Железный дневник

– А мы уже знаем твои личные данные, отдел кадров отчитался: Пашенька Жигульский – заместитель Рафа. Поздравляем тебя, Паша, не каждому смертному дается возможность попасть на РМЗ. Паша, как дела, Раф тебя не обижает?

Я успокоил: не обижает, за пять минут знакомства это трудновыполнимая задача.

– Выходит, пять минут не прошло, а уже подружились. Молодцы, – обрадовался Игорь. – Граф, если заметил, не из болтливых, с неохотой делится своими знаниями. В этом и состоит его метод обучения, тебе до всего придется самому доходить методом проб и ошибок.

– Сквозной раной обернется твоя первая ошибка, – уточнил Сергей.

– Через неделю ты от него сбежишь, – предсказывал Игорь. – Для тех, кто связался с Рафом, – это большой испытательный срок, многие и трех дней не выдержали. Теперь давай поговорим о действительно приятных вещах. Как твои впечатления от нашего завода? Правда, дух захватывает!

– Ничего особенного, дома лучше, гораздо лучше, – ответил я, затем продолжил решительным тоном: – Не хочу ждать целую неделю, если и бежать с вашего завода, то сейчас же. Вы меня некстати задержали, а так бы давно был на полдороге к дому.

Игорь рассмеялся, наверное, полагая, что это только шутка. Сергей плюнул на землю и зажмурился от удовольствия, потом оскорбительным тоном посоветовал мне постричься: с такими длинными, светлыми волосами не принято работать на станках – опасно, «оторвет башку», испачкаю территорию цеха кровавым месивом. И вообще, если не оторвет, то все равно длинноволосые блондины своим присутствием разрушают сплоченный мужской коллектив: «так и хочется плюнуть в рожу педику…» Я уж и не знал, что ответить, смущенный замечанием, принялся прихорашиваться, уложил кончики растрепанных локонов за уши. Сергей повторно, более густо сплюнул, готовился к серьезному разговору, повышал свой авторитет. Драматическая пауза, и – резко достает из кармана три талона в столовую – один фиолетовый, остальные красные, – молча уставился на Игоря, тот понял приказ:

– Дружок, не спеши совершать побег, тут тебя никто не держит, не будут стрелять в спину. Потерпи полдня. Перед решающим стартом надо подкрепить свои силы. Пообедай на прощание в нашей столовой. Хочешь покушать почти задаром? Если хочешь – а ты должен хотеть, – поспеши приобрести талоны, с ними гораздо дешевле, чем за наличный расчет. Без обмана – талоны не фальшивые. Красные – выдают обычным работягам, порции очень питательные: горячая кашка, холодные пирожки, пятьдесят грамм халвы, вкусные сухари, йеменский кофе с сахарозаменителем. Фиолетовый – директорский – на триста шесть пять голодных желудков хватит, то есть можно целый год жировать, бери что душа пожелает, ешь с аппетитом хоть стены столовой, хоть паштет из табуретки…

– Кого-то из нас в детстве очень часто обзывали Паштетом, – смеялся Сергей.

– Ну что, Паша, хочешь почувствовать себя директором? – заговаривался Игорь. – Это непростой талон, это пропуск в клуб уважаемых, солидных людей.

– Хватит его уговаривать, – рассердился Сергей. – Слушай меня, нам нужны деньги, дай двадцатку и забирай талоны. Делай с ними все что захочешь.

Если честно, я не хотел посещать столовую, собирался в течение дня полечиться голоданием. Всегда стеснялся есть (ненавижу ресторанное слово «кушать», оно равноценно мерзкому буржуазному «насыщаться») в обществе большого количества незнакомых людей; не выносил одновременного чавканья тысячи ртов, похрюкиваний, урчаний, похлопываний по животу, особенно нестерпимы – протяжные звуки глубоких глотков. Я выложил двадцатку, ради укрепления дружеских связей, пусть они даже продлятся полдня, ровно до обеденного перерыва. Намерение совершить побег оставалось в силе. Сергей обрадовался легкой добыче, торжественно похлопал Игоря по плечу. Я тоже искренне радовался, готов был отдать все свои деньги. Хотелось присоединиться к новоявленным приятелям, но от меня быстро отделались.

