Гибернация

Гибернация
Павел Николаевич Капралов

Главный герой повести – подросток, становление личности которого происходит в середине девяностых годов прошлого века. Он пытается найти смысл жизни и смысл своего существования. Время накладывает свой отпечаток на его образ мыслей и на его поступки, но героя волнуют те же вечные вопросы, на которые пытался ответить каждый из нас. Содержит нецензурную брань.

24.5 %

Скорее всего, каждому ребёнку кажется, что он особенный. Смерти нет, всё будет хорошо, миром правит добро. Некоторым везёт больше, и они максимально долго не снимают эти розовые очки, другим же везёт меньше, и эти очки жизнь разбивает им прямо на лице. В конце концов хорошо, если хотя бы глаза останутся целы.

Лично у меня все эти мысли довольно рано стали вызывать внутреннюю тревогу и недоверие. Постоянно в голове вертелись вопросы, на которые я не получал ответов ни от родителей, ни от воспитателей, ни даже от телевизора. Постепенно становилось понятно, что что-то здесь не так.

Я, вроде, не перенёс никаких особенных потрясений в первые годы жизни, насколько я, конечно, помню. Говорят, что при анализе личности очень важно самое первое воспоминание, которое ты только можешь вспомнить. Первое, что помню я – это то, как я, совсем ещё младенец, сижу на кровати рядом с бабушкой и играю картонными кубиками с буквами. Хрен знает, как это интерпретировать, может, как оправдание своей графомании?

А потом, в оправдание одиночества,

Верил в сны и даже в пророчества…

Если говорить о среде, меня взрастившей, то я бы отметил здесь важную роль телевидения. Происходящие в моей стране, да и в мире в целом, события, которые пришлись на моё раннее детство, транслируемые посредством телевизора, производили на детскую психику не самые лучшие воздействия, но, с другой стороны, помогли сформировать критическое отношение к миру. Имеющий уши да услышит, имеющий телевизор да снимет розовые очки ещё сидя на горшке.

Следующий фактор, повлиявший на вышеупомянутое скептическое отношение к миру, который, по-моему, наряду с тревожным историческим периодом, основной – это пьянство отца. Довольно рано меня стали беспокоить довольно субъективные, но для меня очень важные вопросы: не напьется ли сегодня папка, будет ли очередной скандала на этой почве, обидит ли он мамку, смогу ли я ей помочь. Естественно, глядя на его регулярные пьяные выходки, я думал, что никогда не притронусь ни к спиртному, ни к сигаретам. Немного позже я понял, что, зарекаться, конечно, не стоило.

В начальных классах школы, заработала на полную мощность такая штука, как физиология. Если в детском саду были какие-то намёки на романтические отношения, то сейчас назревало что-то другое, более хищное и серьёзное. В садике я был влюблён в девочку, даже назначал через её подруг свидания. Но влюблённость пошла ко дну, что твой Джером Муди, когда я узнал, что папа моей пассии – милиционер. Не знаю, откуда в таком нежном возрасте такое негативное отношение к милиции: то ли от отца, то ли у нас какой-то очень своеобразный МЕНТалитет.

В школе стал узнавать о сексе по крупицам из всех возможных источников. Естественно, большинство информации было фейковой. Например, долго не утихали споры о том, как расположена в женской промежности вагина: вертикально или горизонтально, и о том, как должен стоять член: прямо или вверх. Забавным было отношение к гомосексуальным связям: мы думали два мужика тыкают друг друга членом в член.

Много позже я узнал, что в тот период начало просыпаться моё либидо. Ужасно хотелось трахнуть (ах сколько смеха вызывало это слово) какую-нибудь симпатичную (необязательно) сверстницу. Со временем сверстницы почему-то трансформировались в молодых женщин. Отдельная тема – симпатичные молоденькие учительницы. Сколько впоследствии было пролито мной спермы, благодаря сладким фантазиями касательно их.

В то время я началам много читать и фантазировать (не только о том, о чём вы подумали). Пытался разобраться во всём самостоятельно, понять, почему всё не так, как обещано. Всё, в общем, было неплохо, а к тринадцати годам стало совсем замечательно: в это время я познал мастурбацию, алкоголь и сигареты. Схема поведения, касательно этих трёх китов подростковой радости, выработалась самая простая, но, главное – рабочая: увидел красивую полуголую тётеньку в телевизоре, а если повезёт – на улице, закопошился в паху комок похоти – идёшь в туалет и дрочишь, пришёл пьяный отец, устроил скандал – убежал из дома, купил пару бутылок пива и сигарет поштучно, выпил, покурил и всё терпимо сразу, не так херово.

Вот и сейчас сижу на берегу реки, в одиночестве пью пиво, закусываю «курятиной» и перечитываю то, что нацарапал в свой блокнот десять минут назад:

Я уже несколько лет ничего не делаю: не ем, не пью, не сплю

Я целыми сутками стою у окна в темноте и жду

Я жду, когда начнётся первая и последняя война

Война между небом и землёй, между временем и пустотой

Между жизнью и смертью, между бытием и забвением

Между людьми и богом, между тем и этим, между сегодня и завтра

Между днём и ночью, между всем ничем

На чьей стороне я окажусь?

31%

До сих пор хочется верить, что я принял что-то очень мощное и меня ещё даже не начало отпускать, но, к сожалению, более вероятно, что у меня поврежден гипоталамус, или что там отвечает за память человека. В любом случае, с моим мозгом произошли какие-то патологические изменения, как, например, после травмы или болезни, или же меня таким сделал какой-то психотропный препарат. Каким таким? А вот таким: прямо сейчас я стою в тамбуре электрички неизвестного для меня направления и не помню, ни как меня зовут, ни как я здесь оказался, ни того, что я делал, например, вчера.

Символично, что за окном тамбура тревожно колышется огромное море подсолнухов, желтеющих настолько насыщенным цветом, насколько это только возможно. А небо со всех сторон затягивает клубами туч, подобными дыму от горящих покрышек. Тучи настолько черны, что вороны, исполняющие лихорадочным хором свои птичьи псалмы, то ли пытаясь поскорее убраться подальше от грозы, то ли предвосхищая её, кажутся на их фоне серыми. В моей голове происходит что-то похожее.

Когда я начинаю судорожно вспоминать, кто я такой, моё сознание начинает плавно заполняться абстракциями, постепенно уводящими меня от моего вопроса всё дальше и дальше. Довольно интересные, должен отметить, абстракции, но, чёрт возьми, не в моём "взвешенном" состоянии.

В крайний, по моим ощущениям, раз это выглядело примерно следующим образом: несколько минут я мусолил вопрос: "Как меня зовут?" Затем он плавно перетёк в вопрос: "Что есть человеческое имя?", затем, хотя я ещё пытаюсь цепляться за первый вопрос, сознание уже начинает корпеть над вопросом: "Каково место человека во вселенной?", и через несколько минут первый вопрос начисто вычеркнут из списка меня интересующих. Потом – провал в памяти и всё по новой.

Интересный момент: я не помню свою биографию, но в деталях вспоминаю особенности своего мировоззрения и жизненной философии на протяжении всего моего существования до момента потери остальных воспоминаний, ибо сам этот момент я тоже не помню. Но, могу вспомнить, каким мне виделся мир примерно десять лет назад и сравнить с тем, каким он виделся 5 лет назад. Естественно, временная шкала для меня теперь весьма условна. По мимо этого иногда всплывают в памяти обрывки каких-то стихов, прозы и каких-то научных текстов, но ни намёка на их авторов.

Чувствую, что есть время, но я как будь то вне его. Чем ближе к здесь и сейчас, тем больше появляется абстракций, которые как кирпичики "самоукладываются" в стену и не дают моему сознанию «пройти» в нужном направлении.

