Первый среди равных. Через смерть

– Докладывай, лейб-капрал.

– Господин лейтенант, ваше задание выполнено. Вверенное мне подразделение из шестидесяти гвардейцев прибыло в намеченный район. Коней с санями пришлось оставить в другом месте. За ними оставлено присматривать десять гвардейцев. Я в них уверен. Не подведут! С остальными оборудован лагерь…

– Вижу, что оборудован. Что в станице? Сколько в ней противника?

– Высылал вперёд смотрящих, – не смутившись, продолжил Прокс, – вернулись все. С сегодняшнего утра в станице замечено движение. Расквартированный в ней сабельный эскадрон посажен на лошадей и ускакал в неизвестном мне направлении по дороге на Дасскую. Ближе к полудню, из станицы вышел пеший полк. Дорога тут одна, думаю, тоже в Дасскую. Господин лейтенант, слышал, это вы там пошумели, что почти все части покинули тёплые квартиры?

– Мы пошумели. Моста больше нет.

«Быстро же распространяются добрые новости», – ухмыльнулся про себя.

– А, остальные, вас же двадцать уходило на двух санях…

– Не переживай. Все живы, по крайней мере, когда расставались. Пленного там захватили, и семью местного смотрителя пришлось в тыл отправить. Так что завтра они уже в расположении поздравления принимать будут. Сколько осталось в станице сенарцев?

– Насчитали пешую роту и полуэскадрон тяжёлой конницы. Последние тоже собирались, снаряжали лошадей, но в ночь не выдвинулись. Остались готовы к выдвижению, даже лошадей не распрягли.

«Интересно… полуэскадрон это ж двести всадников. Хотя, в тяжёлой коннице меньше численность, сотня, скорее всего. Вот как бы их проредить немного. Но успеем ли подготовить засаду? Теперь противник настороже. Сваленное топором дерево никуда не денется, да и выводы напрашиваются сами собой. Наверно, надо уходить отсюда. Ладно, сейчас подумаем. Как говорится: одна голова хорошо, а две лучше».

Расстелил на грубо струганом столе карту.

– За отличную организацию тайного лагеря, хвалю. Ты тут уже давно обосновался и вижу, что рвёшься в бой. Твои соображения, капрал.

– Оставить здесь охранение, а основными силами выдвинуться к станице Лисовна. Часть людей устала и им нужен отдых, а как понимаю, наша основная цель – склады.

– Главную цель, верно, подметил, – ухмыльнулся я. Понимания, к чему клонит капрал. Засиделся он в безделье, думает, что без него война закончится. И как ему хочется отличиться, доказав, в том числе и себе, что не трус.

– Готов возглавить группу…

– Понимаю тебя, капрал, – перебил, чтобы тот не сказал лишнего. Не хотелось портить впечатление о хорошем командире, – но до нашей цели три дня пути. И оставлять тут пусть и часть гвардейцев, не вижу смысла. Если и будем возвращаться, то другой дорогой. Обратного пути у нас не будет. Смотри: Лисовна стоит на перекрёстке путей и оттуда можно выдвинуться в разные стороны. Противник просто не в силах будет перекрыть все направления отхода, но направление на Танскую перекроет. Тем более, если мы пошумим немного в самой станице. Как думаешь, когда выдвинется тяжёлая конница?

– Поутру. Не думаю, что с восходом, но сенарцев не поймёшь. Могут и прям с первыми лучами выйти.

– Правильно заметил. Кони в стойлах, как сказал, стоят в полной броне. Долго так они не выдержат, а ещё переход. Так что, подбери полсотни гвардейцев для организации засады. Где-нибудь во-от здесь, у этого поворота. Остальные, пусть собираются и к саням, а как услышат шум, пусть зарядят все мушкеты и выдвигаются вот сюда. Так скажем в тыл конницы.

– Господин лейтенант, а куда ж ехать, на санях?

– Не понял, капрал? – ухмыльнулся я.