В таком случае – вперед за спецкостюмом! Промышленная зона находится в тридесятом круге ада, не поддается вменяемому описанию. Загадочные тоннели заглатывали меня, закоулки всасывали, арки выплевывали, тупики давились и гнали обратно. Кишки запасных входов и выходов переплелись, образовали сложные узорчатые узлы, так что ничего необычного в том, если я шел куда-то глубоко под землю, а оказывался на плоской крыше технического сооружения. Заметив пришельца, промзоновские птицы поднимали клубы столетнего праха и падали вверх. Склады, мини-цеха – их здесь больше, чем звезд на небе. Иногда попадались очаровательные башенки, похожи на перевернутые вазы: окна заделаны красным кирпичом, дверные проемы отсутствуют, редкие щели замазаны бархатной плесенью. Робкое дыхание прорывается сквозь мощные стены. Прекрасная дева в заточении. Как она там внутри? Горит ли лампа? Ткет ли гобелены, ждет ли еще своего милого принца?

Некоторые сооружения построены по типу сумасшедшего конуса, небрежно воткнуты в землю, дрожат осенним листом; на тонкие грани давят тени заводских труб – вот-вот произойдет обрушение. Тут и там пищали вертлявые механизмы, задирали хоботы, с любопытством поглядывали по сторонам; другие – укрощенные гиганты, связанные сварными швами, они дружно мычали, перемалывая внутри себя особо прочную субстанцию. Заборы, заборы – идут в наступление, двух-трех-шестиметровые. К ним прижались подзаборники – свежие моторы, околевшие машины, фундаменты сгнивших зданий, собачьи будки, шлагбаумы, охранники, медные колеса, горки шлака.

По дороге попадались отдельные представители рабочего класса, безмятежно шагали, выпуская из ноздрей клубы табачного дыма. О-о-о! – мы с первого взгляда понимали друг друга – тоже убивают время, спешить некуда. Чаще всего встречал юных токсикоманов (они же – чухаморы), нет черней существ на нашей планете, горстями лезли из проломов в автомобильных боксах, двигались перебежками туда, где можно надежно укрыться от солнца и уснуть на бетонном матраце.

После подобных декораций заката человечества желто-кирпичный корпус показался объектом этого мира, а не того. Разбушевавшееся воображение резко остыло, когда очутился в полутемном помещении. Заведующая хранилищем спецодежды взглядом определила мой рост, пропорции тела, размер затылка, толщину шеи – с учетом их износа помножила на два-три следующих года. Вычислив на калькуляторе оптимальный фасон, смело отправилась в запасники. Минута истины настала, скоро она вернется.

– Не стоит дожидаться, сейчас принесет тюремную робу, – пробудился внутренний голос. – Ухватись за последний шанс. Давай, беги на волю!

Я машинально достал талоны, в этих трех листочках скрыт смысл жизни и смерти. Порвать?

– Рви-и-и и беги-и-и!.. – вопил внутренний голос.

Заведующая разложила на широком прилавке уродливые темно-синие штаны и верхнее дополнение с узкими рукавами; поставила надежные, железно-каменные ботинки – сильно напоминали бычий профиль Сергея. К наряду прилагалась белая каска и желтая фуфайка. С тяжелым сердцем, словно на договоре с дьяволом, я расписался под списком выданных вещей.

Ноша оказалась крайне неудобной, мучила на обратном пути. Окружающая местность больше не предлагала занимательных сюжетов. Сложные пространства, объекты без верха и низа исчезли. На обочинах дорог наблюдал только скопление приземистых строений и градостроительных ошибок. Думаю, в ближайшем будущем я раскрою романтический потенциал промзоны. Выходит, побег отменяется, все отлично, здравствуй, унылый Раф?

