Не время для человечности

Не время для человечности
Павел Бондарь

Где-то посреди пространства и времени существует место, которое некоторые его обитатели называют Выворотом. Там пересекается множество судеб, что принадлежат самым разным людям, зачастую совершенно незнакомым друг с другом. Истории их жизней странны и неопределенны, но сами они этого обычно не замечают, и лишь некоторые задаются одними и теми же вопросами. Почему мир таков, какой он есть? Как и чем они связаны? Что на самом деле такое жизнь и кто в ней они? Когда героям открывается, что их реальность – вовсе не то, чем она казалась, каждый делает свой выбор. Их мысли, слова и поступки, которые часто представляются отрывочными и незначительными, снова и снова мелкими мазками складываются в большую картину, у которой нет ни автора, ни единственно верного толкования. Для тех, кто попал на эту бесконечную спираль, есть только один выход – понять, с чего все началось. Содержит нецензурную брань.

Каждому, кто найдет здесь что-то для себя

ДУРНОЕ ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЕ

Эй. Просыпайтесь. Что, вы не спите? Точно? Мне бы вашу уверенность в подобных вопросах. Ну да ладно, не так уж это и важно. О снах мы еще успеем, как и о многом другом. Впереди долгая дорога, и времени хватит, чтобы многое обсудить. Вам не кажется, что нам (в данном случае именно нам, читателю и автору, но в целом – всем, конечно же) это необходимо – ну, поговорить, пофантазировать о том о сем, поднять кое-какие вопросы, попробовать найти на них ответы? Вас, как говорится, что-нибудь беспокоит? Наверняка есть хоть что-то. Меня вот беспокоит очень многое. Собственно, все, что находится дальше – это, по большей части, множество тем, которые я не могу оставить без внимания. Некоторые из идей будут занимать десятки или даже сотни страниц, какие-то – уместятся в несколько строк, другие же станут повторяться раз за разом. Для большей наглядности я буду использовать (преимущественно) формат истории.

Да, стоит отдельно отметить, что здесь действительно существует единый сюжет, это не сказки (кроме тех мест, где прямо указано, что это сказка). Вот там, чуть подальше, за этим предисловием, его и правда можно будет встретить, и даже не раз. Я-то вижу, как он затаился, терпеливо дожидаясь того, чтобы быть найденным, а потом смущенно развести руками, мол, “поймали, ага, а я тут все время был”. Впрочем, прячется он хорошо, я лично проверял.

Какая из сторон важнее, история или ее смысловая изнанка – это уже вам решать, не смею навязывать свое мнение. Но есть еще как минимум один аспект любого художественного произведения, не такой очевидный и функциональный. Возможно, что и не такой важный. Это личность автора, стоящая за каждой конкретной работой. Звучит так, словно она и правда стоит за книгой, скрестив руки на груди и нахмурившись, оценивая потенциального читателя. Но нет, она – всего лишь материал, из которого состоит любое произведение. Сырье, в процессе упорядочения переработанное в скопления слов – в случае с книгами. Иногда заметить в тексте присутствие автора трудно, а иногда все очевидно. Первое обычно свидетельствует об умении и опыте, второе – как когда. Здесь второй случай. Зачем, ради чего? Наверное, меня всегда забавляла мысль о том, чтобы превратиться в массив информации, создать свою полную цифровую реплику. Ну, чтобы однажды в будущем было удобнее и проще меня восстанавливать. Вот вы разве не хотели бы? В общем, надеюсь, что звук моих слов не будет заглушать их смысла.

Но постойте, у вас, возможно, возник вопрос: если этот разговор будет о том, что интересно мне, если я буду говорить о себе, высказывать собственное мнение, давать личные оценки… Какой же это тогда разговор? Это самый настоящий монолог, который я вам тут пытаюсь впарить под видом идеи чуть ли не о новом литературном формате. Нет-нет-нет, я, должно быть, не совсем точно выразился. Разумеется, вы можете мне ответить на те или иные слова – существует множество очевидных и доступных способов. Но вообще, я имел в виду Большой Разговор. Который завязывается в голове, а потом уже начинает звучать в материальном мире. Который зреет в отдельных умах, а потом превращается в хор голосов. Для такого разговора есть множество причин, от личных до общечеловеческих. Поиск, развитие, единение, бег за мечтой, стремление к абсолюту или власти, обретение свободы, путешествие, спасение, понимание – выбирайте из этих или придумайте свою. Здесь никто не решит за вас, сами вы по себе или же часть множества. Никто не будет навязывать вам какую-то определенную мораль. Никто не подскажет вам, что делать и думать. Это лишь приглашение к разговору. Я делюсь частью того, что вижу.

