в карман за билетами и паспортом.

* * *

В этот раз коридор за верандой, прилегающий к первому залу, в который сразу попадали люди, пройдя через арку в своеобразный тамбур, оказался баром – да и неудивительно, в июне людям было особо нечего сдавать в гардероб. По правой стороне была барная стойка, по левой, через проход – диваны и плетеные столики. Я сразу обратил внимание на отсутствие пепельниц – значит, сегодня курить на баре нельзя, нужно будет по-любому выходить на улицу. Ну и ладно, даже лучше – будет больше поводов проветриться. Народ еще только подходил, и в залах было пустовато, хотя в том, что был ближе всего к выходу на веранду, уже на полную выкладывался диджей. Курт стал посреди зала – в точке, где раз в несколько секунд сходилась добрая половина лучей света – и принялся исполнять что-то агрессивно-эпилептическое, пока мы втроем обходили зал, осматривая все и постепенно подхватывая ритм музыки. В этом зале по плану должны были всю ночь ставить драм, транс и прочую электронщину, остальные два зала – с хип-хипом и ремиксами сезонной попсы – должно быть, стартуют чуть позже. Вик уже вовсю болтала с нашими новыми знакомыми, чем-то очень увлекая двух девушек-медиков. Двое чуваков из их компании двинулись в следующий зал, а третьего мы с Эйчем позвали с собой покурить на улицу. Эйч жестами показал Вик, куда мы идем, она вскинула вверх оба больших пальца, и мы направились к выходу на веранду.

Рассевшись вокруг столика на краю деревянной платформы, мы закурили и начали трепаться о тусе и смежных вещах.

– Какие у вас, ребят, планы на движ? – я с любопытством спросил у чела из компании выпускников, представившегося Маком. – Так просто заглянули или будете гореть до победного?

– Да какое заглянули, ты что, – он так фыркнул, что даже слегка поперхнулся дымом. – После шести лет этой каторги мы будем гореть так, что утром придется ложиться под капельницу.

– Круто, если еще и ваши девчонки вывезут ваш настрой!

– Не, ну если что, так мы их на кресла в чилл-зоне усадим откисать. – Мак пожал плечами. – Но я точно буду до финала движить.