– Нет, нет, еще не поздно бросить тяжелую сумку и отправиться в дальнее плавание, – обреченно лепетал внутренний голос. – Паша, там, впереди, необъятное море Свободы!..

Я равнодушно кивнул в знак согласия, неплохая идея. И только сейчас понял, что меня действительно волнует: почему фуфайка желтая? Слишком вызывающе смотрится, чем не костюм клоуна или актрисы из детского спектакля. Не видел рабочих, одетых в унизительный желтый цвет. Может, заведующая таким образом пошутила, вместе с талией измерила мою эмоциональную составляющую, нарисовала психологический портрет, мало чем отличимый от картинки с тропическим попугаем. Неужели я настолько смешон?..

Территория РМЗ. Остановился перед приземистым домиком. Чистый, белый фасад. Первый этаж полуслепой, окошки маленькие; второй – полностью остеклен, создается ощущение, что крыша опирается только на оконные рамы. Прямо на входную дверь прибита вывеска – «Столовая №3». – Приветствую тебя, цех по производству вкусной и полезной еды! – ни с того ни с сего выпалил я, резко развернулся и кинулся в ближайшие кусты. Обед еще не скоро, как бы кто не заметил. Расположился на крышке теплотрассы. Тепло, уютно. Щеки ласкает желто-зеленая листва, звуки улицы приглушены. Кроны деревьев очень высокие, я наслаждался уединенностью на дне воздушного колодца. Чудеса не заставили себя долго ждать. Прежде всего меня заинтересовало любопытное небесное явление: сверкали голые пятки, струилась белоснежная туника; дева с греческим профилем окуналась в облака и тренькала на золотой лире, ласково посматривала вниз, искала, кому из земных существ сыграть мелодию вдохновения.

– О, дорогая муза, и ты тоже решила посетить прозаическую промзону, – пытался я обратить на себя внимание. – Давай вместе отдохнем, присаживайся на краешек теплотрассы.

Видение откликнулось, заглянуло ко мне в гости. Смутные фантазии овеществляются, оформляются. Стихотворная строчка упрямится, не идет четкой лесенкой, с первой рифмой обрывается и вдребезги… Пытаюсь заново, может, сейчас Володя Маяковский встретится с Артюром Рембо и появится нечто масштабное, сверхрадикальное. Вышли безобразные: «Солнце светит над столовой, цех идет попить воды фруктовой…» Небесное видение меня сегодня обмануло или обиделось – неправильно встретил: где романтическая обстановка, где лакированный стол, гусиное перо и свечи! Все-таки великую поэму сидя на корточках не напишешь.

На часах – без пяти, без трех, без одной. Обед.

Взвалив на спину сумку, выпорхнул из своего укрытия, с намерением «случайно» попасться на глаза Рафу и вызвать ухмылку одобрения: молодой человек старается, спешит трудиться. К моему глубокому разочарованию, на дорожке, ведущей в столовую, – никого. Неужели все настолько увлечены своими станками? С опаской заглянул в цех. Тишина исключительная, пещерная. Машины остановились, рабочие исчезли – кроме человека, чье фото висело на доске почета: «Лучший токарь августа – Александр Яковлев». Он сидел на тележке для перевозки тяжелых грузов, держал в левой руке банку с макаронами по-флотски, ловил вилкой спрессованные кусочки. Жевал просто, без всякого удовольствия, как порядочный человек. Вот так и надо – правильно жует! Убежден, есть ради одного наслаждения – способны только отморозки, итальянцы и французы. Наблюдая за тем, что творится в нашем мире, хочется с пафосом ругаться, примерно так: вы, гурманы, вы, любители изысканной кухни и столетних вин, вы – хуже нацистов, хуже живодеров. Пока существует голод – наслаждение гастрономическими чудесами надо приравнять к тяжкому преступлению. Позор вам, сожрите лучше друг друга, тогда в мире точно исчезнет голод!