Остановитесь на минуту. Вдохните, посмотрите вокруг. Что вы видите? Чего хотите, чего ждете от всего этого? Можете закрыть глаза, чтобы не отвлекаться. Как думаете, все так, как должно быть? А для вас самих – для вас оно такое, как есть в действительности? И есть ли вам вообще до всего этого дело?

Напоследок хотелось бы сказать еще кое-что. Во-первых, всегда следует помнить, что у всего есть причина и следствие, и даже когда они кажутся совершенно очевидными, это может быть совсем не так. Во-вторых, ничто не является истинным или абсолютным, как бы мы ни стремились вложить в слова вроде “истина”, “абсолют” и “бесконечность” свою человеческую самоуверенность. В-третьих, на что угодно есть неопределенное количество возможных точек зрения, и оно может быть понято неопределенным количеством возможных способов.

Итак, с приветствиями и предисловиями покончено. Если вы все еще думаете, что не спите, и не передумали, то идите за мной, да поскорее – надвигается большая гроза, а это здесь никогда не значило ничего хорошего. Идемте. Я вам тут все покажу.

ОНЕЙРОИД. ПОГРУЖЕНИЕ?

Я не чувствую прикосновений

Я не помню о том, что знаю

Я за рамкой людских представлений

Я не верую в дни и ночи

Я не слышу чужих изречений

Я закинул за спину язык

Я летаю снаружи всех измерений

    Гражданская оборона – Снаружи всех измерений

Будильник с отвратительным, звонким четырехкратным писком с секундной паузой между повторениями сигнала ворвался в мою голову, пронзая ее насквозь и выдергивая из сна. Это было похоже на бомбардировку, серии из снарядов одна за другой с нестерпимо громким звуком находили свою цель, и возмущенное сознание в шоке поднималось из глубин забытья, потрясая воображаемыми кулаками, движимое единственной целью – добраться до источника шума, схватить и приложить о стену. Странно, что этого до сих пор ни разу не произошло.

Сигнал всегда срабатывал в восемь утра, независимо от того, нужно ли мне было в какой-то конкретный день вставать именно в восемь. Таким образом я хотел выработать привычку всегда просыпаться в одно и то же время, надеясь, что благодаря этому пробуждения когда-нибудь станут даваться хотя бы немного легче. Спустя два года утренней ненависти, порывов раздолбать будильник и отчаянного нежелания выбираться из постели я начал смутно подозревать, что что-то пошло не по плану. Через полминуты после начала сигнала четырехкратный писк прервал холодный женский голос: “Время пользователя – 8:00. Внимание: целевой пункт достигнут. Время пользователя – 8:00. Внимание: начать воспроизведение”. И вновь на первый план вышел неприятный писк.

Я позволил себе еще ненадолго остаться в мысленном переходе между сном и явью. Что за сон мне снился? Первой мыслью, которая могла сообщить что-то на этот счет, было неуловимое ощущение, что я, наконец, в безопасности. Кажется, это был тот же мутный сон, что мне снился каждую ночь последнее время – я не помнил о нем ровным счетом ничего, кроме размытых ассоциаций с событиями прошлого дня, закручивающихся в тугую спираль. Да, сон был определенно похож на обычный мой день, но было в нем что-то настораживающее и тревожное, словно какое-то зловещее предзнаменование. Возможно, это просто говорило о том, что в самом конце сна, когда раздался сигнал будильника, я умер – я довольно часто умирал во снах раньше, когда еще мог их запоминать.