Конечно, план рассчитан на внезапность, но почему бы его не воплотить в жизнь? Встретить конницу двойным залпом из всех стволов. А потом, усевшись на сани, прокатиться по станице Танская, шумя и постреливая. Главное, чтобы мушкетов хватило, пуль, да пороха. Но не зря я с собой брал запас. Думал, на мост больше уйдёт, но арсенал у нас хороший, можно попробовать. Зарядить все мушкеты, чтобы не тратить время на перезарядку и залпом… ра-аз! Потом два-а! И ищи ветра в поле. Бросаем сани, всё на себя и в лес, тропами, тропами. Выйдем к Лисовне. Не думаю, что противник поймёт, что мы практически поворачиваем назад, а не уходим обратно на юго-восток.

Такой хороший план и чуть не провалился. Нет, собраться, предупредить возничих, распределить роли, всё успели, но вместо тяжёлой конницы на место засады вышла пешая рота. Хотел пропустить и дождаться всё-таки конницы, но нас заметили. Залп по команде, второй залп и мы спешим к месту встречи с возничими. Только успели водрузиться на сани и набрать ход, как навстречу нам несётся тяжёлая конница.

– Не останавливаться!!! Мушкеты вперёд! Залп по готовности, стрелять, как учил! Метко и верно, – только и успел отдать приказ, как первые сани врезались в колонну всадников.

Удар был страшен! Даже я, сидевший в третьих санях, услышал скрежет сминаемого металла кирас, и треск ломаемых деревянных частей саней. От оглушительного залпа заложило уши, а дым пороховых газов мешал смотреть вдаль. Я только и успевал, что стрелять, всеми фибрами души надеясь, чтобы мы не застряли в плотном ряду врага. Ведь сзади пришли в себя остатки пешей роты и с уверенностью можно сказать, что они повернули назад, для удара нам в тыл.

Схватка: конный против пешего, думаете, последний много навоюет? Но когда на твоей стороне внезапность и… потом я долго анализировал этот бой, считая совпавшие факторы, но они оказались все в нашу пользу. Тяжёлая конница шла рысью колонной по двое походным маршем, не успев обнажить оружие, и первый ряд был сметён набравшими ход санями. На наших лошадях были шоры, не позволяющие смотреть по сторонам, и оглобли немного выпирали, что приводило к столкновению сначала с выступающей частью. А удар набравших скорость гружёных саней, словно таран, раскидал по сторонам первую пару, несясь вперёд сея сумятицу, пробивая дорогу. Масса тяжёлого конника высока?, но не сравнится с гружёными санями, на которых сидит до двух десятков гвардейцев, нещадно палящих вперёд. Слаженный залп, быстрая перезарядка и вновь залп.

Ещё повезло, что всего два десятка тяжёлых конников покинули станицу, и на скорости, раскидав по сторонам, не завязнув в плотном ряду, удалось пройти, как нож сквозь масло, целых шесть пар. Всадники теряли равновесие, падали с лошадей, оставаясь на обочине, давая возможность саням, не снижая скорости продолжать движение. Но везение заканчивается. Первые сани завязли и всадники ощетинились своим оружием.

– Вперёд!!! С саней! Бей, коли их!..

Ничего не оставалось, как броситься на выручку. Длинный мушкет, да с прилаженным к нему штыком – мощное оружие даже против закованного в броню всадника. Удар в морду коня, как не жалко бедное животное… защита-блок от выпада сенарца… и резкий тычок или в колено, или в незащищённый пах. Грязно? На войне нет чистых и грязных приёмов. Или ты, или тебя. Судят не победителя, а побеждённого, как не прискорбно это признать…

– Лейтенант! – кто-то тряс меня за плечо, – вы ранены?! Лейтенант! Хватит, он уже мёртв!

Боевой транс не отпускал. Адреналин вплёскивался в кровь и я, не замечая, что рукав в крови, продолжал вонзать длинный штык в тело сенарца. Ещё один удар и штык соскальзывает от металла, и вонзается в мёрзлую землю.

«Надо уходить! – кричит сознание, понимая, что дальше оставаться на одном месте – гибель для всех».

– Гвардия!!! – кричу, и не узнаю свой голос. Он, раскатистым громом разносится над полем боя. – Оружие, боеприпасы и личные вещи с собой, остальное бросить и за мной!..

