Мозаика жизни заурядного человека. Часть первая. Разбег

Немедленно крупный кулачище разгневанной Маши опустился на талантливую голову Левы. И он сразу почувствовал себя упавшим в оркестровую яму, где каждый из инструментов играл, что ему взбредет, заполняя пространство широкополосным шумом.

Я часто вспоминаю эту одинокую наделенную природой крупными габаритами Машу и от всей души желаю ей найти такого здоровенного мужика, который бы взлохматил ее картинно накрученные волосы. А еще вспоминаю пронизывающий меня глаз петуха за секунду до его последнего бессмысленного полета. Убить живое существо, даже если это необходимо, оказывается, не просто. И я это знаю.

Пионерский лагерь

Летом 1952 года, после окончания первого курса радиофака ГГУ, передо мной встал вопрос: куда деваться летом? Тренировки на стадионе «Водник» были временно прекращены. Для нас, во всяком случае, для неизбранных. (Избранные – это мастера и заслуженные мастера спорта). Так вот, я и решил куда-нибудь податься. В детстве я много раз летом отдыхал в пионерских лагерях, и мне это нравилось. «А не двинуть ли в пионерский лагерь каким-нибудь вожатым? И отдохну, и деньжат заработаю». Сказано – сделано. Звоню в приемные райкомов комсомола. Подряд – по справочнику. Предлагаю свои услуги

– А ты кто? – спрашивают.

– Я Паша Шаров, окончил первый курс Горьковского госуниверситета, имею спортивные разряды по легкой атлетике, по конькобежному спорту.

– Позвоните завтра.

Завершились такие разговоры предложением выехать в заводской пионерский лагерь недалеко, на правом берегу Волги. Работа – физрук. Физрук так физрук. Это даже лучше. Перед самым отъездом познакомился с директором, солидным мужчиной с сединой. Вожатые и воспитатели – все из комсомола. Руководящие работники. Один из них – первый секретарь райкома комсомола Ворошиловского района. Второй – тоже комсомольский вожак. Он мне когда-то комсомольский билет вручал. Сунул мне в руку билет, жмет эту руку своей потной ладошкой, а сам при этом с кем-то разговаривает. Из женского персонала – две молодые женщины, лет по двадцать пять, и одна совсем взрослая – старший воспитатель. Это все – те люди, которые занимались с детьми, и среди которых приходилось вращаться мне. Другой обслуживающий персонал: шофера, кладовщики, кухонные работники – это все люди, с которыми я не контачил. Детей человек пятьдесят. Дети из первого отряда, теперь уже десяти и девятиклассники, некоторые повыше меня ростом и покрупнее. К мальчишкам этой группы в большую комнату и разместили мою кровать, чтобы кроме всего прочего я следил за поведением ребят после отбоя.

Первое, что я сделал, я построил 1-й отряд и предложил провести в лагере спортивную олимпиаду. Меня бурно поддержали.

– Но для этого, – сказал я, – надо соорудить спортплощадки.

– А это как?

– А вот так. Роем не глубокую, но длинную и широкую яму, засыпаем в нее речной песок, на расстоянии два-три метра снимаем полоску дерна и кладем широкую доску для заступа. Получилась яма для прыжков в длину. Рядом с ямой врываем два столбика высотой два метра с разметкой в сантиметрах, поперек на деревянных гвоздях планка или натянутая веревка. Получился стенд для прыжков в высоту. Два столба, на которых укреплена металлическая труба – получилась перекладина, то есть турник. Обмеряем дистанцию, расставляем флажки – вот и беговая дорожка. Для старших ребят и девочек дистанция сто метров. Для младших – шестьдесят. Фехтование на палках отменяется – опасно. Ползать на четвереньках и плеваться – несолидно. Все ясно?

– Ясно!!!

И началась работа. Потом тренировки. За старшими потянулись младшие. Задумка моя чуть было не сорвалась, потому что один из пацанов после прыжка в высоту неудачно приземлился и вывихнул одну руку. Был совет. Меня отругали, но идею поддержали, и я продолжал подготовку.

На олимпиаде страсти кипели вовсю. Появились чемпионы. Меня особенно поразила одна белокурая девчонка лет десяти, занявшая первое место среди младшей группы на дистанции 60 метров. Хоть у меня в то время тренерский опыт был нулевой, но я сразу понял, что этой девочке принадлежит будущее, если она, конечно, будет заниматься.