Однако куда пропали остальные рабочие? Спросить Яковлева не осмеливался, грех мешать лучшему токарю августа. Бросил спецкостюм у основания карусельного станка. Отправился в зону отдыха – овальную площадку на задворках завода. Меня встретили блуждающие тени, захиревший газон, старые скамейки в стиле ампир. Посетителей не обнаружил. Заглянул в урну – думал, найду знакомые следы от плевков, сигаретный дымок, изжеванный пирожок. Ничего из перечисленного. Здесь тоже стояла доска почета. Надеялся найти фото Сергея или его верного пинчера. Ни того ни другого, зато в январе лучшим работником оказался человек с внешностью Сократа, февраль остался за Дон Кихотом, был там и Конфуций в квадратных очках. Мне помешали найти других двойников исторических личностей, совсем рядом звонко пикнула невидимая райская птичка, ей на чисто русском языке ответила подружка: «Пневмокомната». Да, да, птичка прощебетала – пневмокомната! Обе – дружно рассмеялись. Зашуршали платья, бег легких ножек или, может, это совсем не ножки, может, захлопали крыльями?.. Я всего лишь переутомился, не стоит искать объяснение тому, что здесь происходит.

Развалившись на скамейке, дожидался конца первого в своей жизни обеденного перерыва. Циферблат наручных часов развлекал движением трех стрелок: секундная – гналась за временем, минутная – кралась, часовая – умерла. Настал миг – когда они сошлись. Пора.

Собираясь непонятно кого застать врасплох, врываюсь в цех… Ха-ха, пусто!!! Яковлев не в счет. Покончив с вермишелью по-флотски, управлял станком, сосредоточенно смотрел за тем, как резец вышивает кружева на заготовке. Где все? Это – сон? Да – враждебный, неуютный, следует только подождать, кошмар обязательно прервется, и я окажусь на своем любимом домашнем диване. Надо проверить свои подозрения. Для чистоты эксперимента важны подробности. Мелкие детали не появляются дважды в одном и том же сновидении, они либо пропадают, либо не поддаются логическому объяснению – стреляют виском в пистолет. Выхожу из цеха – и тут же молниеносно возвращаюсь! Строго осматриваю тыл карусельного станка, спецодежда должна исчезнуть. Ну же, давай, исчезай! Блин! Да, самообман. Признаю, приятные диванные абстракции давно вытеснили из моего сознания ощущение подлинности происходящего – машинально дополняю, приукрашиваю банальные ландшафты, облагораживаю наглые рожи. Потому-то разочарование стало моим постоянным спутником. Новая реальность в образе завода совершенно сбила с толку. Не хочу РМЗ – ненавижу и во сне, и наяву!

Если не порвал талоны, придется посетить столовую. Объедаться не собирался, постараюсь как можно дольше посидеть за чашкой йеменского кофе, совершу злонамеренное опоздание. Раф от возмущения прозреет, поднимет веки и выкинет за пределы завода. Ха-ха, пусть обязательно даст пинка под зад. Увольнение должно эффектно выглядеть!

Столовая №3. Зал полон, свободных мест нет, хотя обеденный перерыв, если мои часы не ошибаются, закончился полчаса назад. Посетители ведут жестокий бой с пустыми желудками. Женские и мужские пасти жуют, не устают. Электричество варит, газ жарит. Кости трещат, плоть подгорает. Взмах ножа – и котлета напополам! Самые крупные куски мяса, согласно пояснению в меню, еще вчера резвились на зеленой полянке. Корова – это пища? Художники ее рисуют с улыбкой на устах, доброй красавицей, мудрой подругой шаловливой девочки, в кино – поет песни из цыганского романса: как люблю я вас, очи черные и прекрасные. После портретов и умиления настает черед скотобоен. Значит – пища. Теперь корова может уместиться на тарелке – вполне понятные кубики, такие продаются в детском мире, с буквой-закорючкой на каждой стороне.