Ломились через лес, сбиваясь с направления, запутывали следы, но оторвались от преследования. Только вечером я приказал сделать долгий привал и разрешил развести огонь:

– Позови капрала, я его видел, – приказал взявшему на себя роль ординарца гвардейцу Черсину.

– Сколько уцелело? – оглядывая сидевших на холодной земле, прислонившихся к дереву, едва державшихся на ногах гвардейцев.

– Тридцать восемь, господин лейтенант. Пятеро, кто также ушёл, скончались от ран. Я распорядился их похоронить.

«Тридцать восемь человек уцелело! Едва половина от вступивших в бой!».

– Распорядись проверить, что у кого осталось. Еда, оружие, порох, пули. Всё в один котёл. Возьми мой мешок. Выставь охранение…

– Охранение выставлено, – тут же отрапортовал лейб-капрал, – дальше не пойдём?

– Переночуем здесь. Оборудуй временный лагерь. Отдохнём немного. Глубоко в лес ушли. Даже сам не знаю, куда нас занесло. Надо перевести дух, залечить раны. Завтра подумаем, что делать дальше, – говорил резкими, рубленными фразами. Последние часы бега с препятствиями по пересечённой местности я совсем не помнил. Шёл на морально-волевых, понимая, что чем глубже заберёмся в лес, тем лучше для нас. Противник, не зная местности, не полезет нас искать, хоть и шуму наделали знатно и разозлили раненого зверя. Но и мы заблудились. Изредка я разворачивал карту, но не видел ни одного знакомого или более-менее внятного ориентира. Просто вёл уцелевших людей за собой, дальше и дальше вглубь леса, а лес не заканчивался.

Бурелом и густые кроны деревьев шумели в вышине, заслоняя своими ветвями лучи солнечного света. Только после того, как несколько раз споткнулся, а руки верного солдата меня подняли во второй раз, я понял, что всем нужна передышка.

– Слушаюсь. Вас бы самого перевязать, а то повязка, вон, какая мокрая. Кровоточит.

– Есть кто, пусть перевяжет, – ответил, проваливаясь в забытьё…

Пришёл в себя от резкой, пронзительной боли. Хотел закричать, но что-то твёрдое было во рту, и крик потонул в глухом мычании. Запах палёной плоти ни с чем не спутать, а противное шипение от соприкосновения раскалённого металла с плотью, мне снилось долгие годы. Я извивался, пытался кричать, но меня крепко держали. Темнота, что открой глаза, что закрой. Но главное – я над собой не видел неба.

Глава 6

Сознание изредка прояснялось и я, стараясь не выдать себя, осторожно изучал окружающую обстановку. Прислушивался. Чуть приоткрывал глаза, осматриваясь, но всё больше приходил к выводу, что лежу в какой-то избе или сарае и у меня сильно болит плечо. Каждое движение, каждое шевеление доставляло невыносимую боль, что мои потуги понять, где нахожусь и что со мной случилось, терпели неудачу, и я вновь проваливался в забытьё.

Помню, что меня кормили чем-то тёплым, помню, что обтирали влажной тряпицей, но понять кто рядом: враги или свои, я был не в силах. Мне, то казалось, что я дома и мама ухаживает за мной. Было такое, когда я ещё лет десяти от роду заболел воспалением лёгких, отец отвёз меня в районную больницу, и мама день и ночь не отходила от меня, выхаживая. То я блуждал по своему воспалённому сознанию: мне казалось, что вокруг меня тёмные силуэты, и они хотят меня забрать с собой, но какая-то тонкая нить, вытянувшись в струну, держала меня, едва не разорвавшись от натуги.

В один из дней, когда я, весь мокрый от липкого пота, вновь ожидая приступа боли, попробовал пошевелиться, до меня, сквозь туман, донёсся знакомый голос:

– Совсем плох лейтенант, может лекаря найти? – я обрадовался, что слышу знакомую речь! Нет, к сожалению не русскую, но услышать канторийское наречие в этой ситуации лучше, чем сенарский го?вор.

– Искали уже. Едва ноги унесли.