Клубок со змеями

– Ты признаешь свою вину, Саргон?

– А… я…

Глаза Кашшура еще больше сузились:

– Ты признаешь свою вину?

– Нет! – ко мне вернулся дар речи.

Я даже попытался встать, но жилистые руки стражников тут же усадили меня обратно на скамью.

– И я не знаю никакого писца Бел-Адада! Я знаю корзинщика Бел-Адада!

– Я правильно понимаю? – Верховный жрец вновь взял в руки стиль, – ты не признаешь свою вину в убийстве писца?

– Я же сказал вам, что не знаю никакого.... – мой голос сорвался на крик, после чего последовало очередное соприкосновение со столом.

На этот раз везение кончилось, и удар пришелся прямо на место перелома. Я взвыл, закрывая лицо руками. Слезы обиды и боли потекли по осунувшимся щекам.

– Как смеешь ты, ничтожный мушкену, повышать голос на совет жрецов? – его спокойный размеренный тон, отдающий твердыми нотками, не изменился ни на йоту.

Я молчал. Разум отчаянно искал выход из сложившегося положения, но не находил. Из носа вновь засочилась кровь.

– Полагаю, это можно трактовать, как отказ сознаваться в содеянном, – молвил Кашшур, придвигая к себе глиняную табличку и делая на ней какие-то пометки, – тогда мы можем начать заслушивать показания свидетелей, – он поднял голову, – стража! Пригласите первого.

Один из воинов, тот, который был освобожден от поручения удерживать цепи оков, двинулся к дверям зала. Я же поднял голову вверх, прижав пальцы к ноздрям, пытаясь остановить кровотечение.

«Ну и досталось же моему носу за сегодня!».

Створчатые деревянные двери распахнулись, и в зал вошел человек средних лет, невысокого роста и в потрепанной белой рубахе, заправленной в такую же потрепанную выцветшую набедренную повязку, свисающую до колен. Ноги были обуты в кожаные сандалии. Виски покрывала легкая седина, а загорелое морщинистое лицо свидетельствовало о том, что этот человек слишком много времени проводит на солнце. Кажется, я узнал его. Он был соседом корзинщика Бел-Адада. Хоть лично мы не знакомились, пару раз я пересекался с ним во время строительства хижины. Насколько мне известно, он постоянно работал в поле на оросительных каналах к югу от города.

Сосед корзинщика остановился в десяти локтях от стола жрецов и поклонился по пояс:

– Приветствую благословенный совет жрецов! Да хранят вас боги!

– Назови себя, – приказал Кашшур.

– Ариду, Ваша Лучезарность.

– Кто ты, Ариду?

– Свободный крестьянин, господин.

– Чем ты занимаешься?

– Я работаю в поле на оросительных каналах к югу от города. Помогаю выращивать пшеницу и ячмень.

– Где твой дом?

– В Западном пригороде, господин. Возле дороги, ведущей к воротам.

– Ты знаешь обвиняемого, Ариду?

Он бросил на меня беглый взгляд, потом повернулся к совету:

– Да, знаю, достопочтимый жрец.

– Откуда ты его знаешь?

– Этот ремесленник строил хижину моему соседу. Я часто видел его за работой.

– Имя соседа?

– Бел-Адад, – тут Ариду сделал грустное лицо.

– Ты знаешь, кем был Бел-Адад?

– Да, господин, он был храмовым писцом.

– Корзинщиком! – загнусавил я. – Он был корзинщиком! О, великие жрецы, этот человек либо врет, либо ошибается!

Ариду осуждающе покосился на меня.

Кашшур повернул голову в мою сторону:

– У тебя есть свидетели того, что убитый являлся корзинщиком?

– Он сам мне об этом сказал!

– К сожалению, спросить его мы уже не сможем.

Я ткнул пальцем в Ариду:

– А откуда он знает, что Бел-Адад был писцом?

Верховный жрец перевел взгляд на свидетеля и вопросительно поднял брови.

– Мне об этом сказали, – спокойно ответил Ариду.

– Кто тебе об этом сказал? – поинтересовался Кашшур.

Ариду внимательно посмотрел на совет жрецов и, после одобрительного кивка Верховного жреца, ответил то, от чего я чуть не рухнул со скамьи:

– Вы.

– Совет жрецов поведал тебе сведения о храмовом писце Бел-Ададе?

– Да, господин.