Мозаика жизни заурядного человека. Часть первая. Разбег

«И то, что Витька сбился с пути, это наша вина. Человек сбивается, когда попадает в чуждую среду. А мы где? Где же наша комсомольская среда?» – говорил я.

Все вроде бы шло хорошо, как вдруг меня перебил из президиума мой еще школьный товарищ, с которым мы вместе поступали в университет. Как-то отчужденно и резко он поправил меня:

– Не Витька, а Виктор. Выбирайте слова.

То, что эта короткая фраза прозвучала так, будто я такой же шалопай, как и Виктор, а также то, что прозвучала она из уст моего товарища, смутила меня, и я, скомкав свою речь, ушел на место.

Витьку оставили в комсомоле и ходатайствовали восстановить в университете. Восстановили, но ненадолго. Витя завалил пару экзаменов и вторично вылетел из ГГУ. По слухам, Витя потом долго бился головой об стены ГГУ. Стены были крепкие. Голова тоже. С нами он больше не учился.

Перед самой сессией в последний день сдачи зачетов я готовился сдавать последние два зачета по лабораторным работам, когда ко мне подошел кто-то из ребят.

– Пашка, загляни-ка на доску приказов.

Я заглянул. На доске висел приказ о моем отчислении из университета за три пропуска по военной подготовке. «Ничего себе. Зачет по военной подготовке сдан, и на вот тебе». Я хотел сразу же начинать беготню по начальствующим кабинетам, как вдруг… меня осенила кристально ясная мысль: «Стоп, Паша. Что-то тут не так. Трапезников Боря говорит, что пропустил восемь занятий по военной подготовке, и ничего. А тут три. Редко кто не пропустил три занятия. И никто из преподавателей о моем отчислении ничего не знает. Возьми себя в руки, Паша. Спокойно сдавай зачеты. Не сдашь зачеты – не допустят до экзаменов. Не сдашь экзамены – вышибут всерьез. Карабкайся после этого, как таракан на Эйфелеву башню». С дрожью в коленках сдаю зачеты и только после этого появляюсь у декана радиофака Бархатова.

– Здравствуйте, я, конечно, виноват, что пропустил три занятия, но я наверстал, зачеты сдал. Почему меня исключили?

– Как исключили?

– Приказ висит.

– Идите, разберемся.

Надо сказать, что я не был среди лучших студентов, но и двоечником тоже не был. Зато, я был уже известен своей общественной работой, читал свои стихи, рассказы на общеуниверситетских вечерах. Как чемпион ГГУ по конькам защищал честь университета на Всесоюзных студенческих соревнованиях. На траурном собрании по поводу смерти Сталина я выскочил на трибуну и прочитал свои, посвященные Сталину, патриотические стихи. Я был спорторгом группы. И так далее и тому подобное. В общем, меня знали, как активного студента, поэтому для декана мое отчисление было непонятно.

Далее я побежал к заведующему военной кафедрой полковнику Чекмасову и задал ему тот же вопрос.

– Что? Отчислили? Не знаю. Будем разбираться.

Полковник Чекмасов тоже хорошо меня помнил по одному эпизоду. Дело в том, что товарищ полковник был чистой воды вояка и в науках, особенно в математике, совершенно не разбирался. Однажды он подменил какого-то преподавателя для проведения занятий по гражданской обороне. Он вызвал к доске одного нашего студента и приказал написать формулу естественного разброса бомб по площади земли. Формула эта у Чекмасова была записана в тетради. Студент потоптался минуту и написал формулу.

– Что забыли?

В принципе, формула с ее исходными данными (высота, скорость самолета), синусы, косинусы и так далее была написана правильно. Не хватало банального коэффициента, обозначенного буквой А. С этого, собственно, коэффициента и начиналась запись формулы в учебнике. Студенту стали подсказывать. До него, наконец, дошло, и он записал этот злополучный коэффициент. Только записал его не вначале формулы, а в конце.

– Неправильно. Кто поправит?

Все молчали.

– Вот вы. Где ошибка?

Поднятый студент встал и дрогнувшим голосом сказал:

– Все правильно написано, товарищ полковник.

Полковник рассвирепел.

– Где ошибка, я вас спрашиваю? – его взгляд остановился на мне.

Я понял, что надо спасать положение.

– Товарищ полковник, коэффициент А надо поставить впереди формулы.

– Вот! Отлично! Как ваша фамилия?

– Шаров, товарищ полковник.

Я слегка вспотел. Дело в том, что я спасал не только нас, но и честь его, полковника, взяв этот пук, как говорят дипломаты, на себя.

Так вот, полковник Чекмасов, как я понял, сразу меня узнал, и я надеялся на положительное развитие событий.

Но события почему-то не развивались. Как не допущенный до экзаменов, я пропустил один экзамен. Пропусти я второй, и возврат в университет будет значительно осложнен.

И тут я рассказал все отцу. Отец, прошедший всю войну с июня 1941 года по июнь 1945 года на фронте, нацепил на грудь награды и пошел в партком ГГУ. Говорят, было заседание парткома. Какими-то окольными путями до меня дошло, что сотворили этот злополучный приказ три человека: зам. ректора по учебной части ГГУ, капитан Суслов, нарушивший в силу каких-то обстоятельств субординацию, скрыв от заведующего кафедрой полковника Чекмасова принятое решение, и незнакомый дядя со стороны. Дяде, по-видимому, очень не понравился этот шумливый парень: спортсмен, видишь ли, спорторг группы, стихоплет…, мать его, организатор срыва занятий ради посещения суда над другом-уголовником и вообще – подозрительная личность.

Меня восстановили. Я сдал оставшиеся экзамены, но стипендии на этот семестр был лишен, так как один экзамен мне перенесли. И неизвестно, что бы произошло после исключения из ГГУ. Впрочем, по-видимому, ничего бы не произошло, так как после смерти Сталина репрессивный аппарат медленно перестраивался. Именно это и позволило моему отцу повлиять на решение руководства ГГУ о моем восстановлении.

На четвертом курсе я был выбран председателем ДОСААФ факультета, в связи с чем мне приходилось часто решать вопросы с товарищем майором, который заменил капитана Суслова, упылившего куда-то из ГГУ. После того, как мы успешно прошли стажировку в одной из военных радиотехнических частей ПВО[6 - Противовоздушная оборона], подошел срок присвоения нам воинских регалий лейтенантов запаса. И вдруг товарищ майор, озадаченный полученной информацией, сообщил мне:

– Шаров, а ведь тебя надо выпускать рядовым необученным.

– Как это?

– А так. У тебя зафиксировано очень много, а именно, четырнадцать пропусков по теории радиолокационных систем. А это более тридцати процентов курса, и по положению вам этот курс засчитан быть не может.

– Товарищ майор, почему же я был допущен до зачета по данному курсу, сдал его, получил положительную оценку, и почему при моем отчислении из ГГУ указано причиной отчисления пропуск трех занятий по этому предмету? Я этот приказ храню, как отец свои свидетельства о ранениях.

И я рассказал майору все о заварухе, происшедшей после осуждения моего товарища, о парткоме, после которого меня восстановили.

– Вот что. Найди мне этот приказ.

Я нашел, и мне присвоили воинское звание лейтенанта. Я понял, что капитан Суслов, нарушивший субординацию и без ведома своего начальника участвующий в подготовке документов о моем отчислении, попал в переплет. Поэтому он второпях, в порядке подстраховки, накатал мне четырнадцать прогулов. На курсе мы его больше не видели, но говорят, что студенты предыдущего курса на выпускном вечере качали по очереди полюбившихся преподавателей. Качали они и Суслова. Только, когда четверо его качали, двое расстегивали все пуговицы на его амуниции и, когда они его кончили качать и разбежались, капитану Суслову пришлось, схватив штаны руками, спешно покинуть многолюдный зрительный зал. Значит, этот многонеуважаемый гражданин в капитанских погонах не одному мне пытался испортить автобиографию. Ну, что ж. По делам и уважение.

Прошло время. Розу я увидел через полтора года, когда в составе команды ГГУ приехал в Куйбышев для участия во Всесоюзных студенческих соревнованиях по конькам. Она только что родила младенца и, как молодая мать, была полностью занята этим событием. Я с сожалением узнал, что младенец не узнает папу, поскольку мужа у Розы нет. Прощаясь со мной, она сказала:

– А ведь папой такого младенца мог бы стать ты, если бы был чуть-чуть пошустрее.

Когда я стал инженером, я несколько раз приезжал в Ленинград в командировку. Искал улицу, дом, где проживал Игорь. Чертовщина какая-то – не нашел.

Прошло еще несколько лет. Я стал инженером-радиофизиком. Перестал активно заниматься спортом. Чтобы не забывать любимое занятие, стал тренером на общественных началах конькобежной команды ГНИПИ[7 - Горьковский научно-исследовательский приборостроительный институт (бывший ЦНИИ-11)], где работал по основной профессии. И вот однажды мне выпал случай выехать в командировку в город Муром, на тот самый радиозавод, где Вовка работал токарем. Закончив свои производственные дела, я нашел в механическом цеху моего Вовку. Как и следовало ожидать, он растачивал деталь килограмм в двадцать. Увидев меня, он готов был уронить эту деталь себе на ногу, чтобы поверить своим глазам. Вечером, конечно, мы пошли в ресторан. Вокруг него веселая компания.

– Слушай, – говорю, – ты чего-то похудел. Я так вот растолстел. Скоро сравняемся. Расскажи, как живешь. Девушка та, к которой ты меня посылал танцевать, где?

– Маша-то? Она теперь моя жена.

– А как эта бандитская мразь?

– О! Это особый разговор.