Пир продолжается. За столиками ложкари ковыряются в первом и втором. Челюсти дробят, разжевывают. О наслаждение! Кухонные сентиментальные запахи сводят с ума, под потолком летают души переваренных обедов. Только беременные женщины едят без удовольствия, как перед казнью, и вот почему – напротив стену украшают великолепные фрески: «Сатурн, пожирающий своих детей», «Циклоп Полифем ужинает», «Век-антропофаг». Ха-ха, круговорот смерти в столовой №3, все мы съедобны!

Цилиндрические колонны, – пересекавшие по диагонали зал, – аппетитно лоснились, на вид выглядят вкусней, чем то, что я заметил на кухонной плите. Дух захватывало от 50-литровых кастрюль мудрости, красной краской выведен инвентарный номер и содержимое – «Борщ», «Каша», «Для отходов». Под стеклянными витринами расцвели картины апокалипсиса и страшного суда, звучали стоны тушеного картофеля, шипение горячей баранины. На блинах расплылись гротескные профили, – чем не доска почета самых кровожадных тиранов в мировой истории. Быстрее, пока не остыли, залейте эти рожи сметано-медовым раствором!..

Жирные, пыхтящие поварихи черпали ковшами жидкость болотистого цвета и распределяли среди штатных единиц РМЗ. Тарелки полны, тарелки обжигают пальцы, лишь бы не расплескать, лишь бы добраться до своего столика, и можно почувствовать себя победителем. Мне не хотелось участвовать в этом соревновании, рука не притронулась к проклятым талонам, на те деньги, что остались в кармане, из приличия купил пирожное. Подсел к девушке, тщательно снимавшей пенку с кипяченого молока, положила – на язык. Зажмурилась. От омерзения – предположил я.

За соседним столом расположился Раф, с отсутствующим видом хлебал суп. А где он вообще присутствует? Чувствует ли настоящее? Кстати, наконец поднял свои свинцовые веки, страшно все-таки не в то место засунуть горячую ложку. Глаза со сталинским прищуром, смысл взгляда утерян, неуловим, тем не менее – заметил своего юного помощника, приветствовал ленивым кивком. Значит, меня в цехе точно никто не ждет, что очень радует, спасибо непонятному свободному графику. С другой стороны, неужели они все здесь обедают по два-три-четыре часа подряд, какое в том удовольствие, сколько нужно директорских талонов, чтобы насытить одну глотку?

Я не успел глубже исследовать вселенную №3 и ее обитателей, помешал хлебный огрызок, влетел точно в ухо. Замечательный по меткости бросок! Следующий – «поймала» соседка, от изумления выплюнула молоко в стакан.

– Выродки! – заорала она, обернулась, выискивая хлебометателя. Сгорая от стыда, я последовал ее примеру. За самой дальней колонной было слишком шумно и весело.

– Еще раз… возьму стул… вмажу по морде, – пригрозила соседка, конечно, догадываясь, что стала невинной жертвой обстрела.

Колонна внезапно успокоилась. Мне хотелось немедленно уйти, но со стороны этот маневр мог показаться трусливым бегством. Пирожное съедено, чтобы хоть чем-то заняться и возвеличить свой образ в глазах окружающих, принялся собирать крошки со стола. За колонной вновь открылось собрание. Возня, хохот усиливались. Обстрел не возобновился, но случилось нечто более неприятное, я услышал свое имя.

– Павлик, наш добрый человечек…

Коллега Игорь – узнал его ехидный голосок. Слушатели, вероятно, в упор посмотрели на мой лохматый затылок и покрасневшие уши. Любопытно, о чем они подумали? «Добро пожаловать в ад!» Изображая на этот раз полное равнодушие ко всему, что происходило вокруг, я стал постукивать ногтем по солонке.

– Ждет блондинка, нервничает, – оскорбительным образом незнакомый голос комментировал мое поведение.

– Ринату ждет, – пояснил Игорь, – у нашей Ринаты тоже внешность шлюхи с Карбидного шоссе.

– Не понял! Ну-ка, вынь пенис изо рта и скажи яснее! – сильно возмущался еще один, теперь крикливый голос.