Минут через пять после пробуждения я сквозь сонную пелену мыслей почувствовал что-то странное – холод под задницей и какую-то тяжесть в мышцах, будто я лежал в очень неудобном положении. С некоторым трудом разлепив веки, я был очень удивлен, вместо привычной картины – потолка комнаты с одинокой лампочкой на проводе – увидев потолок ванной и нависающую надо мной лейку душа, с которой раз в несколько секунд падала капля воды, ударяясь об акриловую поверхность ванны в паре сантиметров от моей щеки. Такое неожиданное положение вещей окончательно разбудило меня, и я принял сидячее положение так резко, что слегка закружилась голова. Да, все верно: я сидел в собственной ванне, с включенным светом, без одежды, на запястье – часы, которые я, впрочем, никогда не снимал, а рядом со мной в ванне валялись очки-наушники, упираясь в бедро. Возможно, я вовсе и не спал, а просто поскользнулся, когда принимал душ, ударился головой и потерял сознание? После беглого осмотра головы и помещения ванной я не нашел никаких следов крови, что совсем не исключало версию с потерей сознания – ее вполне могло вызвать что-то кроме удара головой. Хотя какая-то часть меня слушала эти мысли скептически и насмешливым тоном намекала, что все это просто отмазки, и что я знаю настоящую причину. Причину для пробуждения в ванне, для трясущихся рук, для усилий, которые необходимо было прикладывать, чтобы сфокусироваться на одной точке, для легкого озноба, для усталости, для легкости движений, сопряженной с какой-то едва заметной задержкой по времени, с такой же задержкой отклика для чувств восприятия. С другой стороны, все это можно было замечательно объяснить тем, что я провел ночь на холодной поверхности и в неудобном положении, так что я задвинул этот насмешливый голос подальше.

Я выбрался из ванны, накинул халат и поплелся в другой конец коридора, к тумбе, с которой будильник продолжал издавать раздражающие звуки. Его громкости хватало, чтобы разбудить кого угодно в любой части квартиры – даже через закрытую дверь. В квартире было всего лишь две двери – в ванную и в туалет, кухня была отделена от основного пространства только барной стойкой, а длинный коридор, который вел к входной двери, был чем-то вроде прихожей. Последние три из моих съемных квартир были студиями, и я уже решил, что буду и дальше поддерживать эту закономерность. Когда почти все время находишься дома один, нет ничего лучше, чем свобода от стен и дверей.

За то время, что было необходимо для мучительного расставания с постелью (обычно это все же была постель) и пересечения коридора, по мере того, как просыпался рациональный и цивилизованный человек, с усталым смирением каждый день покорно взваливающий на себя приземленные нужды, обязанности и ответственность за свою жизнь, жажда убийства будильника сходила на нет ровно к тому моменту, когда он оказывался под рукой.

Сначала я глянул на наручные часы и задумался. Ставить ли таймер? Вроде бы никаких поздних тусовок сегодня не намечается, значит, я лягу в более-менее адекватном состоянии, разве что выпью немного, так что можно и поставить. В случае чего выключу заранее, я еще ни разу об этом не забывал. Ну, предположим, что я засижусь за компом допоздна, как это часто случается в последнее время. Тогда поставлю на 1:40. Таймер пиликнул, уведомляя о том, что запись пошла. Я закрыл глаза, запоминая нужный момент как можно четче, задавая ключевую точку для подсознания.

Закончив с таймером на наручных часах и мысленными манипуляциями, я выключил сигнал будильника и начал установку нового. Мелодия сигнала – та же, хотя скоро ее придется менять, потому что эта уже понемногу теряет свою раздражающую силу. Время сигнала – как всегда, 8:00. Функция “отложить” по умолчанию включена, выключаем. Функция “повторять всегда” по умолчанию тоже включена, выключаем. Внезапный звонок домофона заставил меня вздрогнуть, и я случайно дважды нажал на кнопку, снова включив повтор и одновременно подтвердив установку сигнала. Я подумал, что нужно перенастроить сигнал и направился к входной двери.

В ответ на мое “да?” из трубки домофона раздался звучный и вместе с тем неуверенный мужской голос.

– Привет, слушай, позови сестру.