И вот торжественная линейка. Вместо меня результаты соревнований почему-то объявляет старшая воспитательница. Грамоты и подарки почему-то раздаются не чемпионам, а «активным участникам соревнований». Десятилетняя девочка, занявшая первое место, напряженно ждет, когда же произнесут ее фамилию и дадут ей подарок. Но ей не дают. Я подумал: «Вот так, вместо того, чтобы вселить в человека уверенность, желание заниматься спортом, у ребенка напрочь отбивают охоту к этому». Когда старшая воспитательница раздала подарки, я подошел к младшей группе и сказал:

– А за первое место на дистанцию шестьдесят метров награждается…, и я назвал фамилию и подарил то, что подвернулось под руку – перочинный ножик.

А после линейки я собрал старшую группу и сказал:

– Ребята, через два дня в соседнем пионерском лагере сормовичей тоже будет олимпиада. Я попытаюсь уговорить директора, чтобы он отпустил нас туда, посмотреть на соревнования.

Реакция директора была сверх моих ожиданий. Было принято решение участвовать в этой олимпиаде и вывести туда первый и второй отряды (старшая и средняя группы) во главе с вожатыми и воспитателями. Поскольку я мало чем отличался от пионеров первого отряда, мне было поручено тоже принять участие в соревнованиях. Я записался на прыжки в высоту и футбол. Я плохо прыгал, но занял первое место с результатом один метр сорок пять сантиметров. А зря. На меня стали как-то внимательно и косо посматривать руководители сормовичей. В соревнованиях по бегу я, слава Богу, догадался не участвовать. Сразу же поймут подставу. В нашей футбольной команде я встал центром нападающим. Сормовичи играли хорошо, но мое преимущество в скорости сразу же бросалось в глаза. Зато техника игры у меня была пацанячья. Я никогда не играл в футбол раньше. Гонял в детстве мяч и только. Никогда этим видом спорта не интересовался. С начала первого тайма прошло пятнадцать минут. И вот подача в центр поля. Я принимаю мяч и бегу к воротам противника. Движимый азартом, разгорячился, вошел в раж. Налетающих на меня пацанов почти не замечаю. Вот уже близко ворота. Впечатление такое, что в воротах пацан-вратарь, а на него летит буйвол. Мне показалось, что он зажмурился. Метров с пятнадцати я изо всей силы ударил по мячу. Если бы я мячом попал во вратаря, он бы влетел в сетку вместе с мячом. Но этого не случилось. Мяч пролетел над верхней перекладиной ворот и улетел к черту на кулички. Публика гудит, публика свистит, свистит и судья. Замена. Наш представитель, вожатый первого отряда, заменяет меня на другого игрока.

– Тебя расшифровали, – сказал он мне, – как, не знаю, но расшифровали. Говорят: «Вон у того ноги волосатые». Это про тебя. Так что, одевай штаны и не светись.

Провели мы в своем пионерском лагере и еще одну игру. Играли две команды. Каждая получала записку, где в зашифрованном виде было указано место другой записки, и так далее, пока не находили по адресу в последней записке запрятанный предмет. Я придумал, на мой взгляд, интересный элемент игры. В последних записках были нарисованы пушка, пулемет и шашка. Шифровка гласила: «ППШ», то есть Павел Павлович Шаров. Этот Павел Павлович и был искомым предметом. Я нарядился женщиной, взял в руки сверток в одеяле и стал его баюкать, разгуливая по лагерю. Группа, нашедшая записку с ППШ, сразу же догадалась, что искать надо меня. Мимо меня носились взлохмаченные претенденты на победу, а я ходил среди них и баюкал своего поддельного ребеночка. И вдруг, маленький девятилетний пацаненок Фима посмотрел на меня, заулыбался и, показывая на меня, закричал:

– Паль Па… лич!

Меня тут же окружила братва. Я бросил ребенка и побежал. Какая-то девчонка уцепила меня за платье, раздался треск разрываемой ткани, и… меня стали раздевать, чтобы найти последнюю записку с надписью «Победа!». Разгоряченные пионеры принесли меня к главному судье в плавках. Хорошо, что в плавках. Игра окончена, победители торжествовали, я собирал обрывки одежонки.

Приглядевшись ко мне, директор вызвал меня однажды к себе и сказал:

– Я вижу, что вам, Павел Павлович, можно доверить серьезное дело. И, я бы сказал, опасное.