Деловая беседа прервалась. Последовал звук резко выливаемой жидкости. Забеспокоились стулья, звонко ударяли копытцами о керамический пол. Судя по другим, теперь глухим звукам, происходило избиение столовыми ложками и подносами, затрещал чей-то лоб, завизжала распоротая губа. Чувство жалости заставило меня вновь оглянуться. Расправа в разгаре! Пятеро извергов топили в залившем стол соке мордочку щуплого, похожего на сломанную швабру паренька. Несмотря на бедственное положение, он не просил о пощаде, наоборот, дерзко фыркал, воинственно встряхивал длинными черными волосами. Длиннее моих, по самые плечи, чем спешили воспользоваться противники, вцепились, рвали прическу в клочья. Когда уборка стола была завершена, несчастного сбросили на пол. Он довольно бодро встал с колен, внимательно осмотрел доведенный до полного беспорядка костюм – пригладил, вытянул вдоль фигуры; направил мокрые кудри в единый поток. На розовом лбу ярче разгорались следы, оставленные кухонными приборами, а он, забыв о публичном унижении, летел ко мне.

– Ты – Паша, я – Ринат, нас уже познакомили приятели! Наконец-то и у меня появился мальчик для битья, ты скоро пожалеешь, что связался со мной. Пойдем в пневмокомнату, там я сплю с женщинами, когда женщин нет – дрочу на портрет директора, короче, помогаю нашему заводу всем, чем могу.

Мы быстро разговорились и так же быстро подружились. С Ринатом в плане общения было очень легко, оскорблял меня в самых различных вариациях, тут, считаю, виновато и плохое воспитание, и расстройство чувств: ежедневные дежурства в тесном техническом помещении сильно ударили по нервным клеткам. Замечу, что в нашей квартире на самом почетном месте – стене зала – висят любимцы отца: часы с боем (фирмы Jantar), никому, кроме себя, не позволяет заводить механизм большим ушастым ключом. Раскатистые «Бам-м-м, бам-м-м» не переносят соседи снизу и мама – «Замолчите, выйдите в окно!» – грозится она расправиться с нарушителями спокойствия. Папа не чувствует дискомфорта, потому не воспринимает всерьез жалобы. Ночью пружины с шестеренками еще громче режут тишину на ровные секундные дольки, в конечном итоге охрипшим басом требуют минутку внимания. В ответ несутся непристойные эпитеты, гиперболы, метафоры…

Пневмокомната была увеличенной копией часов с боем, внутри храпел хитроумный агрегат, очень громоздкий – наружу лезли трубки, провода, эластичные шланги; манометры, покрытые испариной, щелкали, показывали пределы давления. Вдоль стен рядами стояли кислородные баллоны, дефектоскопы, вакуумные аппараты, компрессоры, электробатареи, коробочки с химикатами; что-то обязательно заряжалось или разряжалось, создавая соответствующую звуковую ауру. Это малый список всех неудобств, среди которых затерялся крохотный Ринат. Тем не менее к ним можно и нужно привыкнуть, раз ты выбрал профессию наладчика промышленного оборудования. Но есть люди особенного темперамента, долгое нахождение среди перечисленных неодушевленных объектов их в какой-то мере расчеловечивает, превращаются в морлоков, в сонных безэмоциональных существ. Однако когда выходят из своей пневмокомнаты и сталкиваются с себе подобными, внезапно срываются и вываливают наружу накопившуюся – за часы медитации среди гудящих агрегатов – ностальгию, жажду общения с живыми людьми; частенько переходят рамки приличия, эксцессы их преследуют на каждом шагу. Они считают, что ведут себя вполне нормально и миролюбиво, но на самом деле являют своим поведением образцы вспыльчивости и неуравновешенности, легко поддаются на провокацию и сами нередко ее творят. Это моя довольно злобная характеристика Рината, потому что недоволен тем, как закончился наш разговор в дурацкой пневмокомнате.