Эпоха рыбы

– Иисус тогда получается, что не Бог?

– Нет, – нерешительно возражал юноша, – Иисус он сын Бога, но он, как бы, был человеком. Мать его человеком была, а сам он, тоже, вроде, Бог. Не знаю, как правильно это сказать. Бог его на землю послал, что б он людям рассказывал, как жить правильно, и что б души спасти их тоже. Еще он по воде ходил, и…

– Как так по воде ходил? Куда ходил?

– Не знаю куда ходил и зачем, слышал, что по воде ходил.

– Ну, раз ходил, значит надо было ему. Так каждый сможет. Ты ж сказал, что он человеком был, ну а раз человеком был, значит, и я повторить такой фокус сумею, – не унимался старик.

Спор прервал прибывший грузовик с бетоном.

Привычными движениями Андрей перекидал из кузова грузовика в металлические цилиндры едва влажную бетонную смесь, затем спрыгнул на землю, щелкнул рубильник, и пара вибрирующих двигателей моментально утрамбовали смесь в формах. Сотни раз повторял Андрей эту несложную, доведенную до автоматизма, операцию, но сегодня всё валилось из рук.

– Соберись, Андрюша, – напутствовал водитель грузовика, – арматура вон торчит, подлечить нужно.

Андрей не слушал. Слова старика звучали, как приговор: «Я тоже на лучшую долю рассчитывал. А вышло, так как вышло». «Ну уж нет, – отмахнулся Андрей от навязчивой мысли, – конечно, я лучше, уж точно лучше старого алкаша».

Подняв на лопате рассыпавшуюся бетонную смесь с земли, водитель грузовика отправил её в цилиндрическую форму для колодезных колец.

– Ну, вот, теперь порядок, – отрапортовал водитель и вручил растерянному Андрею его орудие.

Глава третья

Быстрым шагом Андрей шел мимо сторожки. Жук грелся в лучах утреннего солнца. Легким колебанием хвоста он поприветствовал рабочего, не поднимая головы. За спиной Андрей услышал скрип двери вагончика и почувствовал взгляд старика.

– Стой, кто идет! – саркастически скомандовал сторож и подошел к Андрею. – Ты на меня старого, не обижайся, я тут совсем одичал, кроме как с Жуком и поговорить-то не с кем.

– Я не обижаюсь, Дмитрич, вы, конечно, во многом правы, люди все разные, и кто-то должен…

Старик несогласно качал головой. Андрей запнулся, не зная, как реагировать на протест старика и не решался продолжить, хотя слова бешеной лавиной рвались с языка.

– Все люди одинаковые, Андрюш. От твоего отношения к этому всё зависит. Ты вот смотришь на меня и думаешь, что я другой, не такой как ты. Зажмурься, и не увидишь разницы. Представь на секунду, что я чувствую, когда занозу под ноготь вгоню, ну или хожу в тесном ботинке, да что хочешь представь. Представил. Вот то-то же. Мы с тобой чувствуем одно и тоже и всем нам одинаково известны и боль, и тепло, и холод, и голод, и радость. Где же разница, по-твоему?

– В душе разница, где же еще?!

Старик пожал плечами.

– Удобно так жить. Бог поможет, Бог даст, а разница в душе. Себе-то веришь?

– Верю, конечно. Как иначе!?

– А если Бог есть, то почему же тогда войны случаются, и невинные почему же страдают, откуда несправедливости столько?

Андрею наскучил этот разговор. Меньше всего заботили его этим утром вопросы духовности и божественного провидения, но чувство вины за вчерашнюю размолвку не давало Андрею оборвать разговор резко, так, как ему того хотелось.

– Иван Дмитриевич, сходили бы вы в церковь. Я всё ж по бетону мастер, а там мастера по душам и беспокоящим вас вопросам. Сходите. Не укусит вас там никто. Батюшке вопросы зададите, и он вам всё по полочкам разложит, а мне опалубку разобрать нужно, – сказал Андрей и, кивнув головой на площадку, уставленную зелеными цилиндрами, оставил старика.

«Пойду. Сегодня же за поход в церковь никто не казнит, наверно», размышлял старик, тщательно выполаскивая в кружке бритвенный станок. Вокруг стоял крепкий аромат «Шипра». Волнение переполняло сторожа через край. Он редко выходил за пределы вверенной ему территории.

Поборов сомнения, старик направился на автобусную остановку. Автобус подошел по расписанию. Дмитрич оплатил проезд и занял свободное место возле окна.

Город менялся. Новые дома сверкали роскошью, но улицы были все такими же узкими, как и много лет назад.

Вблизи Свято-Екатерининского собора нищие лениво просили милостыню, выставив перед собой стаканчики с мелочью. С грохотом пронесся трамвай. Старик подошел к входу. Массивные двери распахнулись перед ним тихо и легко. Посреди просторного зала находилась алюминиевая емкость, перед которой стояли люди: нарядные мужчины и женщины с покрытыми платками головами. Священник троекратно погрузил младенца в купель и произнес: «Крещается раб Божий Иоанн во имя Отца, аминь. И Сына, аминь. И Святаго Духа, аминь». Младенец истошно кричал в руках служителя церкви, что вызывало у присутствующих непонятное старику умиление.