По ощущениям, да и по отражению в зеркалах, мне около тридцати, плюс-минус пара лет. Конечно, самый главный вопрос, к ответу на который особо рьяно закрывают мне путь "кирпичики" даже не когда началась моя избирательная амнезия, а был ли я вообще нормальным когда-либо. Мне кажется, что, скорей всего, был, ибо дожил до тридцати лет вне стен какой-либо лечебницы (или наркодиспансера, чего уж греха таить) и имею, возможно, извращенную, но довольно полную и стройную (каков каламбур) картину мира.

Вы спросите, какого хрена я до сих пор не обратился в клинику за помощью, но тут-то и начинается самое интересное.

Во-первых, мне абсолютно не нужны сон, вода и еда. Ни малейшего желания, ни есть, ни пить, ни спать. Сначала я думал, что я делаю все эти жизненно необходимые дела во время своих, так называемых "отключек" (о них чуть позже), то есть, я либо где-то ем, пью и сплю, либо кто-то мне помогает с этими делами пока я вне сознания. Но спустя какое-то время я заметил, что со мной не происходит никаких внешних изменений. Я всё время нахожусь в оптимальной физической форме, у меня нет ни грамма жира (без каких-либо упражнений) и, к тому же, никаких выделений, если вы понимаете о чём я. Ни капли, как не тужься. Идём дальше, пока можем.

Во-вторых, эти отключки, о которых упоминал выше. Когда мой мозг не занят никакой работой, я, как компьютер, перехожу в спящий режим, а потом включаюсь в другом месте, не представляя сколько прошло времени, минута или год. Когда думаю о своих отключках, из глубин подсознания всплывает такая процедура (видимо, занимался такими штуками, когда был ребёнком): приседаешь и при этом делаешь максимально глубокие вздохи, как только почувствуешь сильнейшее головокружение, встаешь спиной, например, к стене, делаешь максимально глубокий вздох и закрываешь глаза. Всё это время рядом с тобой находится помощник, который ждёт, когда ты надрочишься (в смысле как следует надышишься). В момент глубокого вдоха он давит на горло скрученной футболкой, или, если ассистент физически крепок, можно просто сильно давить ладонями на грудь. Происходит кислородное голодание и, как следствие, – потеря сознания. Но самое интересное – процесс возвращения сознания. Стойкое ощущение волшебности и иррациональности происходящего заставляет думать, что ты уснул несколько лет назад в своей кровати, а проснулся здесь и сейчас, под хохот, на твой взгляд, смутно знакомых тебе лиц.

35 %

Вчера, ближе к вечеру, после моих посиделок на берегу, состыковался с корешами. Мы решили немного подзаработать на пиво и сигареты и весь вечер шатались по промышленным окраинам в поисках цветных металлов, прячущихся от нас в обмотках проводов и в старой бытовой технике, как грибы прячутся от грибников под листьями и в траве. Попутно мы не брезговали и пустыми бутылками. Конечно, нам не очень повезло родиться здесь и сейчас, всё основное уже спиздили до нас, остались крохи меди и алюминия. Благо, что хоть бутылок всегда будет полно.

Но, как говорится, кто ищет, тот всегда найдёт. Сначала разломали старый холодильник – неплохой улов, можно было уже и остановиться, идти в пункт приёма цветных металлов, а потом за пивом. Мы бы так и сделали, но нас смутило стоящее на отшибе за жиденьким леском молоденьких берёзок, здание с вывеской "автосервис", хотя к нему не вела даже какая-либо мало-мальски годная дорога. Рядом с этим довольно большим зданием располагались несколько зданий значительно поменьше, и несколько довольно крупных неизвестных объектов, накрытых брезентом. Они-то нас и привлекли.

Раньше здесь был склад, а ещё раньше – вход в бомбоубежище. Помню, когда его взломали старшие пацаны с района, вся детвора поголовно носилась в противогазах и с сумками от них, набитыми всяким хламом. Кто был поумнее сразу взял под контроль аптечки с "тареном". Я был ещё совсем пиздюком и не мог по достоинству оценить ни "тарен" ни преимущества однополярного мира. Мой улов тогда составили несколько плакатов на которых демонстрировалось строение автомата Калашникова и каких-то танков, а также один противогаз, но не с хоботом, а с шайбой, что меня довольно сильно напрягало.

