Хенемет-Амон

– А?

Саргон закончил возиться с палаткой и сел возле входа, повернувшись к мальчику лицом.

– Как будто кто-то плачет… очень жутко… но я никого не вижу.

Мулат напряг слух, пытаясь уловить подозрительные звуки. Какое-то время они сидели в полной тишине. Только легкие порывы северного ветра свистели в ушах, да переносили мелкие песчинки.

– Быть может, тебе почудилось? – предположил Саргон.

– Нет же! – с жаром возразил паренек. – Клянусь! Я знаю, что слышал!

Спустя минуту стон раздался вновь. Далекий и протяжный.

– Вот! – прошептал Джехутихотеп. – Опять! Теперь ты слышишь?

– Да, – ответил мулат, – теперь слышу.

– Что это? – с испугом спросил мальчик.

– Барханы поют.

– Барханы? – паренек округлил глаза. – Как барханы могут петь?!

– Не знаю, – Саргон пожал плечами, – местные говорят, что это кричат души умерших, погребенных песками пустыни. Ведь они так и не нашли себе достойного упокоения.

Мальчика пробил озноб. То ли от холода, то ли от страха.

– А они нас не тронут?

Мулат вяло улыбнулся:

– Надо бояться живых, а не мертвых. Все хорошо. Тебя я в обиду не дам. Ни духам, ни гиенам.

– А тут гиены водятся?

Джехутихотепа сейчас слабо интересовали обитатели пустыни, но он хотел поскорее отвлечься от этого жуткого воя и перевести разговор в другое русло.

– Встречаются, – Саргон размял кисти, – но на людей нападают редко. Если только не обезумят от голода.

– Ты говорил, что твоя мама боится гиен, – вспомнил мальчик.

– Точно.

– А ты сам?

– Нет. Я знаю, как их одолеть.

– Хорошо, коли так.

Паренек выдохнул. Он начинал понемногу успокаиваться и привыкать к жуткому вою, временами долетающему до привала. К тому же уверенность спутника передавалась и ему. Тем не менее он продолжал с опаской посматривать в сторону дюн, силуэты которых виднелись в сумраке.

Саргон воздел глаза к небу:

– Пожалуй, надо спать. Встанем пораньше, пока зной не наступил. А к вечеру уже доберемся до Хазеты.

– Да, твоя правда, – согласился Джехутихотеп, а затем внезапно спросил, – помнишь ты сказал, что все чего-то боятся?

– Угум.

– Кажется, меня пугают эти поющие барханы… а чего боишься ты?

Мулат пристально посмотрел мальчику в глаза, и пареньку от этого стало неуютно. Он поежился.

– Неизвестности, – молвил Саргон.

– Неизвестности?

– Да. Когда я иду вслепую и не знаю, чего ждать.

– Понимаю тебя, – Джехутихотеп отвел взгляд.

– Мне не нравится, как ты от меня что-то скрываешь.

– Я ничего не скрываю, – возразил мальчик, продолжая смотреть в сторону.

– Ты умен, но врешь неумело.

Паренек насупился, но промолчал. Лишь плотнее завернулся в плащ.

– Почему ты не хочешь говорить о родителях? Кто они?

– Это не так чтобы важно.

– Раз неважно, так расскажи, – хмыкнул мулат.

Паренек снова не ответил.

– В какое дерьмо ты меня впутал?

Джехутихотеп вздрогнул:

– Я тебя ни в какое д… дер… не впутывал я тебя ни во что. Честно!

– Тогда скажи мне правду.

Тот вздохнул:

– Мой отец помощник джати в Уасет…