– А в чем дело-то?

– Видишь ли, туалетная яма оказалась мала, она уже наполнена. Рядом рабочие вырыли вторую. Осталось работы – раз плюнуть. На уровне колена пробить из этой новой ямы дырку в ту яму, которая полна. Рабочие боятся утонуть, а ты мужик шустрый, выскочишь.

Я подошел к яме. Вокруг стояли рабочие и старшие мои товарищи – вожатые. Все смотрели на меня, как на человека, героически идущего навстречу опасности. Я понимал, что, если я откажусь, то уже завтра утром всем им вместе с пионерами придется разбегаться по близлежащим лесным массивам. Да, отступать было нельзя. Доверие надо оправдывать. Я прыгнул в яму. «Ни себе фига! Яма выше головы. Попробуй выпрыгнуть». В углу стояла лопата – инструмент опасной трудовой деятельности.

– Мы тебя за шиворот вытащим, – забормотали вожатые.

– Ага, а отмывать кто будет? Ну что ж, попробуем, – сказал я и начал на уровне колена рыть лаз в неизвестность.

По моему предположению, расстояние между ямами было около метра. Вот уже дырка в тридцать сантиметров, сорок, пятьдесят, семьдесят. Земля стала мокрой. Я ткнул лопатой, и там вдруг заурчало, как в большом животе. Лопата пошла на меня. Я, как мартышка, развернулся, сделал два прыжка к краю ямы, подпрыгнул, ударил руками по земле и вылетел кульбитом из ямы. Мне показалось, что меня вынесла оттуда воздушная волна, потому что, когда я встал, яма была уже на две трети заполнена тем, в чем я, опоздай на секунду, мог искупаться. Процесс заполнения уже закончился.

– А где лопата? – спросил директор.

– Сейчас достану, – сказал я, и все расхохотались.

Таким образом, мой авторитет у работников пионерского лагеря рос. Рос он, этот авторитет, и у пионеров. В основном я снискал уважение у пацанов тем, что я очень много знал про Шерлока Холмса и его друга доктора Ватсона. Каждый вечер после отбоя я рассказывал им в течение часа очередную историю про Шерлока Холмса. Особенность этих историй была в том, что сам Конан Дойль часть из них, конечно бы, не вспомнил, потому что он их просто не писал. Я сочинял их прямо по ходу рассказа. Так было проще. Мои истории Конан Дойля были менее запутаны, но зато более динамичны. И это пацанам нравилось.

За несколько дней до окончания смены пришло известие от соседнего колхоза о том, что мальчишки из пионерского лагеря таскают из сада яблоки. Колхозный сад был настолько огромным, что просто удивительно, как это колхозные сторожа заметили воришек. То, что яблоки таскают, это было ясно, а вот пионеры из какого пионерского лагеря делают это, было не ясно. Поэтому руководство колхоза предупредило: будем ловить. Кому что ясно, а кому не ясно – это их дело. А мне все стало ясно, поскольку ребята из первого отряда сразу же признались мне, что они это тоже делают.

– Стоп, ребята! Это и так видно – вся территория в яблочных огрызках. Так вот, больше не ходить. Помните, что сказал Остап Бендер? «Командовать парадом буду я.»

– А когда?

– Когда будем уезжать.

За день до отъезда я собрал самых старших, посоветовал, как расставить несколько человек «на атанде». Самых ловких назначить собирателями. Под откосом найти укромное место, куда складывать рюкзаки и мешки с яблоками. В назначенный час Х работа началась. За час схрон наполнился яблоками. Вечером они были перенесены на территорию пионерского лагеря. Все было тихо. Все участники получили килограмм по десять яблок. Угостили и вожатых. И только старшей воспитательнице не досталось.

– А мне, а мне кто даст яблок, – причитала она.

Я посоветовал главному исполнителю удовлетворить ее, вдруг возникшие, потребности. До сих пор вспоминаю эту историю и не могу себе простить. И не то, что организовал умыкновение 100—150 килограмм яблок из колхозного сада – все равно бы сгнили. Не могу себе простить то, что я, будучи ответственным воспитателем, государственным человеком, фактически руководил группой пацанов и преподнес им урок организации хищения. Правда, я сам тогда еще был пацан, и во мне не испарилась еще эта пацанячья бесшабаш-ность, воспитанная тяжелыми годами войны. Я бы забыл эту историю и не вспоминал о ней, если бы я лично спер эти яблоки, но я был учителем, и этого я себе простить не смогу никогда.