Какое-то время я пытался вспомнить, что могла у меня дома делать сестра. Она даже не знала, где я сейчас живу, и в гостях у меня была в последний раз две квартиры назад, когда я пригласил к себе семью на Рождество. С другой стороны, я уже понял, что совершенно ничего не помню о вчерашнем дне. Чувствуя себя полным идиотом, я попросил человека подождать пару секунд и заглянул в комнату, только лишь для того, чтобы убедиться, что сестры там не было. Вернувшись к домофону, я спросил, кого именно позвать, и в ответ услышал совершенно незнакомое имя.

– Ошиблись, такая тут не живет.

Повесив трубку, я еще пару секунд постоял у входной двери, почесывая подбородок и размышляя, откуда в комнате взялся легкий аромат духов, и не пора ли уже побриться. Решив определиться с этим минутой позже, я забрал из ванны очки и направился в комнату, закинул очки на полку под журнальным столиком, выстучал из пачки предпоследнюю сигарету и двинулся в туалет. Через десять минут я вышел оттуда и вновь наведался в ванную. Умывшись и сильно протерев все еще слипающиеся глаза, я заметил кое-что, что прошло мимо моего внимания сразу после пробуждения – на полке под зеркалом лежала помада. Похоже, мне предстоит еще кое-что вспомнить о вчерашнем дне. Я взял помаду с полки и закинул в ящик в нижнем отделении шкафа в прихожей, и оттуда раздался звук пластмассы, ударяющейся о пластмассу.

С протяжным вздохом я пересек комнату и открыл холодильник. Полупустая пачка апельсинового сока – отлично. Сок был очень холодным, и я пил, пока не перестал чувствовать его вкус. Теперь настало время для типового завтрака, быстрого и скромного. Разбивая яйца над сковородой, я пытался мысленно прикинуть, во сколько сегодня нужно закончить на студии, чтобы успеть зайти в магазин за новыми холстами и красками. По всему выходило, что можно спокойно выйти в шесть вечера, значит, на работе нужно быть не позже одиннадцати. Я взглянул на часы – у меня был еще примерно час до выхода из дома. Отлично, значит успею просмотреть мейлы за последние пару дней, посмотрю что-нибудь не слишком залипательное на ютюбе, даже побреюсь. И да, нужно не забыть зайти на почту, пора бы отправить посылку для Минс – она уже неделю названивает.

Когда чай был заварен, а аккуратно сложенная вдвое яичница заняла свое место на тарелке рядом с двумя тостами, я перенес завтрак на журнальный столик перед диваном, частично заваленный красками, бумагой и различной канцелярией, и с удовольствием плюхнулся на мягкий матрац. В последнее время я стал замечать, что перестаю наслаждаться едой в той же степени, что и раньше, из-за чего порой обжираюсь всяким трэшем – лишь бы напомнить себе, что это не просто питательные вещества, это должно быть приятно. Если меня разнесет, я не смогу себя заставить бегать, ходить в зал или что-то вроде того, так что теперь я периодически ловил себя на том, что стараюсь есть медленнее, не проглатывая жадно каждый кусок. Наверное, с точки зрения здоровья так тоже было более правильно.

Два коротких аниме-обзора спустя с завтраком было покончено, и я с сожалением допил пачку сока. Наверное, он все же слишком холодный, чтобы одного литра хватало хотя бы на день. Быстро пробежав по папке входящих писем, я не нашел там ничего важного или срочного – сплошные рекламные акции букмекерских контор и книжных магазинов, пара ответов на отправленные по работе письма с вложенными концепт-артами, пара подтверждений регистрации на очередном одноразовом сайте. Онлайн-таблица с ежедневником тоже порадовала: холсты, краски, почта – обо всем этом я вспомнил и сам.