По периметру шла кое-как натянутая на корявые колышки колючая проволока. Значит, здесь есть чем поживиться, иначе (зная наших сограждан), с проволокой даже бы и не стали заморачиваться. Немного "помониторив", мы нашли место где проволока была натянута самым хуёвым образом, рядом, как будто специально для нас, валялась старая разодранная фуфайка. Может, кто-то до нас уже проникал в этом месте на территорию бомбоубежища-автосервиса. Как бы то ни было, мы расшатали несколько колышков, постелили фуфайку на нижние ряды проволоки и без проблем пролезли на территорию.

Мне было напряжнее, чем остальным парням, так как я одолжил у папани (конечно, без его ведома) ножовку по металлу и топор, для того что бы отпилить то, что нельзя отломать и отрубить особо толстые провода-кабели, если такие вдруг подвернутся. Топор и ножовка были замотаны в ткань и уложены как раз-таки в сумку из-под противогаза аккурат из этих мест. Как вы понимаете, убегать в случае палева, намного сложнее с лишним весом, но, с другой стороны, инструмент добавлял мне значимости в группе, подчеркивал мою важность. А это, ни много ни мало, давало мне возможность первым начать курить общаковую сигарету или первым пригубить пивка из горлышка.

Первым, что нас поразило, и сразу, надо отметить, наповал, – это то, что находилось под самым большим куском брезента. Это была, мать его, огромная натуральная половина корабля, ну может не половина, но треть точно. Стоять, разинув от удивления рты, – непозволительная роскошь для нас, и мы, едва переведя дух, залезли под брезент и с помощью двух небольших, еле горящих фонариков стали сканировать ампутированную часть корабля на наличие цветных металлов.

Стало ясно, что до нас его уже основательно потрепали либо владельцы этого некогда грозного рассекателя волн, либо такие же трущобные партизаны, как мы. Всё, что имело для нас цену – это пять довольно толстых латунных трубок в гальюне и радиорубке, их видимо не смогли отломать голыми руками. Попеременно меняясь, чтобы от усталости не терять скорости, мы быстро с ними справились.

Окрыленные успехом мы стали продвигаться вглубь территории, осмелев, и не особо напрягаясь от шума, исходившего из основного здания. Нас будоражили мысли о том, что же находится под следующим брезентовым одеялом. Сдернув брезент, мы испытали шок, едва ли не более сильный, чем после корабля.

Перед нами стояло "BMW" зелёного цвета, не самой последней модели, но всё же. После развала иностранная продукция хлынула к нам в страну бурлящим потоком и этот автомобиль был пеной в этом потоке. Но, заглянув в салон, я обнаружил, что с приборной панели всё, что только можно снять, снято, такая же ситуация под капотом. Все внутренности были удалены, а стёкла и колёса парадоксальным образом не тронуты. Инструмента, что бы снять колеса у нас не было и я с досады рубанул топором по лобовухе, сам не зная зачем.

Практически в этот же момент истерично заверещал Хобяка, стоявший на шухере:

– Палево, блядь! Какой-то мужик из того здания, откуда шумело, хуячит прямо сюда!

Хобяка был выше всех нас ростом, но при этом очень неуклюжим, корявым даже. Например, играть с ним в футбол – сплошная потеха: такие ужимки, промахи, падения и гримасы – обоссаться. Когда он начинал нервничать, вся его корявость удваивалась, вот и сейчас он заметался из стороны в сторону, попутно роняя всякий хлам и создавая вокруг себя мощную стену шума.

Я изо всех сил дергал за ручку топора, застрявшего в лобовухе, но, он очень нехотя поддавался. К тому моменту, когда я его наконец-то извлек, вся моя банда была уже за колючкой.

Я перекинул сумку с инструментом через проволоку и уже собирался сам покинуть сие поле чудес, как мое сердце пронзила фраза, произнесённая кем-то прямо за моей спиной насмешливым голосом:

– Ей, пацан, погоди маленько!