Жизнь, увлечения, огорчения

И огурец сорвали.

А предатель спрятался за широким листочком, чтобы навсегда от всех скрыться. И ему это удалось. Он жил долго, а потом пожелтел от старости и сгнил. И никто его не запомнил. А хрустящий Огурчик до сих пор помнят все!

Ошибся

Старый вязаный Джемпер потеребил пришитую к нему Пуговицу и сказал:

– Хорошая погода, пойдем погуляем с тобой!

На улице он увидел новую Куртку с подружкой Молнией, которая смотрела на него и игриво шуршала, то открываясь, то закрываясь. И так она завлекла Джемпер, что всю его шерсть пронзило приятным чувством, и он воскликнул:

– Хочу такую же Молнию!

– Да куда тебе, ты с ней не справишься, а я тебе ещё сама послужу и за тобой поухаживаю! – предупредила Пуговица, но Джемпер её не услышал.

И произошло удивительное – вдруг Джемперу пришили модную Молнию. Когда они оказались наедине, Молния начала ездить снизу-вверх, видно, желая показать, какая она неотразимая со всех сторон. Но так увлеклась, что застряла на половине и сдвинуться с места не могла. Впрочем, она и не старалась. Джемперу это не очень-то понравилось: он вспомнил, что раньше у него были Пуговица, которую он сам расстегивал, застегивал когда хотел. Но такую цепкую подружку он видел впервые – из-за неё он никак не мог распахнуться, и его одолела духота.

– Не-ет, такая подружка мне не нужна, – вздохнул Джемпер. – Мне бы мою Пуговичку вернуть!

Но было уже поздно: Молния, шурша, плотно закрыла его до горловины.

Сборище

Когда Фонарь с батарейкой загорался днём, его никто не видел, так как солнце освещало всё вокруг. Поэтому он старался показываться только вечером, когда солнце уходило за горизонт и наступал полумрак. Тогда Фонарь зазывал к себе мотыльков, не любивших солнца и прятавшихся от него по щелям. И они, радостные, слетались к его лучам.

– Мне приятно, что вы любите мой свет! – говорил он. – Вот если бы днём облака прикрыли солнце, я бы тогда всегда был с вами!

Но неожиданно у Фонаря села батарейка – она была заграничная и взять такую было негде. И тогда все мотыльки испугались того, что больше нет их любимого света и разлетелись кто куда…

«Кирпич»

На перекрёстке повесили знак – «Кирпич». Это было первое его назначение, и он решил отметить это событие – пригласить с окружающих дорог все автомобили, чтобы те постояли рядом и погудели в его честь. Но все машины шарахались от «Кирпича» и спешили быстрее отъехать.

А он дрожал от ветра и всё звал:

– Вернитесь! Вернитесь!

Ему было очень обидно, что никто не желает разделить с ним его радость…

Старые пуговицы

В плетёной соломенной коробочке лежали старые пуговицы – и большие, и маленькие. Все были с изъяном: одна обшарпанная, другая со сколом, а некоторые были даже без дырочек, предназначенных для ниток, – вместо них зияли большие, с острыми краями, проломы. Все эти пуговицы были одиноки, и держали их в коробочке, как никому не нужный и давно забытый материал. А пуговки между тем целыми днями судачили, вспоминая былые времена.

Одна говорила:

– Мой пиджак давно меня покинул…

Другая:

– А мой плащ нашёл новенькую пуговку и завёл с ней шашни…

Третья:

– А я устала находиться со своим свитером и оторвалась от него…

Однажды коробочка упала на пол, пуговицы рассыпались. И тогда среди них началось всеобщее ликование: на вешалке открытого гардероба они воочию увидели своё прошлое – такую знакомую и родную одежду! Все обрадовались, и никто не хотел больше лежать в коробке.

Но их и не собирались туда возвращать. Пришли веник и совок, собрали их всех и выбросили со словами:

– Всё равно не пригодятся уже…

Сам себя сгубил

Народился у Паучихи Паучок. И стала она сразу кормить его разной мошкарой. Растёт Паучок, сил набирается – ловким стал, научился мастерить паутину.

– Какой у меня деловой сынок растёт! – не нарадуется Паучиха.

Однажды Паучок сплёл очень большую паутину, и в неё попала Муха. Кинулась было Паучиха позавтракать, а сын кричит:

– Не трогай, это моё!

В следующий раз в паутине завяз Комар, и опять Паучок кричит:

– Это моё!

Удивляется Паучиха: не бывало у них в роду такого, все делились друг с другом добычей. Тем более, сын родной. И подумала она тогда: «Видно, молодой ещё, просто шалит. Ну ничего, скоро пройдёт».

Но время шло, и ничего не менялось. А у пожилой Паучихи былой прыткости, чтобы охотиться, уже не стало. И приходилось ей довольствоваться пищей от соседей.

И вот однажды мимо летел воробей за бабочкой. Она от паутины увернулась, а воробей в неё угодил. Паучок опять заорал:

– Это моё!

Паучиха попыталась урезонить его:

– Оставь воробья в покое, а не то несдобровать тебе!

Но не послушался Паучок, к Воробью приблизился, а тот крыльями взмахнул, отбросил паутину, схватил Паучка и, прочирикав:

– Это моё! – унёс его.

Паучиха принялась горевать: сын её, хотя и был невоспитанным, но был любимым.

Брак

Все странно относились к старому ночному Горшку. Ему давно бы пора быть на свалке, а его то потрут тряпкой до блеска, то через увеличительное стёклышко посмотрят – не появилась ли трещинка, и опять ставят на витрину, чтобы смотрели на него со всех сторон.

Напольная Ваза, стоявшая неподалёку, смотрела на это и вздыхала: