Затерянные в Урте

На улице стоял Черноух, высокий ретивый конь, запряженный в широкие сани. Положа Илью в сани, Егор Тимофеевич рассадил аккуратно всю остальную семью, бережно укрыв их овечьим шкурами.

– Торопиться надо, буран идёт, сильный будет, не выбраться потом, – сказал он, беря удила в руки. – Но, но Черноух, сегодня, дорогой мой коник, тебя потрудится немного придётся.

Конь, взбрыкнув неспешно поехал по дороге, которую стремительно заметал снег. Такой снежной бури Женя никогда не видел, снег скрывал даже фигуру коня, и он не понимал, как тот вслепую продолжает их вести. Только через сорок минут они подъехали к дому, ночной сумрак потихоньку расползался по небу, но из-за плотного снега и сильного ветра видимость не становилась лучше.

– Ай молодец, спасибо тебе! – сказал Егор Тимофеевич, спрыгивая вниз и угощая коня кусочками сахара, гладя при этом его по холке.

Положив на себя руку Ильи, он осторожно помог ему спуститься, Алла подхватила мужа с другой стороны, и они медленно отвели его в дом.

– Ох батюшки, он ранил вас! – сложив руки на груди вскрикнула Прасковья Авдотьевна.

– Нет, иди достань мазь, – ответил дедушка. – Мы вас на втором этаже поселим, там тепло, просторно, я уж вам на скоро руку одну большую кровать на всех сделал, – сказал он, заворачивая к лестнице, расположенной сразу слева от входа.

– А вы пока здесь посидите, чаю с пирогом попейте, – обнимая ребятишек сказала бабушка.

– Спасибо большое, – шмыгая носом ответил Женя, усаживаясь перед самоваром. Лиза молча села, прижимая к себе Фоську, который пригревшись крепко спал и посмотрела на картины.

Бабушка открыла кран и стала наливать кипяток в кружку: – Нравится, да у нас здесь раньше много народу жило-то, а сейчас только мы с дедом, да Семён, вот тебе и вся деревня.

– Вы сами рисовали, какие странные краски, – тихо ответила Лиза, закрывая рот от сильного кашля.

– А ты смотрю простыла вся, ничего, сейчас полечим тебя, – ответила бабушка, ставя кружки с чаем перед детьми. – Давно я рисовала, краски-то мне давал дед Кузьма, он тоже рисовал маленько.

– Вы учились? Работа хорошая, насыщенная! – отпевая глоток чая сказала Лиза.

– Да нет, что ты, кто нас учил-то, жил у нас дьякон один, так он только читать и писать научил немного и всё. Кушайте, кушайте, не стесняйтесь, еды много у нас, – смеясь сказала бабушка, подвигая к детям брусничный пирог.

– Спасибо, – ответили Лиза с Женей.

– На здоровье, кушайте, – ответила бабушка и взяв в руки из комода стеклянную банку с мазью пошла на вверх.

На втором этаже располагалась просторная мансарда с выходом на небольшой балкон, который смастерил Егор Тимофеевич, здесь они с бабушкой любили вечерами пить чай и любоваться на звёзды. Вдоль стены стояла здоровенная кровать, сбитая из досок, размером четыре на два метра, покрытая сверху несколькими слоями овечьих шкур. В место подушек на ней лежали четыре холщовых мешочка с сеном, так как других постельных принадлежностей в доме не было.

Уложив Илью на край, Егор Тимофеевич внимательно осмотрел рану: – Слава Богу, ничего серьёзного нет! – тяжело выдохнув, сказал он. – А то помощь ни как сюда доехать не сможет, да куда там, к вечеру навалит так, что из избы не выйдешь.

– Спасибо вам большое за спасение, а мы даже вам не представились, я Алла, а это мой супруг Илья, – вытирая нависшие слёзы сказала Алла, стараясь улыбнуться.

– Князья мы что ли, нам представляться, ну да будем знакомы, я Егор Тимофеевич, а это моя половинка, Прасковья Авдотьевна, – с улыбкой ответил он, показывая рукой на поднявшуюся к ним супругу.

Взяв стеклянную банку с вязкой зелёной жидкостью, дедушка, открыв её стал потихоньку втирать содержимое в больную ногу, Илья сморщился от боли, ему инстинктивно хотелось вырвать ногу.

– Потерпи немного, к вечеру станет получше, – ответил он, продолжая втирать мазь.

– Жар у него сильный Егорушка, куда уж к вечеру, – сказала бабушка, приложив руку ко лбу Ильи. – Пойду отвар сделаю, сбить жар-то надо.

– Мне вам помочь? – спросила Алла с потерянным видом.

– Пойдем, пойдем, чаю выпьешь, он всё равно сейчас заснёт, – с улыбкой ответила бабушка, беря её под руку.

Внизу их приветственным лаем встретил подбегающий Фоська.

– Ой, як дивный зверь, щеночек что ли? – улыбаясь спросила бабушка.

– Нет, порода такая маленькая, – с улыбкой ответила Алла.

– Ох чуден зверь, тебя ж такого махонького и ястреб унесёт, – произнесла бабушка, поглаживая пса по спинке. – А мы уж собак давно не держим, на кой они нам, сторожить-то нечего, да и медведей боятся они шибко, вот и остались у нас только Манька с Васькой, вона лежат на печке.

Лиза с Женей встали и посмотрели на печку, на ней в глубине лежали два пушистых кулёчка, Манька маленькая, серая, дымчатая, пушистая кошечка и Васька крупный набитной котик, с длинной густой шерстью тигрового с серым окраса.

– Вы куртки-то снимайте, у нас жарко, да полезайте на печку, ох и уютно там, места много, – сказала бабушка, помогая Жене снять куртку.

Мальчик сразу быстро взобрался вверх по небольшой деревянной лесенке из четырёх ступенек. Сверху на печи лежал соломенный матрац, покрытый покрывалом и два мешочка с сеном, места действительно было много, там могли спокойно во весь рост лежать два взрослых человека. От печи шло приятное, не обжигающие тепло, Женя погладил кошек по очереди и они, потягивая лапки стали громко урчать. Мальчик лёг рядом с ними, здесь ему было необычайно уютно, и он посмотрел сверху в окно на сильную метель.

– Ну а ты чего, полезай, там хорошо, как раз простуда твоя пройдет.

Лиза, смущённо пожав плечами подошла к печке и попробовала залезть, Женя ей сверху протянул руку, помогая взобраться.

– Спасибо, – тихо сказала она, поглаживая Маньку.

– Дочка, ты тоже поди простудилась сильно, трясёт тебя всю? – спросила бабушка, усаживая Аллу за стол и наливая ей чай.

– Нет, нет, это просто нервы, наверное, – ответила она, беря трясущимися руками чашку.

Ей хотелось кричать от нарастающей тупой боли и невообразимой внутренней пустоты, но она изо-всех сил старалась сохранить самообладание.

– Ну ничего, не переживай так, всё обошлось и слава Богу, а остальное это дело наживное, – с улыбкой сказала бабушка, отрезая пирог.

Вскоре дети пригрелись и уснули, во сне Лиза почти перестала кашлять, а Женя нежился в полусне наслаждаясь теплом печки и присутствием сестры, он даже не мог вспомнить, когда они последний раз вот так запросто лежали вместе.

– Спасибо вам, я пойду тоже немножко полежу, – сказала Алла, вставая из-за стола.

– Да на здоровье, иди конечно, отдохни, – ответила бабушка, с тревогой смотря как Аллу шатает в разные стороны.

Илья крепко спал, укрытый овечьей шкурой, Алла легла на дальнем краю кровати поджав под себя ноги и обхватив их руками. Сейчас её пронзал невыносимый холод, она укрылась с головой шкурой и погрузилась в тревожный, болезненный сон. Алла проснулась через час от сильного жара, скинув с себя шкуру, она, тяжело дыша села на краю кровати и вытирая рукой пот со лба тихо заплакала. Алла чувствовала себя загнанной в угол, из которого нет выхода, а стены вокруг словно начинали сжиматься, лишая её воздуха. Услышав шаги по лестнице, она быстро вытерла рукавом слёзы и встала с кровати.

– Спит, это хорошо, а ты чего, ни как сон не берёт? – тихим шёпот произнесла бабушка. – Ну пошли тогда, поговорим маленько, а то у меня за тебя душа почему-то болит шибко, – сказала она, обнимая рукой Аллу и уводя её с собою вниз.

На лестнице Алла обхватила бабушку и уткнувшись ей головой в грудь зарыдала.

– Вот и хорошо, поплачь дочка, поплачь, слёзы боль с собою уносят, – тихо ответила бабушка, поглаживая Аллу по голове.

– Простите меня, я просто не знаю куда себя деть! – сказала Алла немного успокоившись.

– Ничего, это пройдёт, пойдём лучше картошку почистим, а то обед уже скоро, – с улыбкой ответила бабушка.

Они сели за стол, перед большим тазом картошки, бабушка брала одну картошку за другой и быстро чистила ножом, а у Аллы сильно тряслись руки, она взяла одну картошку и осторожно стала чистить, боясь порезаться, но вскоре после десятка картошек моторика рук стала лучше и дело пошло быстрее. Отвлекшись от боли, Алла ощутила, как немного улучшилось настроение, и она посмотрела на осенний пейзаж на картине.

– Люблю осень, самая красивая пора, любимое время года моей мамы, – тихо, с улыбкой произнесла она.