Льеккьо

– Да чего это я с тобой вожусь, – побитый выложил два «короля» и стал сгребать деньги, – две пары на «королях» и «тройках», учись сынок!

Паренек трясущимися руками бросил карты на стол…

– Ха, «Фул Хаус»! – вскрикнул мужик в подтяжках. – Вот это он тебя обул, так сказать. А это моё, – он забрал обратно тысячу своих и захлопал в ладоши.

Чак, обуреваемый злобой, уставился сначала на «тройки», затем на парня, обставившего его.

– Это тебе так с рук не сойдет, сосунок! – грубо кинул он дрожащему парню.

Парень же и хотел бы улыбнуться и боялся отхватить за честную победу. Он сложил себе деньги за пазуху и торопливо направился к двери. Чак провожал его обезумевшим от ярости взглядом. Как только паренек скрылся за дверью, он вскочил из-за стола и помчался на улицу.

– Да, я парню не завидую, – прошептал «ковбой».

– Слышали про убитую девушку? – спросил я, переводя тему.

– Мне моя женушка уже все уши объездила, – сказал мужик в подтяжках. – Какую-то бабу пришили и вырезали на теле что-то там из библии. Говорят, это из-за нее сюда полиция приходила.

– Ну, в Болоте такого я не припомню, – заметил «ковбой». – Психи, одним словом.

Мужик в подтяжках прокашлялся.

– И что в башке у таких людей толкает их делать такое?

– Сексуальная анафема толкает, – заметил я.

– Что? – спросил тот, что в ковбойской шляпе.

– При сексуальной развращенности общества в целом, – пояснил я, – некоторые люди отгорожены от этого. Их желание перерастает в маниакальное влечение взять то, что общество им предоставить отказывается.

– Проститутки не отказываются, коли деньги есть.

– Коли деньги есть, – заметил я. – Форма сексуальных извращений таких людей может превосходит все мысленные формы. Не каждая проститутка готова на все, даже ради кучи денег.

– Ой, не забивайте мне голову, – сказал раздраженно мужик в подтяжках. – Я проголодался, а вы мне аппетит портите только.

Он поднялся и пошел на выход. Я решил последовать его примеру.

7

Сегодня я работаю в ночь. Томпсон приболел, и попросил меня подменить его. Народу набилось много. После дневной смены мои глаза смыкались.

– Иди, поспи пару часов, – кинула мне Эли, одетая в черное с ног до головы, – я покараулю бар. За столиками потерпят. Руки и ноги у них есть, так что сами себя обслужат. Жаклин, если что, принесет им заказ. Им там, на кухне, все равно тесно.

– Тогда предаю тебе пост, – ответил я на предложение и улыбнулся, – только без традиционной смены караула.

Эли хмыкнула.

– Иди уже.

Эта девица со своими скарабеями в голове. Ее вид многих сразу же отпугивает, или дает им право смотреть свысока. Но эта девушка не робкого десятка, насколько я уже понял. Весь день я изучал Кристин, но та легковерна. Как мне показалось, она по параметрам схожа с той убитой девушкой: ветреная блондинка, строящая глазки всем. Если на первый взгляд, она заигрывала только со мной, то поняв, что меня не интересуют флирты, Кристин сразу же пошла по клиентам бара. И что-то во мне ее тут же стало презирать до ужаса. Мне самому от этого стало не по себе, а нам с ней еще работать и работать. Эли же другого пошиба девушка. Она неплохо образованна и уверена в себе, не смотря на замкнутость. Чем-то, напоминая меня самого. Ее взгляды на мир граничили с социопатией.

Женщины намного разнообразнее мужчин. Одни неугомонные до любовных связей, как моя сестра, или же, как Кристин, другие домашние кроткие овечки. Первым мало всего, что у них есть и им постоянно нужно новое, новые ощущения, вторые же могут просто сидеть дома, смотреть сериалы, и не интересоваться, что происходит за их окном. Их пастырь – их муж. Без него они и носа сунуть за дверь боятся. Есть борцы за идею, как те, что борются с мизогинией при помощи оголения груди и вообще тела, еще и называя это феминизмом, что парадоксально как по мне. А есть такие как Эли. Этим не нужно искать себе альфа самца, бороться за свои права и прочие вещи, но так же не в их интересах сидеть дома мышкой-норушкой. Их взгляды весьма разнообразны.

Поспав пару часов, я умыл лицо и, чувствуя в теле неприятную усталость, побрел за стойку.

