Мозаика жизни заурядного человека. Часть вторая. Крутые повороты

– Это почему?

– Так ведь без моего чемоданчика ты у меня свой обратно в два счета отнимешь.

Юмористические события после отъезда Никсона происходили так, что Ильф и Петров отдыхают. А происходило следующее.

Леонид Ильич вызвал к себе двух радиооруженосцев: министра радиопромышленности Калмыкова и министра электронной промышленности Шохина. И поставил задачу: сделать чемоданчик, как у Никсона, и точка. Оказалось, что Калмыков, в ведении которого находились разработки и выпуск средств связи, не может выполнить эту трудную задачу из-за отсутствия соответствующих исходных комплектующих изделий, а вот Шохин, который по роду своей деятельности должен был эти комплектующие изделия поставить Калмыкову, может. Он просто по каким-то, одному ему известным, причинам забыл показать эти изделия тем, кому они предназначены. Вот и упал у товарища Калмыкова престиж. Ну, упал и упал, это же не трагедия. От этого жена от мужа не уходит. Просто товарищ Калмыков уступил свое кресло двум другим, новому министру радиопромышленности и министру вновь организованного Министерства промышленности средств связи. Даже кресла иногда «раздваяются». Престиж Шохина, напротив, поднялся и тут уж не только жена, сама фортуна раскрыла перед ним широкие объятья. Нет нужды рассказывать, как после этого развивалась наша отечественная промышленность средств связи. Гораздо интереснее, что после этих исторических событий возник, а точнее, стал бурно развиваться феномен развитого социализма, а именно, соревнование смежных отраслей между собой за главный приз – благосклонное отношение вышестоящего. Обладание этим призом стало заветной мечтой многих руководителей всех уровней, став путеводной звездой их деятельности в ущерб общему делу.

Промышленность страны бурно развивалась, планов «громадье» реализовывалось в реальных объемах производства, и управлять всем этим, выстроить руководителей в единый ряд для решения главных задач становилось все трудней и трудней. К тому же, таких организаторов, как Орджоникидзе, Куйбышев, становилось все меньше и меньше. У руководителей высшего звена управления появились технические секреты друг от друга. Единая команда стала расползаться, иногда мешая друг другу, за что такой-сякой Иосиф Виссарионович в свое время отправлял без разговоров прямо на вешалку, как минимум для того, чтобы взять там свою верхнюю одежду и больше тут не появляться.

Нас, разработчиков новой техники, этот феномен тоже касался иногда, и совершенно неожиданно. Мы ведь хотели что? Как можно больше и лучше. И вот, получив задание разработать вольтметр для измерения напряжения видеоимпульсов в динамическом диапазоне до ста вольт, наша творческая мысль породила специальный делитель, чтобы получить возможность измерять еще и импульсы до тридцати киловольт. Руководство главка удивилось нашей прыти. «Вот те на! Это ж прямо для Министерства Электронной Промышленности». Мне объяснили, что наша задача – приборы общего назначения, а вот эта приставочка, не что иное, как спецтехника, лишняя нагрузка для нашего производства. Чем больше таких приставочек, тем быстрее наше министерство превратится в приставочку к Министерству Электронной Промышленности.

То же самое произошло с разработками нашего очень грамотного разработчика Володи Островского, который, следуя в ногу с линией на автоматизацию измерений, разработал электронно-управляемые источники электропитания на верхние пределы до трех, пяти и десяти киловольт. Ну, прямо для различных СВЧ-средств, разрабатываемых в Министерстве Электронной Промышленности. Приказано было прекратить. Помните, как милиционер увидел нарушителя на угол и приказал «прекратить!». Тот повернулся к милиционеру, но не прекратил. Так вот, мы сказали «есть», но не прекратили. А когда случилась Чернобыльская трагедия, к нам пришло требование срочно передать документацию на эти самые источники. А если бы прекратили?

А когда в 1977 году я, движимый идеей подготовить хороший диплом после четырехмесячной подготовки на курсах директоров, облазил все НИИ, КБ и заводы главка и соорудил пятисотстраничный фолиант о настоящем и будущем нашей микроэлектроники, показал его заместителю главного инженера ГНИПИ Насонову Владимиру Сергеевичу, так тот посмотрел этот фолиант, взглянул на меня осуждающе и сказал:

– Сколько экземпляров сделал?

– Три.

– Спрячь и никому не показывай. Если главный инженер главка Андрущенко увидит, он этим фолиантом с грифом ДСП[10 - Для служебного пользования] тебе башку размозжит.

Пришлось укоротить в четыре раза. Оценка оценкой, а секреты развития надо беречь. И не только от проклятых капиталистов, но и от глубоко уважаемых соратников по построению материально-технической базы коммунизма.

До сих пор я вспоминаю подвижника отечественной радиотехники, директора ГНИПИ Горшкова Александра Порфирьевича, который вынашивал идею унифицированных узлов (УФУ) для измерительной техники, которыми комплектуются приборы и их запасное имущество. Были разработаны конструкции, изготовлены образцы. Вынашивал, вынашивал идею, но… роды так и не состоялись. Помешала политика, которая заключалась в том, что УФУ нужны всем, их надо много, и мы, под давлением обстоятельств, превратимся в поставщиков-подсобщиков, потеряв значительность выполняемых задач. Представляете ситуацию, когда вы, обладатель лимузина, вдрызг испортили одно колесо, а отдельно колеса не продаются, извольте купить новый лимузин? Так вот, ситуация сложилась такая, что если при эксплуатации прибора потерян какой-нибудь входной узел, прибор надо выбрасывать, а УФУ так никто в производство и не запустил. Феномен!

Вечный студент

Уже будучи главным инженером СКБ РИАП, я по старинке с интересом контролировал работу отдела микроэлектроники, где был когда-то начальником. Народ там был, как и везде, разный, но некоторые товарищи особенно выделялись своими индивидуальностями. Володя Рождественский – инженер по фото-литографии – отличался безудержным энтузиазмом. Он всегда что-то программировал и никогда ничего не доводил до конца. На работе у него всегда было много прожектов, и требовалась определенная настойчивость, чтобы заставить его делать то, что надо. И он делал. И хорошо делал. Там же, где он решал самостоятельные задачи, все, как правило, погибало под громадьем прожектов. ия из отдела. Например, как студент физфака Горьковского госунивер-ситета (ГГУ), он добрался таки до защиты диплома, но, увы – получил двойку. Ко мне пришла делегация из отдела просить помощи: «Затюкали человека!»

Председателем комиссии по приемке дипломов был мой знакомый, начальник отделения НИИИС[11 - Научно-исследовательский институт измерительных систем] Лев Николаевич Тюльников. Когда-то он был начальником отделения в ГНИПИ, а я – секретарем партийной организации этого отделения. Приходилось разбираться в той жесткой обстановке подсиживания и засиживания, которая была создана не без его участия, и которая отличалась тем, что там больше занимались взаимоотношениями, чем работой. Я, как человек, в жестких ситуациях спокойный, когда успешно, а когда и безуспешно выполнял роль кота Леопольда. Причем, обе противоборствующие стороны всегда были мной недовольны, поскольку я почему-то, разобравшись в ситуации, не принимал именно их сторону. Моей же целью всегда было снять накипь пустого противоборства, обнажить объем чисто рабочих задач, сунуть туда правых и виноватых и поздравить всех с окончанием успешных поисков путей решения этих задач.

И вот я в Горьковском госуниверситете. Продолжается работа комиссии по приемке дипломных работ. Ко мне выходит Тюльников.

– Привет, Паша. Чего ты пришел?

– Вы завалили одного моего инженера. Чего можно придумать?

– Рождественский, что ли? Так он сам себя завалил. Я еще ни разу не встречал человека, который не понимает вопросов. Ему вопрос, а он опять про шилишпера.

– Понятно, понятно. Я знаю Рождественского, как свои пять пальцев. Вопрос в другом – что можно сделать? Повторить защиту можно?

– Теперь этот вопрос может решить только декан.

– А где найти декана?

Декан не пришел. Пришел его заместитель.

– Здравствуйте, – обратился я к нему, – Владимир Рождествеский уже давно учится на вашем факультете. Если оставить его еще на год, боюсь, он бросит все, и мы потеряем специалиста.

– А он специалист?

– Да, своеобразный, но специалист. Дело свое знает неплохо.

– Вы, Павел Павлович, правильно отметили, что он давно у нас учится. Насколько я себя помню, он все время здесь учится.

– Ну и что? Вам это нравится?

– Вы знаете, в определенной степени, да. Это как неотъемлемая часть факультета, амулет, что ли. Факультет существует пятнадцать лет, и, мне кажется, все эти годы на нем учится Рождественский. Сначала – на очном отделении, потом – на вечернем. А теперь, на заочном.

– Так и что?

– Что, что! Привыкли мы к нему, вот что. Уйдет Рождественский, что будет с факультетом?

Шутка мне понравилась, но все-таки мы договорились повторить защиту.

– Только не сейчас. Немного погодя. Надо подготовить профессорско-преподавательский состав к утрате, – продолжал шутить зам. декана.

Через некоторое время Рождественский защитился, получил диплом инженера-физика и покинул факультет. Факультет был в трауре.

На Мытном рынке

Где-то в середине семидесятых я, молодой главный инженер, с пятеркой в кармане, зашел на Мытный рынок и вспомнил, что дома нет моркови, и что именно морковь заказывала мне моя жена Галочка. Вот они – бойкие торговые ряды. Чего только нет! (Во, фраза! Чисто русская. Правильней было бы сказать – «чего только есть». ) Все есть. И морковь, конечно, тоже есть. Я вытащил свою пятерку, попросил взвесить мне моркови на целую трешницу. Взвесили. Я повернулся, и уже пошел было домой, да вспомнил: «А два рубля?!»

– Эй, хозяйка, сдачу давай.

– Какую еще сдачу?

– Я тебе пятерку дал, а ты мне моркови на трешницу. Два рубля давай.

– Ты че, забыл что ли? Я ж тебе дала.

– Послушай-ка, тетя, может, ты кому чего-нибудь и дала, только не мне. Кончай шутить, давай два рубля.

И тут женщину разнесло такой бранью, что я даже подумал: «А не уйти ли мне от этого шума? Черт с ними, с двумя рублями». Но перспектива добираться до Канавина, где я жил, без копейки в кармане удержала меня от этого необдуманного поступка.

– Послушай, женщина, я серьезный человек, видишь – в шляпе и в очках, – неужели ты думаешь, что я стал бы тебя обманывать?

Но женщина еще больше распалялась.

– Вот что, тетя, будешь матом лаяться, на штраф налетишь, понятно?

– Люди добрые, – взвыла продавщица, – поглядите на него. Ишь ты, шляпу надел! Очки напялил! Вон таки зенки налил! Да держи ты, подавись этими двумя рублями!

Я взял два рубля и ушел, сопровождаемый многоэтажно-значительными восклицаниями рассерженной продавщицы. Сел на Черном пруду на трамвай номер один и поехал к себе домой на улицу Совнаркомовская. Не проехав и одной остановки, я сунул руку в карман, вынул рубль из тех двух, что лежали в кармане, собрался, было, заплатить три копейки за трамвай. «Стоп! Это ж не тот карман!» Сунул руку в другой карман, там тоже два рубля! «В этом кармане два рубля и в этом два рубля?! Откуда? Мать честная! Выспорил!» На остановке Лыковая дамба вышел и побежал по Свердловке к рынку. Подхожу к прилавку. Продавщица аж глаза вытаращила.

– Что?! Опять?!

В руке рассвирепевшая женщина держала здоровенную свеклину, приготовленную для взвешивания. Я понял, что если я сейчас поведу себя неправильно, то этой, не взвешенной еще, свеклиной женщина взвесит мне чуть пониже полей моей черной шляпы, после чего эту шляпу некоторое время будет трудно одевать на голову.