Связанный гнев

После встречи с Архипом Бородкин с сожалением узнал о безрадостном состоянии дел партийного подполья на казенных заводах Южного Урала, о присутствии в рядах подпольщиков разногласий из-за приверженности кое-кого из них к меньшевикам. Но тут же убедился, что революционная работа совсем не заглохла и лучше всего ведется железнодорожниками. Рыбаков трезвостью своих суждений произвел на Бородкина хорошее впечатление. Бородкин поделился с ним замыслами о работе на приисках под видом торговли. Замысел Рыбаков посчитал заслуживающим внимания, но предупредил, что, несмотря на вполне достаточные лично для него доказательства о принадлежности Бородкина к партии, его будут тщательно проверять товарищи в Златоусте и в Уфимской губернии, а это железнодорожники, в руках которых здесь ключевые организации революционного подполья большевиков.

Нашло одобрение Рыбакова и появление Бородкина в личине купеческого приказчика, и он посоветовал, укрепляя свои позиции в этом направлении, заводить знакомства с купцами, владельцами лавок и лабазов, а главное внимание уделять кустарям в артелях, изготовляющим известные всей России ножи и вилки из Златоустовской стали, и вновь подтвердил, что, возможно, в них он и найдет товарищей со своего завода, временно не объявивших о своей былой принадлежности к партии.

В Златоусте Бородкин поселился в надежном доме по адресу, данному ему Рыбаковым.

Прожив три дня, Бородкин побывал в полицейском участке, не вызвав своим появлением особого любопытства к своей особе, хотя пристав после осмотра его паспорта и расспросов о московской жизни посоветовал, с кем ему из купечества завести знакомства для осуществления его намерения в начале торгового дела.

С Рыбаковым встречался Бородкин случайно на улице, когда гравер возвращался домой после работы на фабрике. Однако после третьей встречи Рыбаков сообщил, что у него есть основания случайные встречи прекратить, но добавил, что в скором времени позовет его к себе в гости, и дал адрес своего дома в Слободке. Это Бородкина насторожило, припомнилось, что на кратких свиданиях Рыбаков на некоторые вопросы давал уклончивые ответы, и, естественно, появилось предположение, что Рыбаков ему не совсем доверяет до окончания ведущейся проверки.

Стараясь отогнать от себя мрачные предположения, Бородкин заводил знакомства среди купцов и их приказчиков, побывал во многих кустарных артелях, но в них никого из желанных товарищей по заводу не нашел, даже познакомился с основателем артели производительных кооперативных товариществ мастером Аникеевым.

Дни проходили, но приглашения от Рыбакова не было. Бородкина это беспокоило. Он перебирал в памяти все имена товарищей, кои могли подтвердить его партийность включительно до железнодорожников города Екатеринбурга, понимая, что подобная проверка неизбежна и необходима.

И сегодня, когда Бородкин раньше обычного вернулся домой после осмотра арсенала, в котором хранятся и выставлены для обозрения образцы изготовленного прежде и изготовляемого теперь в Златоусте оружия, хозяйка передала ему наказ в четвертом часу зайти домой к Рыбакову и подробно объяснила, какими улицами и переулками ближе пройти в слободку.

Придя в слободку, Бородкин постучал в калитку рыбаковского дома. Залаяла собака, а через минуту миловидная девушка в накинутой на плечи шали, открыв калитку, поздоровавшись, провела его в горницу. Она узкая и продолговатая, в одно окно. Стены оклеены обоями. На стенах полки с книгами. Кровать под стеганым лоскутным одеялом. На окне кружевные занавески. Стол. Над кроватью в рамке фотография женщины в годах с глазами, похожими на глаза впустившей его девушки.

Посидев у стола, полистав лежавшую на нем книжку повести Чехова «Дама с собачкой», Бородкин начал ходить по комнате от неожиданно охватившего его возбужденного состояния в доме Рыбакова. Остановившись у окна с живописным видом на улочку среди елей, Бородкин вздрогнул, услышав за спиной спокойный, но твердый голос:

– Чем заволновался, торговый человек?

Обернувшись, Бородкин увидел перед собой высокую худую женщину в черном суконном платье. На голове у нее черный платок, завязанный по вдовьему уральскому обычаю, из-под которого возле щек выбились наружу седые волосы. Суровое лицо, несмотря на старость, без глубоких морщин. На нем властные пытливые глаза, от взгляда которых хочется отвести глаза в сторону.

– Ну давай знакомиться, гостенек! Мать я Архипу. Зовут меня Кесинией, величают по батюшке Архиповной. – Старуха подала Бородкину руку, и, пожимая, он почувствовал ее теплоту. – Сына-то в честь своего отца Архипом на свете обозначила. Повидать тебя рада. Сын мне сказывал про тебя. Встреча с новым человеком разум светлит, хотя ноне знакомства надо сводить с незнакомцами с оглядкой. Подлость в них водится из-за денег. У нас тут недавно в Златоусте объявился такой человек в обличии псаломщика при церкви и стал выпытывать, кто из хороших людей в городе к царской особе с каким почтением относится. И представь себе, раскрыла его душевную подлость одна женщина. А под рабочий люд какие хлюсты по приказу полиции прикидываются. Ноне рабочий люд у начальства на подозрительном счету. Не глянется начальству, какое у работяг на ликах выражение. Ты, стало быть, решил здесь свою жизнь означить?

– Как удастся.

– Отчего не удастся. Так понимаю, любая удача от самого себя зависит. Захочешь чего сильно и выполнишь. Ты будто встревоженный чем? Вздрогнул, когда голос подала.

– Вошли неожиданно.

– Вздрагивать ноне не зазор. Страшного вокруг людской жизни много. Из окошка-то чем любовались?

– На хорошем месте живете.

– Сама его выбрала. Дом-то мне отец ставил, когда замуж вышла. Место это в народной памяти в почете. По преданию, будто именно на нем в майский день Емельян Пугачев хлеб-соль принял от крепостных рабов тогдашнего хозяина завода Лунгина. По тому же преданию недолгонько гостил Пугачев в Златоусте. Царицыны солдаты сражение с ним затеяли и осилили. Ушел Пугачев и немало крепостного народу с собой увел. Прадед мой тоже с ним подался, да так где-то и сгинул безвестно, а может, сгубили в пыточных, когда не обозначил своего имени. Понимай, гостенек, какой глубины корень рыбаковского рода в Златоусте, – рассказывая, старуха не отводила взгляда от Бородкина, и ему казалось, что по выражению его лица она старалась выявить, уяснить его состояние.

– У тебя, поди, часы есть? Взгляни, кой час? – спросила старуха.

Бородкин достал из кармана бархатного жилета часы.

– Шестой пошел.

– То и гляжу, что вроде темнеет. Вчерась после полудни домой вернулась.

– Уезжали куда?

– В Челябу по наказу сына ездила. И не зря. Нашла нужного человека, тот гостит у нас. Заодно и внучат поглядела. Дочь у меня младшая там в замужестве.

– Ваш супруг тоже гравером был?

– А как же! Сие ремесло в нашем роду из рук в руки переходит. Раньше шло по мужской линии, а ноне собирается в него и женская линия вплестись. Внучка моя, Архипова дочь Танюшка, исподволь с малолетства к отцовскому ремеслу пристрастилась. Гимназию в Уфе кончила, мы думали, учительствовать пойдет, а она нежданно занялась граверным мастерством и на фабрику поступила. Ты ее видел. Она тебя в дом пустила. Горница эта – ее уголок. Дар у девушки к мастерству гравировки, по слову отца, неплохой имеется. Пусть…

– На портрете ее матушка?

– Она, сердешная. Рано нас осиротила не по своей воле.

– Давно?

– В девятьсот третьем кончила жить. Может, слыхал, что у нас тут народ восставал против казны?

– Нет, не слышал.

Старуха, сощурив веки, покачала головой.

– Стало быть, до мест, где жил, не дошла весть о нашем людском гневе супротив начальства?

– Может, кто и слыхал, но я ведь по торговому делу. Нам не велено хозяевами во всякие беспорядки мастеровых встревать.

– Восстание у нас было серьезное. Каратели, принимавшие его, тоже узнали, почем фунт лиха. Остервенело усмиряли народ. Архип тоже в нем был замешан, полгода в тюрьме дни и ночи считал. Выпустили, потому само начальство за него голос подало. Нужен он фабрике. Потому руки у него искусные. Взяли с него жандармы строгую подписку, чтобы ни в какие рабочие беспорядки носа не совал. Меня в аккурат в Златоусте в те дни не было. У больной дочери жила в Челябе. После родов она грудницей маялась. А вот сноха Любовь Петровна без меня погибла. На второй день после того, как примяли оружием восстание, полиция в слободке повальные обыски вела. Пришли стражники и к нашему дому. Люба отказалась их пустить. Один стражник, озлившись, в окошко в нее выстрелил. Вот как раз в то, у которого сейчас стоишь.

– Ранил?

– Наповал сразил.

– Его судили?

– Награду дали убийце, а покойную обвинили в сопротивлении власти в чрезвычайное время. В тот год на кладбище вдоволь могил прибавилось.

Старуха, встав на ноги, походила по горнице, склонив голову, постояла у кровати, глядя на портрет, и заговорила:

– Пятый год идет, а все не могу привыкнуть к гибели Любы. Правильной женщиной была по всем подобающим статьям. Только и нахожу покой в том, что гляжу в глаза внучки, потому материнский у нее взгляд. Может, тебе и не интересно, о чем говорю, но понимай меня. Годы у меня подошли такие, когда иной разок для своего успокоения от душевной тяжести повиданное и пережитое охота живыми словами вспомнить. А с тобой разговорилась потому, что Архип о тебе хорошо говорил. Лет мне много. Весной восьмой десяток прикончу. Высохла, а все одно живу. Охота дознаться, когда в государстве справедливость для простого человека отыщется.

Бородкин, слушая старуху, наблюдал, как менялся ее взгляд и сколько появилось в нем тепла при воспоминании о снохе.

– Где это Архип подзадержался? Он у меня мужик аккуратный, а тут на тебе. Более чем на час запоздал.

– Может, на фабрике задержали? Вы не беспокойтесь! Я временем располагаю.

– Временем, может, и располагаешь, а нервы свои изводишь. От меня разве скроешь тревогу?! Только с чего она у тебя?

Бородкин не нашелся сразу ответить на вопрос, ибо во дворе залаяла собака, но тотчас смолкла.

– Ну вот и пришел Архип. Легок на помине. Волчок, оконфузившись лаем на хозяина, поджав хвост сейчас в конуру залезет. Хорошая собака. Люба домой принесла щенком, кинутым на проезжую дорогу. Пойдем в большую горницу и пожурим Архипа за неаккуратность.

Когда Бородкин со старухой вошли в просторную комнату, Архип Рыбаков появился в ней из кухни, неся в руках зажженную лампу. Поставив ее на стол, поздоровался с Бородкиным.

– Извиняй, Макарий! Дело было.