– А вот и ваш бармен, – кивая в мою сторону, сказала Эли старику, тому самому, что лицом напоминает старого питбуля.

– О, – произнес старик, – вы то мне и нужны! У вас хоть уши на месте, а там гляди и язык. Эта не понимает ни черта из того, что я говорю.

– Это вы не понимаете, что может быть другой взгляд на вещи, кроме вашего, такого же дряхлого, как и вы сами, – в жесткой форме ответила ему девушка. – Пока вы тащили трупы из болота, мир успел эволюционировать, а вы остались в том вашем добром времени. Ничего личного.

Эли протерла тряпкой стойку и удалилась в сторону кухни.

Моя голова все еще занята тем мимолетным сном, в котором я пребывал в детстве, скрываясь на болоте от своего отчима, а Каролин все звала меня.

– Я знаю, что поможет нам, – говорила она вязким протяжным голосом, – я знаю, где нам укрыться. Я протягивал ей руку, но потом я оказывался в своей комнате, в которую ломился отчим, крича: «Бог любит тебя, Марти! Вот увидишь!»

– Плесни русской водки, сынок, – сказал мне старик, вернув меня в реальность.

Протерев глаза, я поставил чистую рюмку и наполнил ее водкой.

– Ох уж эта молодежь, – проворчал Питбуль, – дурьи головы. Ничего они не знают. Видели бы хоть половину из того, что довелось повидать мне, совсем по-другому бы пели.

– Девушка вам правильно сказала, – заметил я, – другое поколение – другие взгляды.

– Вот хоть ты не неси этой чепухи, – отчаянно простонал старик, – с виду умный парень. Конечно, мир меняется, я же не идиот. Но, побывали б вы с мое на болотах. Главное не спать! Я как-то задремал, устав от поисков пропавшей девчушки. Лег на сухое место и решил отдохнуть. Очнулся я – уже сумерки стояли. Все наши тогда уже закончили поиски. Они меня кричали, но я не слышал, так крепко задремал. Продрав глаза, я осмотрелся: камыши, редкие деревья – все сумрак окутал. И тут, я услышал этот жалобный голосок: «В заводи плясали, в заводи был праздник, на огни русальи заходи и ты – отпразднуй с нами…» Я тогда даже штаны намочил! Песню эту пела малявка, от которой исходило синее свечение, мать ее дери! Она взглянула на меня и нырк в омут! Даже именитый бегун бы меня тогда не обогнал, вот те крест!

Старик опрокинул рюмку с водкой, скривившись под крепостью напитка. Мне бы и хотелось думать, что он спятил, но я вспомнил те огоньки, что привиделись мне по дороге в Болото, в ту ночь, когда Каролин меня сюда привезла. Я не из впечатлительных, но в этот момент моя спина покрылась мурашками. В голову закрались странные мысли: что если моя мать видела то же самое, что и этот старик? Она всегда твердила, что наша мертвая сестра разговаривает с ней на болоте. Ее закрыли в психиатрическую больницу. Что если она вовсе не сошла с ума? Я постарался отогнать подобную мысль. Моя мать сошла с ума уже давно, и вряд ли ей что-то поможет.

Старик вскоре захрапел прямо на стуле, уронив массивную челюсть на стойку. Его раздражающее сопение напрочь прогнало мою сонливость, за что я сейчас благодарен этому старому безумцу.

– Да ты – фея снов! – бросила мне Эли, садясь на свободный стул у стойки. Ее зубы боролись со жвачкой. – Пива мне, ваше монашество!

Она даже не соизволила натянуть улыбку. Ее черты лица правильны, даже аристократичны. Она напоминала собой мрачную графиню, явившуюся из средневековья. Интересно, где у этой графини гроб? Должна же она где-то спать днем? Я решил не шутить над ней вслух. Она могла не поддержать такой шутки. Ее наверняка достали с подобными стереотипами. Но все же я подшутил:

– Беле Лугоши плевать, что ее смена только в самом разгаре?

– Ты, небось, все ретро-фильмы пересмотрел? Монаху, наверняка, весь мир кажется черно-белым, да?

– Ты не представляешь, – ответил я, – вот смотрю на тебя, а ты сплошь черная, лишь лицо да руки белые как кость.

– Ха-ха, смешно. Пиво давай!

Я снял крышку и протянул ей бутылку. Она сделала глоток и навалилась локтями на стойку.

– Если так любишь черно-белое, завтра в «Кляксе» будет «Человек-волк».

– «Клякса?»