Дмитрич осторожно сделал несколько шагов в сторону от входа. Постоял. Осмотрелся. Никем не замеченный, ходил он вдоль стен собора, разглядывая фрески и сверкающие золотом иконы. Старика не покидало чувство, что за ним кто-то наблюдает. Казалось, что вот-вот кто-нибудь выскачет из-за угла, ткнет в него пальцем и прилюдно осудит его за присутствие в этом месте, но никто на него так и не обратил внимания. Тонкие свечи, горевшие повсюду, наполняли воздух приторным ароматом воска. Почувствовав головокружение, старик попятился к выходу.

Стремительно близился вечер. Дмитрич проехал несколько остановок на трамвае и пересел в автобус, который вез его по Ростовскому шоссе к «Компрессорному заводу». На остановке было много людей, и каждый старался подойти поближе к двери автобуса.

Дмитрич глубоко выдохнул и обтер со лба пот, когда толпа у автобуса оказалась позади. Его внимание привлекла пожилая женщина. Она не торопилась попасть в автобус, а скромно сидела на скамейке. Перед женщиной стояла клетчатая сумка, из которой торчала голова черной курицы. Стрик на мгновенье замер. Показалось, что видит он свою бабку, сидящую на похожей остановке с мешком, в котором сидел петух, ожидающий своей участи. Женщина на остановке, даже близко, не была похожа на бабку, ту, что воспитывала его с ранних лет, но сама ситуация казалась такой знакомой и родной.

Поселок городского типа, в котором прошло детство Дмитрича, находился на правом берегу реки Камы в Нытвенском районе Пермского края.

Рабочих лесоперевалочного комбината расселили тогда в бараки, отстроенные по соседству. Хозяйство бабки состояло из рыжего кота и старого черного петуха. Много раз старуха порывалась зарезать птицу, но не поднималась рука. Ваня возвращался со школы и застал свою бабку на конечной остановке, настойчиво требующей от водителя автобуса:

– Зарежь петуха, не откажи. Я если бы могла, так и не попросила. Сил не хватает. Режь, говорю.

– Кровью меня заляпает твой петух, не отмоюсь ведь, а мне людей возить. Что они подумают, когда меня по локоть в крови увидят, а?

Встретившись взглядом с внуком, старуха отступила. Иван подхватил мешок с петухом, и они все вместе направились домой. Из-за дощатого забора выглянул пухлый рабочий лесоперевалочного комбината. Он вопросительно посмотрел на петуха, затем на бабку и вновь на петуха.

– Бабуль, ну вы ж скотину резать-то обещали, а отчего помиловали? – обратился рабочий к старушке. – Он же, собака такая, спать всему району не дает. Только к утру в комнату подует прохладный ветерок, а вместе с ним и оглушительное кукареку зверинца вашего.

– Жалко, сынок. Не могу. Вот, хоть убей, а не могу, – оправдывалась старушка.

– Не можете зарезать, так продайте его мне, – взмолился рабочий.

Взгляд старухи метался от мешка, в котором всё еще сидел петух, к соседу и обратно.

– Рубль дам, – начал торги сосед. Тут же, не заметив энтузиазма, он продолжил, – три рубля, пять рублей дам, пять, только отдайте мне проклятого петуха.

Старуха развязала мешок, дав волю пленнику, после чего извинилась пред соседом и зашла в дом. Сцена, свидетелем которой был Иван, глубоко поразила юношу.

– Вы при мне просили зарезать несчастного петуха, а теперь же отказались продать его даже за пять рублей???

– Ванечка, я действительно хотела его зарезать, но откуда же мне было знать, что он так дорого стоит! Да мне же суп с него в горле за такие деньги станет.

Дмитрич вспомнил эту сцену так живо и так ясно, как если б увидел её только вчера. Но бабки не было в живых уже очень много лет. Усталой улыбкой старик попрощался с незнакомкой, которая так и не поняла причину внимания к своему живому багажу.

Глава четвертая

Иван Дмитриевич переступил порог вагончика и почувствовал невероятное облегчение. Он пил с носика закопченного чайника и никак не мог напиться. На лбу проступил холодный пот, кровь пульсировала в жилах. Признаки болезни уставшего сердца были ему хорошо знакомы. Не снимая ботинок, он опустился на постель и долго глубоко дышал с закрытыми глазами.

Дыхание стало ровнее.

– Этого только не хватало, – причитал дед, – и надо же мне было на экскурсию эту ехать, чего спрашивается, я там не видел?!

За окном сгущался мрак. Старик расстегнул все пуговицы на рубашке. Толкая поочередно носком одного ботинка каблук другого, он сбросил пыльную обувь и заснул.