Я быстро принял душ и собирался было побриться, но снова заметил, как жестко у меня сегодня трясутся руки. Если задуматься, то и едва ощутимый озноб, который я так хотел связать с ночевкой в ванне, никуда не делся. Но вот странная заторможенность постепенно проходила, и отклик движений и чувств становился все меньше, а сами движения теряли ту несколько пугающую непринужденность, что сразу после пробуждения. Успокоив себя этими наблюдениями, я все же решил отложить расправу с бородой до завтра. Возвращая бритву в боковой шкафчик, я заметил в самом его углу сигарету, завалящую и одинокую, забытую мной и всем миром. Эта находка значила, что я могу позволить себе еще раз покурить перед выходом из дома, чтобы добить последнюю из пачки уже по пути на почту, а там и до киоска недалеко.

Я сделал себе какао и вышел на балкон. Да, технически в квартире было все-таки три двери – третья вела в царство коробок, высыхающего белья и ненужных мне вещей хозяев, которые те почему-то решили не забирать – например, старый пустой аквариум, шкафчик с покосившейся дверцей, набор детских игрушек. Среди них была рука робота, которая сжимала ладонь в кулак при нажатии на ручку, и первые пару часов после того, как я нашел ее, меня это весьма забавляло. В остальном балкон мне нужен был только для определенной разновидности задумчивых перекуров и развешивания одежды и белья после стирки. Хоть он и не был очень уж маленьким, его общие захламленность и дряхлость, резко контрастирующие с остальной квартирой, сводили на нет все мои порывы немного его расчистить и для чего-нибудь приспособить. Учитывая, что где-то через полгода мне снова нужно будет менять квартиру, это не стоило усилий.

Потягивая какао с неэстетичным сербаньем, я еще раз попытался вспомнить хоть что-то из вчерашнего дня. Или из своего сна. Тщетно – ничего конкретнее расплывчатых образов и ощущений, не дающих себя подробно изучить, память не предоставила. Ну и ладно. Какой может быть вред от одного выпавшего из памяти дня? В конце концов, я помнил, что делал позавчера. Быть может, это и есть то самое вчера, которое я безуспешно пытался нашарить, принимая за него сон. Быть может, я немного сбился во времени, и мой подсчет по календарю споткнулся. Какая разница? Если я что-то забыл, то это или неважно, или мне об этом рано или поздно что-то или кто-то напомнит, тогда и буду с этим разбираться. Я допил какао, потушил сигарету о кирпич под подоконником с внешней стороны окна и щелчком среднего пальца отправил бычок в полет. Выдохнув небольшое облачко дыма, я слегка вздрогнул – то, что я видел сейчас перед глазами, казалось очень знакомым. Мысль о том, что бычок в полете встретит ветку дерева и отскочит в сторону стены дома, пришла одновременно с тем, как именно это и произошло. Забавно, давненько у меня не было дежавю.

На часах было 9:15, и я неторопливо начал готовиться к выходу: почистил зубы, натянул джинсы, выбрал из висящих в шкафу черных и белых футболок самую чистую черную – она же по удачному совпадению оказалась самой плотной и широкой из всех – закинул в рюкзак планшет, кое-какие тетради, запасные наушники, убедился, что на месте оранжевый прозрачный пузырек с таблетками – уже на две трети пустой, скоро нужно будет снова наведаться за рецептом – и электронный пропуск на студию.

Одевшись и собрав все необходимое, я снял с мольберта холст и еще раз осмотрел картину. Ну, в общем-то, здорово получилось – при первом взгляде на полотно даже нельзя было с точностью сказать, что на нем изображено, и только через несколько минут глаз начинал различать портрет темноволосой девушки, затем очертания принимали форму абстрактного пейзажа, и дальше количество различаемых образов только увеличивалось. Я довольно улыбнулся и завернул картину в прозрачную пленку и упаковочную бумагу, заклеил почтовым скотчем и налепил заранее заполненный бланк.

Наконец, когда минутная стрелка показала половину десятого, я нацепил солнцезащитные очки, взял упакованную картину под мышку, захватил пустую пачку из-под сока и подошел к входной двери. Неожиданно вспомнив кое о чем, я протянул руку в шкаф и взял с полки зеленый конверт, незапечатанный и без каких-либо надписей, с минуту посмотрел на него, вспоминая о разном – в основном о том, что нужно было оставить позади и забыть – и вышел из квартиры.

