Связанный гнев

– Как велите, так и поступлю.

– Хорошо. Теперь ложись на любимый бок и спи. Потому рано подыму…

Вернувшись в горенку, прикрыв дверь, Анна Кустова стала раздеваться, отражаясь в большом зеркале на комоде. Провела рукой по обнаженным плечам, вздрогнула до мурашек от прикосновения собственной руки. Давно скучала по мужской ласке. Подумала, что на обратном пути с Осейки навестит в Миассе Михаила Павловича. Думая о нем, подошла к кровати. Поставила на тумбочку возле изголовья свечу. В соседней горнице часы пробили одиннадцатый час. Поперек постели на одеяле лежала серая кошка. Увидев ее, Анна улыбнулась:

– Неплохо устроилась, красота! Всю постель заняла.

Сев на край кровати, погладила кошку, а та замурлыкала.

– Ну-кась, подвинься маленько!

Но кошка, только слегка приоткрыв глаза, не шевельнулась.

– До чего разленилась. С боку на бок лень перевернуться!

Анна легла на кровать, отчего та скрипнула. Кошка нехотя встала на ноги, выгнула дугой спину, побродив по кровати, легла в ногах у хозяйки.

Закинув руки за голову, Анна Петровна, невольно слушала завывания ветра в трубе и ритмичное постукивание плохо закрытой вьюшки. Она знала, что не заснет. Еще слушая рассказ Простовой, вспомнила о своей давней семейной жизни. Давно не ворошила об этом память. Жила настоящим с радостями и заботами без особых тревог. Тревоги за собственное существование исчезли, когда возле озера нашла фарт на золото. Но былое не было забыто, и вспомнить сегодня о нем заставил рассказ гостьи.

Восемнадцать лет назад она была крестьянской девушкой из деревни Рязанской губернии.

Выросла впроголодь, но была красива. Заметил ее проезжий купец. Высватал. По воле родителей вышла замуж за Петра Терентьевича Кустова. Не видав ни разу будущего мужа, шла под венец, купив замужеством родной семье отдушину в беспросветной нужде.

Муж оказался тихим, ласковым, но покорным рабом воли и желаний вдового деспотичного отца. Уже на первом месяце замужества Анна заметила похотливые взгляды старика. Нагоняли они на нее страх. Недоброе предчувствие скоро сбылось. Однажды мылась с мужем в бане. Пришел старик, велел сыну наскоро ополоснуться и идти домой, а ей приказал остаться и попарить его. Заливаясь слезами, вернулась Анна из бани и рассказала мужу страшную правду, но он, пожав плечами, ответил, что перечить воле родителя не станет, и ей придется терпеть, пока старик не угомонится. Пораженная ответом мужа, Анна затаила на него обиду и ненависть к снохачу. В тот же год родилась дочь, крещенная Марией, и Анна не сомневалась, что отцом ее был ненавистный снохач.

Однажды муж уехал по торговым делам. Старик, заперев ее в опочивальне, возобновил похотливые притязания. Кусая его руки, царапаясь, Анна смело защищалась, и когда старик, озверев, ударил ее кулаком по лицу, она схватила попавшиеся под руки ножницы и воткнула их в его грудь. Снохач от раны не умер, но проклял ее. Она отбыла церковное покаяние, отстояв последнюю наложенную на нее епитимью-молитву, прошла мимо мужниного дома, оставив в нем дочь, ушла в неведомую жизнь.

Еще в родной деревне слышала она от бывалых людей про Уральский край, где любой может вымыть из песков золотое счастье. И вот, круто свернув с тропы матери и жены, закусив губы от обиды, подалась она в тот край. Ходила по нему с прииска на прииск, пока не добрела до миасских песков. Немного понадобилось времени, чтобы Анна поняла, что рязанская пригожесть на работе возле золотоносных песков приведет ее на тропу легкой жизни переходящей из рук в руки мужицкой полюбовницы. Два года лопатила и перемывала пески. Отгрызалась от приставаний ухажеров. Озлобилась от постоянного прикосновения к себе мужских рук. Узнала горькую истину женщины в приисковом быту, ушла от людей в одиночное лесное старательство. Год хищничала Анна и нашла гнездо самородного золота. Крадучись, добыла его. Крадучись, подала скупщику, обзаведясь большими деньгами, срубила на берегу Тургояк-озера дом заимки, занялась торговлей.