В этот последний вечер было приказано уложить пионеров спать и после отбоя собраться в столовой. Там состоялся прощальный банкет работников пионерского лагеря. Я в белых брюках, белой рубашке явился на банкет, как и все, в хорошем настроении. Директор произнес тост, и мы выпили водки. Потом директор произнес еще тост, и мы снова выпили водки. Я в те времена вообще почти не употреблял спиртное, а если и пил, то какое-нибудь красное, но не водку и не коньяк. После третьей стопки я пошел танцевать с женой директора, а, поскольку голова вдруг закружилась, ноги начали заплетаться, я нечаянно прислонил ее к стенке. После танца директор пригласил меня и секретаря райкома комсомола (вожатого 1-го отряда) к себе в кабинет. Там он вынул поллитровую бутылку коньяку и разлил в три стакана. Я, как солдат, залпом выпил этот стакан. Раньше я такое количество, естественно, не выпивал, тем более коньяку. Секретарь райкома начал пить и закашлялся.

– Я не буду, простите. Пусть Пашка выпьет.

– Выпей, Паша – обратился ко мне директор.

И я снова выпил. Я вышел на свежий воздух. Шел дождь, слякоть, а я в белых брючках. Мозги работают отчетливо. Вот подбежала девчонка с кухни. Она стала что-то лепетать о том, что она всю смену ждала момента встретиться со мной. «Может быть, может быть», но космический корабль под названием Земля кидало на волнах из стороны в сторону, а я, как бывалый матрос, плясал на палубе этого корабля и не падал. В темном коридоре нашего корпуса меня кинуло на какую-то парочку. По женскому восклицанию «Ой!» и по мужскому «У! Ты!» я понял, что это тот комсомольский чиновник, который вручал мне когда-то комсомольский билет, а рядом с ним одна из двадцатипятилетних воспитательниц. Я открыл дверь в спальную комнату. Моя кровать первая слева. Но я прошел к окну, открыл его, перевалился через подоконник и, если так можно выразиться, начал «пить наоборот». Когда процедура освобождения от отравляющих веществ закончилась, я толкнул пионера, спящего рядом с окном, показал ему на мою кровать и рухнул на освобожденную им кровать. Дойти до своей я уже не смог бы.

Утром я проснулся в каком-то жутком лабиринте из металлических кроватей. Ребята, полагая, что мне может влететь за то, что я так напился, выполнили полученную свыше команду «убрать все постельные принадлежности», и завалили меня сложенными в кучу металлическими кроватями. Я выбрался из лабиринта, поблагодарил ребят и приступил к своим обязанностям.

И снова я у директора оказался одним из главных исполнителей. Дело в том, что всю ночь лил дождь, и для того, чтобы свезти на телегах вниз к пристани багаж пионеров, нужно было проявить настоящие бойцовские качества. Телега подпрыгивала на кочках, чемоданы рассыпались, приходилось удерживать их, а за теми, которые свалились в грязь, лазать по скользкому обрыву и вытаскивать на телегу. И все это по колено в грязи. Но вот дело сделано, телеги с багажом доставлены на пристань, багаж перенесен на пароход, и мы снова отдыхаем. Руководство похмеляется, а я через каждые два часа бегаю изображать графа де Блюи. Ничего не поделаешь – печень.

Сватовство

Алька Румянцев был довольно самостоятельным человеком. Настолько самостоятельный, что, будучи студентом, умудрился у папы втихаря сначала соблазнить, а потом и увести его любовницу – жену одного старого полковника, заслуженного импотента. В студенческие времена редко кто был способен на такие подвиги. Но, тем не менее, Алька очень уважал своего отца за его ум, деловую хватку и за редким исключением во всем подчинялся его воле. Не сопротивлялся он и решению отца пораньше женить Альку, чтобы не балбесничал. Естественно, что будущую невесту для Альки выбрал папа. И после обсуждения этого вопроса со своим другом – отцом будущей невесты – решено было познакомить молодых. Для этого папа с Алькой собрались в гости, в семью невесты. Папа проинструктировал Альку, как надо завоевать сердце девушки, хотя и чувствовал, что Алька знает, как это делается, не хуже самого инструктора.