Моя квартира располагалась на последнем этаже шестиэтажного дома, в котором не было лифта, зато была любопытная лестница, уходящая вниз круговыми витками спирали. Эта лестница напомнила мне спиральные образы из сегодняшнего сна, и я еще больше убедился в том, что снилось мне что-то рутинное и повседневное. Выйдя из подъезда, в первую очередь я увидел большую ворону, может даже ворона, на спинке скамейки, что стояла на крыльце. Птица переминалась с лапы на лапу, наклонив голову, искоса поглядывала на меня. Даже когда я прошел совсем близко, она не испугалась и не улетела, только отметила этот момент глухим клекотом.

Я смял зеленый конверт, выкинул его в урну и, включив музыку в наушниках, направился в сторону почтового отделения.

* * *

После отправки посылки для Минс я купил пачку сигарет в киоске, посмотрел на часы и зашагал вдоль трамвайных путей к остановке. Последние два года каждое мое место проживания находилось не больше, чем в получасе езды от работы. Надо признаться, поиск новой квартиры всегда давался нелегко: необходимо было каким-то волшебным образом найти не слишком потрепанное судьбой место, которое бы сочетало в себе адекватную цену, все нужные удобства и хорошее расположение относительно работы и мест, куда я обычно хожу в свободное время, и при всем при этом подразумевалось, что я сговорюсь с хозяевами первым, даже не дав шанса каким-нибудь благонадежным молодым семейным парам и девчонкам-студенткам. Обычно на все уходило около двух недель облизывания сайтов с арендой и поездок по городу, но в итоге как-то всегда все складывалось.

Когда я уже подходил к остановке, мне позвонил Эйч, и через минуту-две стандартного трепа ни о чем и взаимных подколов сообщил, что сегодня неплохой день для пула – Курт вчера вышел в отпуск и хочет встретиться вечером, рассказать про какие-то грандиозные планы (у него всегда во время отпуска появлялось непреодолимое желание куда-то съездить, посмотреть все фильмы, заняться теннисом, футболом, боксом, пройти все игры, устроить тусовку-другую на пару десятков человек и так далее), ну и повыпендриваться своим отпуском, конечно. В этот раз он хотя бы начал всего лишь с пула, так что я сказал Эйчу, что да, забились, встретимся в семь вечера у бильярдного клуба на Солях. Солями называли или весь проспект Солидарности, или – чаще – место его пересечения с двумя главными улицами Верхнего города, которое собственно и было точкой соприкосновения этого торгово-туристического района, состоящего из мощеных узких переулков, пафосных заведений и магазинов, колоритных площадей с монументальной архитектурой, с лежащим по другую сторону проспекта уже довольно приземленным северо-восточным районом, где в основном располагались офисные и жилые кварталы. Если Верхний город был южной оконечностью центра, всегда казавшегося мне совершенным с точки зрения застройки, благоустройства и баланса между современным миром стекла и асфальта и историческим миром кирпича и брусчатки, то Северо-Восток находился на “втором поясе”, а за ним лежали уже совсем не живописные окраины.