Зная вкусы рабочего люда на товары, через год утвердила торговлю. Помня нужды и горести женщин, случайной помощью приучила их вводить неписаные бабьи законы на промыслах против всякого притеснения и обиды. Выстроила бараки, в которых зимами жили приисковые работницы, у коих не было своего теплого угла. И через пять лет пошла о ней молва по Южному Уралу, заставляла злобно сжимать кулаки всех, кто хотя бы раз поговорил с ней с глазу на глаз, отвечая за обиду женской доли.

Часто после разговоров с Анной Кустовой из мужских ртов струилась кровь. Наставляла она на путь истинный мужей, парней-зубоскалов, любовников, приказчиков и даже самих хозяев, защищая поруганную женскую душу, гордость и честь. Мужики, обученные ею уму-разуму, дали ей прозвище Волчица; и с ним жила она у озера, наживая смелость и опыт жизни.

Замкнуто жила Анна в своей заимке. Однажды поехав в Миасс по делам, встретилась у знакомых с молодым студентом-учителем. Домой вернулась с отуманенной головой. Михаил Болотин привлек ее словами о женской душе, удивил ласковостью обращения, и скоро, став ему близкой, Анна дала волю проснувшейся страсти. Прошло два года, она до сих пор не знала, почему же именно от слов Болотина замерло ее сердце, но знала, что в Болотине была для нее цель настоящего существования. Она никогда не спрашивала себя, любит ли он ее, но сознавала, что нужна ему, что нет и у него силы жить без ее ласки. Два года сжигала чувственность в ласках любимого, не решаясь сказать ему о своем чувстве. Помнила все сказанные им слова о людской вольности в жизни и чувствах. Помнила, что Болотин в первую встречу сказал, что не отдаст женщине власть над своим разумом. Помнила об этом, молчала о своем чувстве. С прошлого лета постоянный страх потерять любимого исчез, когда осознала, что сумела приручить его к своим заботам, а он, став покорным, все реже и реже говорил о вольности.

Шла жизнь Анны возле Тургояк-озера, среди радости и горя женских душ, а тепло собственного чувства давало ей силы для борьбы за право всякой женщины на тепло возле костра личного счастья.

Во мраке приискового быта крепла женская воля, была в их воле искра воли Анны Кустовой, учившей всеми силами душить звериное превосходство в мужском сознании в тех или иных обличиях, пересекавших их бабьи жизненные тропы.

Мужчины хорошо знали нрав Волчицы. Знали, что ни одна слеза обманутой девушки не пройдет парню даром, если о ней узнает Анна. Знали и мужья, что не все пятаки можно сносить в кабак, оставляя семью с голодом. Помнили о Волчице и владельцы приисков. По горькому опыту знали, как уходили с их промыслов, бросая работу, женщины по приказу Анны Кустовой. Знали, что иной раз от неизвестной причины сгорали приисковые хозяйства, затоплялись забои, и редко кто помнил, как иной раз находили ретивых смотрителей – охотников за женской лаской – всплывшими утопленниками в горных речках, и никто никогда не смог доказать закону, как они утонули.

Царский закон не давал женщине на промыслах права на защиту ее труда и жизни, и по закону, придуманному Волчицей, всякая промысловая труженица находила себе защиту и расправу с обидчиком. Не гладил Аннин закон по голове и женщин, нарушавших ложью верность бабьего слова, данного мужу, жениху, полюбовнику.

После встречи с Болотиным, пробудив в себе женщину, Анна часто думала о покинутой дочери, но холодела, вспоминая, что она родилась от снохача. Несла теперь ожившее в ней чувство матери к мальчику Васе. Отдавала материнскую ласку детской жизни, начавшейся в неведомую ей минуту глухой ночи на каком-то уральском прииске. Уйдя от прошлого, только через десять лет Анна наконец успокоилась. Хорошо спрятала от былого свою жизнь возле озера. Больше всего боялась она, чтобы прошлое какой-либо реальностью вновь не вошло в ее жизнь женщины, первый раз чувствующей любовь. Анна не забывала, что каждый год приближал старость. Не думала о ней, была уверена, что тепло дома согреет ее, если останется одинокой, какой была до встречи с Болотиным.

