Осквернитель

– Но ты ведь одна? – прошептал я, избавляясь от плаща.

– Одна, – подтвердила Инга и, подобрав подол ночной рубашки, выбежала из комнаты. – И совсем неодета!

– Может, оно и к лучшему? – усмехнулся я и кинул плащ на саквояж.

– Я все слышу! – донеслось из комнаты. – Сейчас переоденусь, а ты налей нам пока выпить.

– С превеликим удовольствием.

Избавившись от мокрых сапог, я прошел в гостиную, достал из бара бутылку мной же подаренного «Оражского розового» и наполнил два бокала.

В камине мягко мерцали уголья, ночник создавал таинственный полумрак и, когда Инга появилась из будуара в одном лишь прозрачном пеньюаре, я и думать забыл о недавней ссоре с Бертой. И про нее саму, честно говоря, тоже.

Слаб человек, ох, слаб…

– Инга! – улыбнулся я, протягивая приме бокал с вином. – И ты еще жаловалась, что неодета?

– Забудь. – Певица придвинулась ко мне, прижалась всем телом, поцеловала. Потом слегка отстранилась и вдруг попросила: – Пообещай мне одну вещь…

– Да?

– Если я попрошу, ты очень быстро оденешься и тихонько покинешь меня, как явился – через окно. Хорошо? – И она умоляюще заглянула мне в глаза.

– Твой новый ухажер большой ревнивец? – улыбнулся я, обнимая удивительно стройную для оперной певицы любовницу.

– Тебя же никогда нет рядом…

– И кто этот счастливчик?

– Прости, не могу сказать… – пролепетала Инга.

– А не особа ли это, часом, королевских кровей?

– Себастьян! – охнула певица. – Откуда ты знаешь?

– Знать – моя работа, – рассмеялся я и увлек певицу на диван. – А вот ты, к примеру, знаешь, что кронпринц счастлив в браке?

– Особенно он счастлив в браке после наших встреч, – улыбнулась Инга и вдруг остановила меня: – Подожди!

– Что такое?

– Идем в спальню. Тебя ждет сюрприз!

– У тебя в гостях подружка? – пошутил я.

– Лучше! – Инга выскользнула из моих объятий и, соблазнительно покачивая едва скрытыми полупрозрачной тканью бедрами, подступила к двери. – Ну, ты идешь? – спросила она, изящным движением руки распуская забранную в копну гриву светлых волос.

Я шагнул к певице, та скинула пеньюар и уже совершенно обнаженной скользнула во тьму.

– Помоги мне со свечами! – попросила оттуда.

– А стоит ли?

– Ну, Себастьян! – умоляюще протянула прима. – Будь паинькой…

Я взял ночник и шагнул в спальню, а как шагнул, так и замер, пораженный открывшимся видом.

Да что там пораженный!

Сраженный наповал!

Свет фонаря вырвал из темноты окружившие меня со всех сторон зеркала, и в голове промелькнуло нечто вроде: «Все, теперь точно крышка».

Зеркала! На всех стенах и даже потолке клятые зеркала!

Беса в душу, лучше в волчью яму провалиться!

К счастью, оцепенение долго не продлилось, и я сделал единственное, что оставалось, – задул фонарь, вновь очутившись в полной темноте.

– Себастьян! – раздался обиженный голос примы. – Верни свет немедленно!

– Сейчас, сейчас, – шумно выдохнул я и приложил ладонь к груди, пытаясь унять сердцебиение.

Зеркала – это плохо, из зеркал за нами наблюдает сама Пустота. Себастьян Косарь называл их греховными очами Бездны, и вовсе неспроста – через них бесам ничего не стоит проникнуть в душу человека, а то и утащить его за собой. «Зеркала как греховные очи Бездны».

И потому, не слушая причитаний певицы, я вышел в гостиную и без сил повалился на диван.

– Ты чего? – выскочила вслед за мной Инга. – Что случилось?!