Трамвай не заставил себя долго ждать, и я занял привычное место в конце салона по правой стороне, куда большую часть пути не попадало солнце. Такие вещи, как память о положении солнца в определенное время относительно положения трамвая, одни и те же билборды, проплывающие мимо, одни и те же паттерны движения и остановок на перекрестках, одинаковые каждый день мысли при взгляде на одинаковые каждый день вещи под одинаковую каждый день музыку – все это постепенно проникало в мой мозг и медленно отравляло его ощущением, будто я застрял в топи, и все вокруг ужасно вялое, предсказуемое и тягучее. Не спасали ни походы в новые заведения, ни появление эпизодических запойных увлечений, ни разнообразие рабочих проектов, ни периодические знакомства с новыми людьми, и лишь на какое-то время это ощущение затихало после смены обстановки, что и вынуждало меня чуть ли не каждые полгода переезжать. Словно рутина и однообразие были болезнью, разгорающейся все острее по мере того, как я вырабатывал алгоритмы поведения на новом месте, неосознанно заводил новые привычки, начинал замечать одни и те же вещи – казалось бы, что за пустые мелочи, но нет, каждый раз при взгляде на рекламу мебельного магазина, возвышающуюся над перекрестком за две остановки до нужной мне, на котором трамвай стоял от 20 до 40 секунд, что-то внутри меня отчаянно хотело взять в руки аварийный молоток, разбить окно и выпрыгнуть, только бы не видеть все это еще раз. Это наверняка было как-то связано с постепенной потерей удовольствия от пищи, да и еще с кучей похожих странных наблюдений, которые я не мог не делать, внимательно наблюдая за ходом своих мыслей. У всего этого определенно есть общая первопричина, выяснение которой понемногу становилось навязчивой целью в те моменты, когда мозг не был занят чем-то, что требовало полного внимания – то есть, довольно часто. Но что можно было сказать с уверенностью – проблема была не внешнего типа. Можно ли было решить эту проблему обычными способами? А необычными? Представим, что какой-то человек может по собственному желанию изменять реальность: ну, например, при неугодном ему развитии событий он способен вернуться к какому-то определенному моменту, с которого, как ему кажется, все пошло не так. Отлично работает в случае, если ты завалил экзамен, проиграл ставку, нагрубил девушке, накосячил по работе и так далее. Ведь реальность – штука субъективная, разве нет? Даже если нет, то ее восприятие – точно штука очень субъективная. Что ж, если у него сохраняется память обо всем случившемся – это явно имбалансная тема, то есть он делает выигрышную ставку, сдает экзамен на отлично, восхищает девушку своим красноречием… По сути, обманывая время. В таком случае он быстро становится богом в своем мире, и ничто не в силах ему навредить – до тех пор, пока он жив и в сознании. Но даже тогда его могут без особых усилий шлепнуть. Думают ли люди, что такой человек может жить рядом с ними? Наверное, кто-нибудь думает, но обнаружить такого человека все равно не может. Но если и его сознание точно так же возвращается к состоянию в определенный момент в прошлом, то это звучит уже не так оптимистично. Допустим, он осознает свою способность только в критической ситуации. Тогда стоит задуматься, что именно вызвало неблагоприятный исход, и можно ли на это как-то повлиять, не зная о том, что произойдет? Сказал бы он те же самые нелестные слова, сделал бы ту же самую проигрышную ставку? А почему нет? Что должно изменить ход его мыслей, если знаний о последствиях нет? Случайность, внешний фактор? Но ведь все находится в движении, все имеет направление действия, ко всему приложены определенные силы. И с чего бы чему-то из этого меняться? Если я перемотаю песню на десять секунд назад, я не услышу ничего нового, только повторение отрезка, который уже слышал. Могу его расслушать внимательнее, найти что-то, чего не заметил сразу, изменить свое мнение, но, по сути, никакой новой информации этот отрезок содержать не будет.

Я так увлекся размышлениями о предопределенности всего вокруг, что чуть не пропустил свою остановку. Но мозг, разумеется, получил какой-то знакомый сигнал, который всегда означал “мы приехали”, и дал команду встать и подойти к двери, уже готовой открыться. Возможно из-за солнца, довольно яркого даже через темные стекла очков, возможно – из-за резкого подъема с места, краем глаза я заметил небольшое черное пятно прямоугольной формы где-то на периферии – там, где было только окно трамвая, за которым не было ни единого черного предмета, лишь сияющий асфальт и бежевые фасады зданий, перемежающиеся зелеными кронами деревьев. Я вышел из трамвая, и пятно еще секунду-две перемещалось вместе со мной, но стоило мне зажмуриться и открыть глаза, как оно пропало.

Все четыре минуты пути от остановки до офисного здания, в котором находились два этажа студии, мне казалось, что кто-то идет за мной – не просто следует куда-то той же дорогой, что и я, а целенаправленно следует именно за мной. Сложно объяснить, почему я так подумал, но, остановившись на крыльце главного входа и внимательно оглядев улицу, я увидел только дворника, понуро гоняющего метлой пыль возле здания аптеки через дорогу. Осуждающе покачав головой своей неожиданной паранойе, я снял наушники и вошел в крутящуюся дверь.