Не шел сон к Анне. Лежала с закрытыми глазами. Давно догорела и погасла свеча. Выла в трубе вьюга. Часы в соседней горнице пробили четвертый час после полуночи. Встала Анна с кровати, накинула на плечи шаль и босая пошла в кухню. В ней по-прежнему у стола возле ночника сидела бабушка Семеновна и вязала чулок. Анна подошла к старухе, провела рукой по ее плечу:

– Так и не легла, Семеновна?

– Не легла. Васютка на моем месте спит. Засопел под мой сказ про Пугача. О тебе за вязаньем думала. Видать, и ты седни глаз не сомкнула? Поди, про что рязанское вспомнила?

Анна села на лежанку, поправив одеяло на спящем мальчике.

– Волчицей тебя со злобы мужики окрестили, не подумали, что душа в тебе не волчихина. Разум ты в меру назлила, а душу озлобить позабыла. Не подумала ее щитом злобы прикрыть. Ласку в душе сохранила, а она плохая защита, ежели душу страдание опалит.

– Что с душой станет?

– Смерть ее ждет. Потому тебе со своим ликом нельзя ласковую душу в теле ютить. Ее обидеть легко, а обиды она не снесет.

– Что ты, Семеновна! Да кто меня обидит? Волчицу даже не всякий охотник бьет.

– Ах, Аннушка, Аннушка, зачем только в ваших рязанских деревнях барские девки родятся? Сколь рязанских баб не видала – все были пригожими, и всегда мужикам от них было одно беспокойство.

– Не пойму, зачем начала речь про такое?

– Да так. Просто брякаю языком от бессонницы. Стану, пожалуй, самовар ставить. Тебе ехать скоро.

– Сиди. Степанида поставит. Пойду собираться.

– На обратном пути в Миассе, поди, гостить останешься?

– Останусь.

– Дельно. Домой воротясь, не станешь ночи без сна коротать.

Анна, поднявшись с лежанки, потянулась, пошла из кухни, но у двери остановилась, покачав головой, засмеялась.

– Ну и бедовая старуха ты, Семеновна.

– Плохая на твой погляд?

– Каждым словечком думать заставляешь.

– Какая есть. Лет много, а умишка в обрез. Глаза полуслепые, а все одно видят, на что им глядеть совсем не надо. Ступай. Собирайся ладом, да и оболокайся потеплее, на воле светопреставление. Ажно Васютка, воротясь из барака, поверил, что черти в буране хороводы водят. Ступай…

Глава V

1

Князь Мещерский, побывав на Северном и Среднем, появился на Южном Урале. В уездном городе Златоусте он задержался дольше обычного.

Поводом послужило желание побывать у дальнего родственника, Вадима Николаевича Новосильцева, владельца золотых промыслов и обширных лесных угодий в отрогах Таганая.

В недавнем прошлом Новосильцев – офицер гвардейской артиллерии. В отставку вышел после окончания русско-японской войны. Поселился на Урале, вступив в управление промыслами, унаследованными матерью, родственницей Мосоловых, основавших Златоустовский завод в 1754 году. От былой славы рода матери Новосильцева достались крохи, но все же заманчивые по доходности, отданные ею в руки сына.

Новосильцев принял князя-родственника в доме на живописном берегу речки Ай в пяти верстах от Златоуста. Барский дом выстроен Мосоловым, когда тот был еще тульским купцом, получившим дворянство по милости Екатерины Второй за благие дела на пользу Отечеству. В обширном доме Новосильцев зимами занимал комнаты первого этажа, а большую часть времени проводил в синей гостиной.

Обставлена гостиная громоздкой старомодной мебелью павловских времен. И среди нее таким чужим казался черный рояль. Появился он вместе с новым хозяином, как бы утверждая, что в старинный дом пришла жизнь нового века.