Жизнь, увлечения, огорчения

– Всё это не так! – возразила Галка. – Наоборот, он поёт хорошо, когда сыт: грудь его распирает от еды. А солнце тут вообще ни при чём.

– Не то и не другое! – возмутился всё слышавший Соловей. – Всё зависит от моего настроения. Сейчас вы его своей болтовнёй испортили и концерта не ждите! Пусть вам Воробей споёт вместо меня, – и улетел.

Все птицы за ним устремились, чтобы успокоить его и извиниться. Остался один Воробей. Сел он на веточку и с удовольствием на всю опушку зачирикал. Может, кто-то из птиц его и услышал, но не прилетел никто.

Проныра

Большой Фонарь висел на столбе и освещал перекрёсток. А маленький Фонарик, считая себя не менее ярким светилом, часто жаловался, что его незаслуженно забыли и не дают себя проявить.

Но однажды Фонарь на столбе погас.

– Да я лучше его смогу освещать всё вокруг! – воскликнул Фонарик и стал тонким лучиком озарять то одну, то другую дорогу. Носился туда-сюда, аж устал.

За это время на перекрёстке скопилось множество народу, машин собралось полным-полно, – и все шумят, никак не разойдутся, не разъедутся. Хорошо, что Фонарь снова загорелся. Во всём быстро разобрался, и дороги освободились.

– Да мне бы ещё минутку, и я бы сам всё наладил, – произнёс Фонарик.

– Этот маленький проныра нигде не пропадёт! – прокомментировал Столб – друг Фонаря.

– Конечно, висел бы я на месте Фонаря – я тоже светил бы как солнце! – парировал Фонарик.

Подсолнух и Лужа

Когда дождь закончился, тёмное облако рассеялось, и яркий свет озарил землю, Подсолнух радостно воскликнул:

– Хорошо, что появилось тёплое солнце! Я его очень люблю. Вот бы всегда так было! – и он зазолотился своими большими лепестками.

А Лужица, появившаяся неподалёку после дождя, с испугом произнесла:

– А я солнца очень боюсь! Оно своими лучами меня высушить может.

– Это поправимо, – ответил Подсолнух. – Я попрошу солнце реже навещать нас.

И действительно: вскоре солнце стало появляться не каждый день, даже сам Подсолнух вянуть стал. Хотел он было попросить Лужицу напоить его, а её уже не оказалось – только сухая корочка земли на её месте. Вздохнул тогда грустно Подсолнух, поник своей, уже без лепестков, шляпой, наполненной чёрными семечками, и прошелестел:

– Видно, хорошо, когда всё в меру – и дождь, и солнце.

Чья заслуга

Карандаш, написав половину рассказа, устал и прилёг отдохнуть да подумать, что писать дальше.

Тут Ластик примчался, стал метаться – стирать что-то с листа.

Лезвие, заметив это, возмутилось:

– Ну ты и тупой, Карандаш! Даже Ластик с трудом разобрался в твоих каракулях. Давай-ка я тебя заточу, может, яснее напишешь?

Вскоре после того, как грифель был заострён, Карандаш закончил рассказ. Стукнув напоследок по листу, в заключение он поставил точку, а грифель сломался. Ластик на этот раз не появился – видно, толково было написано, и Лезвие сказало:

– Ты, Карандаш, тупой, и, если бы не я, не было бы у тебя на бумаге ни одного рассказа!

Баночка с икрой

Баночка с икрой долго себя хранила. Да и не было у неё причин для того, чтобы перед кем-то раскрыться. Через какое-то время срок годности её истёк. И когда Баночка уже потеряла всякую надежду на то, что её кто-нибудь попробует, её вскрыли. На удивление никто от неё не отказался. Она оказалась ещё вполне свежей – сумела сохраниться!

Реклама

Как-то раз Соловей задумался: «Когда я пою, меня, наверное, никто не слышит, а может, и не видит. А Ворона вот большая – если каркает, то её и видят, и слышат всё. Наверное, мне надо имя сменить: буду не маленьким Соловьём, а большим Филином. Тот как заухает, так по всему лесу эхо разносится».

На том и остановился Соловей. Сел на ветку, нахохлился, – чтобы больше казаться.

Тут Воробушек прилетел, рядом сел и попросил:

– Соловушка, спой что-нибудь.

– Я теперь не Соловушка, а Филин, – ответил тот. – Готовлюсь поухать! Но тебе, так и быть, спою в последний раз, – засвистал разными трелями.

Послушал Воробушек и, довольный, улетел. А Соловей опять нахохлился, готовясь запеть, как Филин. Но тут на ветку села какая-то большая птица – дышит тяжело, видно, долго летела.

– Подвинься, Соловушка, – сказала она Соловью.

– Я не Соловушка, я Филин! – ответил он.

– Так это не про тебя ли, Филин, идёт слава по всему лесу? – заинтересовалась птица. – Я – Сокол, специально прилетел издалека, чтобы тебя послушать.

Обрадовался Соловей, что его теперь знают, и залился весёлой трелью, на которую стали слетаться и остальные птицы. Прилетел и Воробушек – и звонко прочирикал:

– Вот какую хорошую рекламу сделал я для Соловушки!

Несправедливое страдание

Жарил Костёр шашлык в лесу. И когда дым поднялся до гнезда, Сорока, жившая в нём, заволновалась, не выдержала и затрещала:

– Здесь не место что-либо жарить! Тут лес, листва может загореться!

Не послушался её Костёр, продолжал гореть, и огонь его стал подбираться близко к дереву. Сорока испугалась и улетела. А дым, кружась, поднялся уже выше к белым Облакам, что прогуливались по небу, и окутал их чёрным пеплом. Возмутились Облака:

– Осторожно, так можно всё небо закоптить!

Тут и Ветер на шум примчался, а дерево уже в огне.

Тогда Ветер пригнал Тучу, они вместе налетели на Костёр ливнем и потушили его. Но дерево уже сгорело. Вернулась Сорока к своему гнезду, а его нет. И затрещала с горя:

– Туча с Ветром сильные, отомстили Костру с его жирным шашлыком за то, что посмел облака коптить, и улетели. А я одна, беззащитная, не могу за себя постоять, и теперь страдаю, оставшись без гнезда. Это несправедливо!

Оплошал

Захотел Козёл завладеть землёй той местности, где жил. Стал думать, как бы сгубить всех живущих на ней, и придумал: