Мозаика жизни заурядного человека. Часть первая. Разбег

Петька снизил громкость своего громкоговорителя, а потом как-то неожиданно замолчал, не закончив длинную тираду, которую начал метров за пятьдесят до моста. Пройдя еще несколько шагов, мы с Анатолием, не договариваясь, остановились и посмотрели на Петьку. А его нет! Пропал Петька! Вместе с бутылкой самогона! «Может, споткнулся?» Смотрим назад. Там темнотища страшная. Нет Петьки, и все тут!

– Петька! Петька!

Нету.

Вдруг откуда-то издалека раздается кряхтенье и слабый голос:

– Я ту-у-т.

– Его что? Вознесло, что ли? – с сомнением произнес Анатолий, всматриваясь в темень неба.

– Черт знает. Давай назад. Вдруг застрял где-нибудь.

Пошли назад, внимательно вглядываясь в темноту.

– Оп! Вот она! – воскликнул Анатолий. – Еще два шага, и ты остался бы один.

Под ногами в мосту зияла большая дыра, в которую чуть-чуть не вступил Анатолий.

Когда Петька шел между нами по мосту и философствовал, он неожиданно исчез в этой дыре и перестал бормотать. Общими усилиями извлекли Петьку из речки и отмыли водой из ближайшей колонки. Самогон пили без закуски.

Пашка лав ю Машка

В деревне, куда наш курс будущих радиофизиков направили собирать урожай картофеля, нас разместили по домам. Когда мы, постучав в дверь, вчетвером ввалились в избу, нам представилась замечательная картина: на фоне широко распространенного изображения лебедей, очень похожих на гусей, плавающих по озеру, на широкой кровати с горкой подушек сидела молодая кудрявая женщина необъятной ширины, как в лице, в плечах, так и в талии. Она была настолько кудрявая, что казалась нарисованной тем же деревенским художником, что и настенное изображение гусей-лебедей. Показав свою первозданную красоту на фоне красоты художественного изображения на стене, она слегка поерзала и спустилась с пушистой кровати к нам на твердый пол, скрипнувший под ее тяжестью. Роста она оказалась, как и мы, среднего, но массогабаритные размеры внушали уважение.

– Пришли? – спросила она, ни к кому не обращаясь. – Пойдемте, покажу, где ночувать будете.

Жилое помещение состояло из двух комнат, одну из которых мы и заняли.

Маша, так звали нашу хозяйку, была неразговорчива, а, следовательно, и неворчлива. Показала нам печку, чугуны, посуду.

– А где туалет? – спросил Анатолий.

– Там, – показала Маша рукой в окно, за которым простиралась заросшая лесом матушка Россия.

– А где магазин?

– Там, – показала Маша в противоположное окно, – в следующей деревне.

В магазин решили отправить посыльного завтра. Сегодня поздно – стемнело.

Маша приготовила нам незатейливый ужин: молоко, куриные яйца, хлеб. Мы перекинулись дюжиной анекдотов и завалились спать. Кто на кровати, кто около кровати, постелив на пол все, что подвернулось под руку.

На следующий день вернулись «с битвы за урожай» затаренные сумкой с картошкой. На столе уже лежало все необходимое, принесенное из магазина. И самое необходимое – бутылка водки и бутылка сухого для Маши. В ответ за проявленное к ней уважение Маша достала из погреба бутыль самогона, соленые огурчики и сняла с насеста шустрого петуха, повадившегося все время «топтаться» среди соседских кур.

– Вот, – сказала она, – держите петуха, топор в прихожей. Отрубите башку, я вам его ощиплю – и будет суп.

Мы столпились во дворе около большого пенька и решали, кому поручить экзекуцию. Лева наотрез отказался не только практически участвовать в смертоубийстве, но и глядеть на это, опасаясь, что его может вырвать. Анатолий тоже отказался брать грех на душу.

– Эх вы, слабаки, – сказал Юра, взял у меня петуха, прислонил его к ровной поверхности пенька, размахнулся топором и… раз! Мимо!

В последний момент петух, почувствовав себя у финишной ленточки, рванулся, захлопал крыльями, клюнул Юру в руку и полетел… в соседний курятник. Пришлось вести дипломатические переговоры с соседом. Стакан самогонки был убедительным аргументом, и петух снова попал к нам в руки.

Теперь была моя очередь. Я осторожно приблизился к месту казни и, имитируя куриную разговорную речь «ко-ко-ко», прислонил шею петуха к пеньку. Петух внимательно косил на меня глазом, гадая, что это за курица с такой мордой. И в это время я ударил топором. Голова с удивленно раскрытым глазом осталась на пеньке, а петух, проявив природную шустрость, рванулся из моих рук и полетел.

– Опять в чужой курятник, – предположил Юра.

– Юра, – ответил я, – он теперь ничего не видит, не слышит и нюх потерял. А летит он туда, куда его петушиная душа зовет.

– А как же мы его достанем?

– Сейчас его душа отлетит, и его бренное тело попадет прямо к нам в суп.

Так оно и вышло. Далеко он не улетел. И вскоре Маша умело ощипывала его, а потом в большом чугуне сварила вместе с картошкой.

Расселись за столом, выпили по стопарю, Маше налили в фужер сухого вина. Анатолий встал и произнес тост:

– Пьем не чокаясь. За упокой беспокойного пети-петушка. И пусть ему земля будет пухом.

– Ты чего несешь? – обратился к нему Юра – Какая земля? Каким пухом? До земли он еще не скоро доберется.

Выпили, потянулись за закуской. И вдруг заметили: Машино лицо превратилось в сморщенное яблоко величиной с тыкву.

– Что с тобой, Маша?

– Что это? – прошелестела губами Маша. – Кислота?

Гробовое молчание.

– Маш, ты когда-нибудь сухое вино пила?

– Нет. Красное сладкое пила, самогон пила, водку пила. А это не вино. Это отрава.

– Маша, – включился в разговор Юра, – давай я тебе сейчас шикарный коктейль сделаю. У тебя сахар есть?

Он влил в фужер пятьдесят граммов водки, столько же добавил сухого вина, еще столько же горячего чая, всыпал пару чайных ложек сахарного песка и размешал..

– Попробуй.

Маша попробовала и заулыбалась:

– Вот это вино.

Вечер прошел удачно. Маша все чаще посматривала на меня как на человека героического, не побоявшегося отхватить топором голову у петуха. Всей гурьбой пошли прогуляться. Стемнело. После прогулки все ушли в избу, а мы с Машей расселись на бревнах. Небо покрылось мириадами светлых точек. Я стал рассказывать Маше о Вселенной, конкретно – о Млечном Пути. «Вон там Полярная звезда, вот это скопление – Малая Медведица, а там – Большая Медведица. Самые близкие звезды: альфа Центавра, Сириус, Процион – в пределах десяти-двенадцати световых лет. А световой год – это расстояние, которое пролетает луч света за год со скоростью триста тысяч километров в секунду».

Я не знаю, о чем она думала, пока я рассказывал ей о пульсарах, голубых звездах. Знаю только, что когда мы, закончив разговоры, пробирались в темноте через сени, она вдруг остановилась перед дверью в комнату. Я подумал, что она не может найти ручку двери в комнату, нашел эту ручку и открыл дверь. И, тем не менее, она, как завороженная, стояла, не переступая порог. Я сзади подтолкнул ее, и она нехотя вошла в помещение, где около печки сгрудились трое моих товарищей. Лева взглянул на Машу и вдруг выпалил:

– Пашка лав ю Машка.